Венганза. Рокировка

Слова Переса хлестали меня по лицу, как прутья деревьев в лесной чаще, не выпускавшие из своей смертельной западни. Я физически ощущал раны в груди, оставляемые жесткой правдой. Думая обо всех тех кошмарах, сотворенных с Котёнком, не сомневался в правдивости услышанного. Но когда представлял картину, описанную пуэрториканцем, кровь стыла в жилах от осознания, что именно я стал виновником страданий Марины. Захотелось увидеть её, покаявшись во всем содеянном, и, прижав к груди, пообещать никогда больше не давать в обиду. Только я уже сделал это, снова подвел её, позволив оказаться наедине с Эстер.

Я слушал Переса, смотря прямо в его глаза, и с каждым новым словом презирал себя еще сильнее, не понимая, как отмотать время вспять, предотвратив все печальные события. И даже услышав о её нелюбви к нашему ребенку, еще растущему в утробе, не смог обозлиться на Марину, скорее стал еще более противен себе. До тошноты. Как я мог называться человеком и, более того, мужчиной, заставив пройти любимую женщину через все круги ада физического и эмоционального? Теперь не оставалось сомнений в заслуженности моего наказания.

— Но она оставила ребенка? — спросил в надежде, уже не рассчитывая ни на что.

— Оставила, — нехотя ответил он, явно считая, что я не имел права знать ответ даже на этот вопрос.

— Где девочка сейчас?

— Ты действительно считаешь, что я отвечу на этот вопрос? — презрительно сощурил глаза, всем видом демонстрируя агрессию.

Я лишь покачал головой, осознавая невозможность требуемого. Но я всё еще не понимал много и не знал, как могу спросить об этом.

— Марина собиралась рассказать мне о ней? — главный вопрос, терзавший меня с момента, как Пирс обрушил на меня эту новость.

— Нет.

— Значит, она не собиралась оставаться со мной? — спросил, зная ответ, но рассчитывая услышать совсем иное.

— Нет. Не собиралась.

Боль расползалась под ребрами, пронзая один за другим каждый орган. Больше ничего не хотелось ни слышать, ни знать, опасаясь, что дальше будет лишь мучительнее. Количество вопросов росло как снежный ком, но задавