Всего лишь сон

«Теперь кошмары будут тревожить тебя все чаще. Это неизбежно. Это твоя судьба. Ты родилась с этим проклятием. И от него не уйти.

До скорого…»



Ей нужен был план. Меган прекрасно понимала, что в данной ситуации, никак не подчиняющейся логике, любой план скорее всего будет бесполезен, но само его наличие должно действовать успокаивающе. Бумажной работы еще было много. Отсутствие свободного времени – значит отсутствие времени на лишние и ненужные переживания, которые ни к чему, кроме как к депрессивному состоянию, обычно не приводят. Она откладывала мысли о письме на вечер – время, когда она будет одна, но они все равно пробирались в ее голову. «Потому что там, в моей голове, это письмо было создано изначально», – сказала Меган сама себе.

Она убрала конверт в сумку и занялась работой. Было сложно сосредоточиться. Еще и разговор с Николасом, запланированный на вечер… завтрашняя встреча с Люси… угрозы потустороннего монстра…

Меган тяжело вздохнула. Она вспомнила о совсем недавнем времени, когда ее самым сложным выбором был выбор между консервами с тунцом или индейкой для своего кота. Тогда она знала, что ее сны могут иметь нехорошие последствия, но реальной угрозы жизни еще не было. Не говоря уже о проклятиях. Встречи с Люси были такими же нечастыми, но на них не приходилось обдумывать каждое слово, чтобы случайно не взболтнуть лишнего. И самое главное – грудь Меган не увеличивалась, соски на ней не темнели, по утрам не было тошноты, а живот не готовился к предстоящему растяжению.

На какое-то мгновение сожаление обо всем этом промелькнуло в голове, и Меган тут же задушила его полным погружением в работу с документами. На этот раз получилось.

По дороге домой в автобусе она снова сидела у окна. Мысли были заняты и тем письмом, которое лежало в ее сумке, и тем, которое она держала в руках накануне ночью в своем сне. Действительно ли адресовано оно было ей тем, кто так же, как и она, умел «жить в своих снах», или же это было подброшено демоном? Она иронично хихикнула. Это заметил безучастный пассажир – молодой парень, который уже через две секунды забыл об этой улыбке.

Выходя на своей остановке, Меган пожалела, что не живет в другом городе и ей не нужно ехать в автобусе еще пару часов. Она боялась возвращаться домой к той ответственности, которая ее ожидала этим вечером. Она, чье призвание было мотивировать к действиям других, не могла направить свою же мотивацию на себя. Она не смогла ничего рассказать Николасу ночью, и понимала, что вряд ли сможет заставить себя рассказать ему все по телефону теперь. Но она прекрасно понимала, что правда и причина ее страха в том, что она не хотела ему ничего рассказывать о ребенке. Это еще одна необъяснимая человеческая черта – не желаемое действие переносить на максимально поздние возможные сроки. Мы прекрасно понимаем, что это бессмысленно, что в любом случае придется сделать это, но мы упорно становимся последними в очереди на прививку, лишь откладывая неизбежное. Отчего-то человеческому мозгу взбрело думать, что мероприятие пройдет менее болезненно, если как следует «настоится» в его мыслях, и только когда все же подходит момент «Х», разум вдруг осознает, что всем этим дополнительным ожиданием он еще больше запугал сам себя, а совсем не успокоил.

Обдумывая эти мысли, Меган не заметила, как уже подошла к двери своей квартиры. Переступив порог и поздоровавшись с приветствующим ее котом, она ощутила огромную силу притяжения, исходившую от дивана в гостиной. Расслабившись, она поддалась этой силе, и уже через мгновение мурчащий мистер Блонд мял своими лапами серые брюки хозяйки, которой в тот момент было абсолютно плевать на появляющиеся от когтей затяжки.

Меган взглянула на свой телефон, что лежал рядом. Промелькнула мысль отключить его и забыть обо всем, как о страшном сне. Но проблема была в том, что ни один свой страшный сон она забыть не могла. К тому же несколькими минутами раньше она ясно дала сама себе понять, что не стоит избегать ответственности или даже откладывать ее. Необходимо решать проблемы здесь и сейчас.

Телефон зазвонил. Меган не помнила, как вносила номер Николаса в телефонную книгу, но на экране отобразилось его имя. Выдохнув, она сняла трубку.



Рита не могла узнать сына: он словно проснулся другим человеком. Несмотря на испытываемую боль, он однозначно был в приподнятом настроении. Ей хотелось думать, что причиной тому была выписка из больницы, но она понимала, что на самом деле здесь что-то другое. Возможно, Наташа, которая с самого утра суетилась на ее кухне? Как знать, решила Рита.

Потом, когда Наташа наконец уехала к себе домой, Николас попросил мать оставить его на какое-то время одного, чтобы он мог совершить важный телефонный звонок. Рита понимала, что ее мальчик уже давно стал взрослым, самостоятельным мужчиной, который лишь временно нуждается в заботе, поэтому она не побеспокоила его ни разу за весь вечер.

В тот вечер Николас узнал многое. Его воспоминания о снах вместе с Меган были еще свежи в памяти, но ее рассказ внес ясность в происходящее с ними. Она попросила его не перебивать, как делала это практически в любом телефонном разговоре, и начала с рассказа про сон о девочке-подростке и маньяке в квест-комнате.

Рассказ был долгим. Ник понимал, как тяжело Меган давалось каждое слово. Он догадывался, что, вероятно, он – первый человек, с кем она делится этим. Это было что-то невозможно фантастическое, напоминающее книгу, написанную человеком с плохим чувством юмора. Николас понял, что он все же немного, но сомневался даже после того, как увидел прошлым днем Меган возле больницы, и даже сон этой ночью окончательно не развеял все сомнения.

Доля скептицизма есть в каждом человеке. И это неплохо. Это наше тайное оружие против впадения в заблуждение, своего рода прививка от обмана. Но порой излишние сомнения и недоверие мешают расширить границы своего сознания, принять некие события, не поддающиеся логике – даже убедившись воочию в их реальности, «здравый смысл» отвергает их признание. Так взрослые люди разучились верить в сказки. Нет, предания в этих сказках не изменились, изменилось наше отношение к ним. Мы назвали те события фантастикой и запретили себе верить в нее, считая, что это иррационально и слишком невероятно.

А что, если мы ошиблись?

Когда Меган закончила, Николас спросил ее, почему, по ее мнению, именно он стал постоянным посетителем ее снов, если так можно было его назвать.

– Среди всего необъяснимого, – ответила Меган, – этот вопрос волнует меня меньше всего. Значит, так было необходимо. У всего есть своя цель. Мы можем повлиять на свою жизнь, лишь делая выбор между тем, что нам предлагает судьба независимо от наших желаний. В тот момент она мне предложила… тебя. И разве теперь важно знать, почему? Я считаю, что нет. Я даже не хочу тратить время на обдумывание этого.

– Знаешь, – сказал Николас, – я не встречал человека, мудрее тебя.

– У меня было много времени, проведенного наедине с собой, и я старалась его потратить на изучение возможностей своего мышления, своего сознания. Я хотела разобраться и понять, что со мной происходило с самого детства и происходит до сих пор, я хотела найти рациональное объяснение, которого на самом деле не было. Я искала причину в психологии, в психиатрии, в физических отклонениях или наоборот – более совершенных способностях моего мозга, я углублялась в философию, я штудировала работы ученых в области нейропсихологии. А оказалось, что следовало читать легенды и предания, – Меган устало улыбнулась, и Ник услышал это настроение в ее голосе. – Демоны? Злые духи? Ты веришь это?

– Теперь верю, – ответил он.

– Наверное, все это время, я знала, что же это было на самом деле. Но я отказывалась это принимать, поэтому продолжала поиски несуществующего объяснения.

– Меган, – сказал Ник, – я чувствую себя ничтожеством из-за того, что не могу сейчас просто взять и приехать к тебе. Просить тебя о том, чтобы ты приехала ко мне и увидела меня таким…

– У нас есть сны, – она не дала ему договорить, – я буду ждать тебя там. Я бы добавила фразу: «если ты, конечно, этого захочешь», но боюсь, ни у меня, ни у тебя нет выбора. А ты скоро поправишься. Нужно время. Мне тоже нужно время…

Меган аккуратно коснулась живота. «Еще не время говорить ему», – решила она для себя, осознавая, что все же просто боится рассказывать. Она испытывала странное ощущение, похожее на то, когда ребенок, заметив в доме что-то сломанное или разбитое, боится сказать об этом родителям, опасаясь, что его могут отругать, даже если тот предмет был испорчен не им. Она – психолог, она – сильная личность, и прекрасно понимает, что осознанная поддержка этой мысли – это поступок незрелого человека, но даже она ничего не могла с этим поделать.

– Прости, – сказала Меган, – я очень устала. Был тяжелый день.

– Как думаешь, сегодня ночью…

– Вполне вероятно, – улыбнулась она, – часто события, что происходили со мной накануне, так или иначе влияют на мои сны.

– Тогда до встречи… во сне? – Ник рассмеялся, не веря, что произносит такие слова.

– Думаю, да, – ответила Меган и положила трубку.

Разные мысли так и просились завладеть ее и без того усталым разумом, но она выстроила ментальную стену, подавляя несвойственные ей слезы, улыбнулась той улыбкой, какой, пожалуй, улыбались настоящие ведьмы перед тем, как их в средневековье сжигали на кострах (а теперь у Меган не было поводов не верить в их существование), надела беспроводные наушники, полистала плейлист в телефоне и немного смутила Джеймса Блонда, начав громко подпевать Бону Скотту в песне «She’s got balls».





Глава 17





«Проснувшись» по другую сторону, Меган поняла, что находится в больнице. Это не был кабинет доктора Фокса, это не было смотровой комнатой, и она не бывала здесь раньше, но это определенно была больница. Сидя на ровно застеленной больничной кровати, Меган обдумывала возможные опасности, какие могут ее здесь поджидать. Странно, но место, которое должно вызывать мысли, связанные со здоровьем человека и улучшением его состояния, у Меган порождало множество ассоциаций со случаями весьма опасными для жизни.

В коридоре было безлюдно, играла музыка. Что-то знакомое, но за стуком сердца она не могла разобрать, что именно. Меган осмотрелась и решила, что это все же та больница, в которой она наблюдается. Это было неплохо, ведь она уже знала, где находится выход, хотя прекрасно помнила, что в случае с пожаром в университете, где она работает, это знание особо ей не помогло. Ты – главная героиня, моя прима. А я всего лишь скромный сценарист и декоратор.

– А я – режиссер.

Сказав это, Меган только теперь увидела, что она была одета в больничную ночную рубашку, волосы ее были распущены и выглядели не ухоженно, а на ногах были надеты мягкие больничные тапочки. Она зашагала к лифту и уже хотела нажать на кнопку вызова, когда решила, что с ее везением лучше избегать замкнутых пространств, к тому же движущихся. Дальше по коридору должен был быть выход на лестничную площадку, но коридор все не заканчивался, а лестницы так и не было. Обернувшись, Меган увидела за собой три пары дверей, расположенных друг напротив друга и лифт, хотя она могла поклясться, что прошла мимо не меньше десятка пар дверей больничных палат.

– Я в игре, – сказала Меган и продолжила идти дальше.

Ее рука случайно коснулась единственного кармана, вшитого в ночную рубашку, ощутив в нем что-то твердое. Запустив туда руку, Меган достала свои наушники. «Может быть, я заснула в наушниках?» – предположила она. Вставив их в уши и включив, она услышала ту же музыку, что играла в коридоре, только теперь отчетливо и громко. Меган на секунду прикрыла глаза и коварно улыбнулась: она не просто вошла в игру, она выводила на поле ту другую часть себя, которую в детстве считала своей взрослой версией.

– О да, я – твоя сладкая конфетка, ублюдок, о которую ты сломаешь все свои вонючие желтые зубы, – сказала она, кивая головой в такт песни. На этот раз это был Брайан Джонс: сквозь пространство и сознание в ее наушники транслировалась песня «Sweet Candy».

Ответ не заставил себя долго ждать: ближайшая слева дверь открылась, словно приглашая Меган войти внутрь. Если бы в тот момент Меган полностью могла себя контролировать, она бы не вошла туда, но сейчас у руля была та ее часть, которую она подавляла всю жизнь: дерзкая, резкая, смелая, справедливая.

В комнате ее ждала первая «декорация»: на хирургическом столе лежал человек, накрытый простыней. Здравый смысл умолял скорее выйти из этой палаты, но Брайан Джонс говорил иначе: «There she goes, yeah. Back on the beat – Sweet candy…»

И она подошла к столу. Руки не слушались взывающего к ним голоса разума и взялись за простынь. Приподняв ее, Меган увидела перед собой голое женское тело, у которого не было лица. Картина была жуткой: снята была не только кожа, отсутствовали глаза, нос, волосы. Меган прикрыла свои нос и рот, потому что от трупа исходил уже знакомый ей гнилостный запах, но помимо отвращения она испытала и облегчение: будь у этого мертвеца лицо, она бы, что вполне вероятно, узнала бы в нем кого-то близкого, что означало бы смерть этого человека. Или, что еще хуже, она могла бы узнать в этом лице себя.

– И что тогда? «Конец фильма. Режиссер – Меган, лежащая на столе».

Брайан Джонс «сменил пластинку», и заиграла песня, которая вернула Меган в реальность. Пускай, это была не та реальность, в которой существует весь остальной мир, но ее мир полностью зависел от событий этой реальности.

I'm the boogie man, the boogie man…

Меган вздрогнула всем телом от мурашек, что пробежали по ней от этих слов. Выходя из палаты, она уже не увидела, как безликое тело сперва село на столе, а потом и вовсе свесило ноги, чтобы встать на пол. Баритон Джонса заглушил звуки шуршания простыни и скрипа голого, холодного тела по металлическому столу.

В коридоре все было по-прежнему. Меган прошла дальше мимо двух пар дверей, обернулась: за спиной снова шесть дверей, одна из которых все еще была приоткрыта, и лифт.

Еще одна дверь открылась, издав противный скрип старых, не смазанных петель. Наушники снова оградили слух от этих звуков. Меган лишь толкнула дверь на себя, но входить пока не собиралась. Хирургического стола там не было, а комната больше напоминала большой кабинет, в каком Меган раньше никогда не бывала. У стены стоял большой диван, на котором сидели мужчина и женщина. Мужчина сидел лицом к двери, в проеме которой стояла Меган, но не обращал на нее никакого внимания. Женщина – эффектная блондинка – сидела за его спиной и, казалось, что-то выискивала в его густых черных волосах. Меган не могла понять, что все это значит, как друг увидела, что довольно улыбающаяся жутко растянутой улыбкой блондинка извлекла из затылка ничего не подозревающего мужчины его еще пульсирующий головной мозг. Меган захлопнула дверь.

– Надеюсь, из-за того, что я здесь увидела, этому мужчине в реально жизни не грозит такое сумасшествие, – сказала Меган.

В коридоре усилился запах гниения, его запах. Она знала, что ее будут стараться запугать, потому держалась изо всех сил, чтобы не поддаться панике. Она обратила внимание на то, что дверь, за которой на столе лежало женское мертвое тело с открытой раной вместо лица, теперь закрыта. Идти по бесконечному коридору и просматривать все припрятанные для нее в нем декорации Меган больше не хотела. Она все-таки вернулась к идее с лифтом и нажала на кнопку вызова, указывающую стрелкой вниз. Брайан Джонс продолжал что-то петь под бас-гитару, но Меган уже не обращала внимания на музыку. И она все еще не слышала, что происходило вокруг нее. Наблюдая за странной парой на диване в кабинете, она не услышала, что лифт за ее спиной сперва открылся, чтобы принять пассажиров, а затем закрылся.

Она не знала.

Когда двери раскрылись, Меган увидела ту самую женщину, что лежала на столе, только теперь она была не одна: еще не менее пяти таких же голых, мертвенно-бледных женских тел с кровавым месивом вместо лиц смотрели на нее своими пустующими глазницами, а рядом с ними стоял тот самый железный стол. По его форме Меган поняла, что это был не хирургический стол, а стол с углублением для транспортировки трупов.

Вскрикнув, она попыталась попятиться назад, но из коридора в спину ее подтолкнула холодная пара рук еще одной мертвой дамочки аккурат в лифт в объятия остальных.

– Сучка! – закричала Меган. – Уберите от меня свои руки! Нежить! Дохлые сучки! Уберите руки!

Дверь лифта закрылась, погас свет. Меган противно ощущала на себе каждое холодное прикосновение, каждый до омерзения противный холодный палец, вдавливающийся в ее теплую, мягкую плоть. Обвисшие груди хлюпали по ней, как холодное, слишком твердое желе. Отвращение и чувство брезгливости переполняли ее, но они ничем не могли помочь в данной ситуации. Они понимала, что ее укладывают на железный стол и привязывают к нему руки и ноги. На тело капала вонючая густая слизь с гниющей плоти, которая должна была быть прикрыта кожей лица.

– У вас хреновый косметолог, сучки, требуйте компенсацию за свои испорченные рожи, – отозвалась бестактная Меган и наугад плюнула в темноту, надеясь, что попала в одну из «дохлых сучек».

Лифт остановился, раздался короткий звонок, загорелся свет. Меган, привязанная к столу, посмотрела назад за свою голову: за столом-каталкой стояла всего одна «голая, дохлая, смердящая сучка». Дверь открылась, и безликий труп выкатил стол в слабо освещенный коридор. Меган оглянулась и поняла, что находится на нижнем этаже, и для нее не было секретом, что обычно в больницах располагается здесь.

Безликая дохлая сучка заговорила, шевеля ничем не прикрытой челюстью, с которой капала вонючая жидкость:

– Боятся все. Страх – это нормально. Страх – это болезнь, которая в этих местах не лечится. Он – избавитель. Ужасный, жестокий избавитель. Но когда ты сильно болен, методы лечения не важны. Важен результат. Тот страх, что мы испытывали ночь за ночью, был кошмарным. И рано или поздно ты взмолишь его о прекращении кошмаров любой ценой.

Меган помнила эти слова. Дословно. Каждую фразу. На какое-то мгновение страх действительно стал ею овладевать, какая-то ее слабая часть, возможно та, которая руководила ее телом в детстве, была готова сдаться и закричать: «Я согласна! Я подпишу любой отказ от себя, я заключу сделку с дьяволом! С бугименом! С кем угодно! Только прекратите этот кошмар! Не везите меня в морг! Я ведь живая! ЖИ-ВА-Я!»

Но взрослая Меган прекратила истерику.

– Да, дура, ты живая, вот именно, – произнесла Меган вслух, – ты еще живая, а значит рано сдаваться. Да, черт возьми, даже если и ты будешь мертвая – то не здесь. Ему ты не должна достаться. Ни ты, ни наш ребенок.

Дохлая сучка не обращала внимания на диалог «пациентки» с собой же, она молча продолжала везти каталку, похлопывая своей закоченевшей грудью по холодному телу.

– Думай, Меган, думай! – твердила Меган сама себе.

Вдруг ее посетила безумная мысль: всю свою жизнь она полагалась только на себя, она прививала в себе привычку не надеяться на других людей, а рассчитывать лишь на собственные силы. Но теперь ответственность на ней лежит не только за свою жизнь, но и за жизнь ее ребенка, у которого, помимо нее, еще есть и отец. И неважно, что он даже не догадывается об этом, важно то, что он может помочь. Если повезет.

– Николас! – закричала, что было сил, Меган. – Ты слышишь меня? Ник! Я здесь! Скорее! Я в морге!

Поступь у трупа была весьма специфическая: затвердевшие стопы не могли плавно пружинить от бетонного пола, поэтому каталка ехала рывками. Меган увидела, как металлический стол на колесах напором открывает мягкие двери, ведущие в большую комнату, полную металлических дверок. Она знала, что за ними, она понимала, для чего ее сюда привезли. Сучка открыла одну из дверок, необычно большую, хотя, подумала Меган, до этого она не проводила каждые выходные на экскурсиях в городских моргах, потому не могла судить о здешних стандартах. Мертвые руки вытащили из рефрижератора длинную и очень широкую металлическую полку. Меган решила, что ни за что не поддастся, не даст уложить себя в холодильник, но ее руки и ноги были привязаны к столу, и сучка и не собиралась ее перекладывать: она подвезла каталку к полке, ножки стола сложились так же, как складываются носилки в машинах скорой помощи, затолкала полку в рефрижератор под протестующие крики Меган и закрыла за ней большую дверцу. Затем она открыла соседнюю, размером поменьше, вытащила полку, легла в нее, обезображенной головой ближе к дверце, упершись руками в края, смогла затолкать полку внутрь и даже закрыть за собой дверь.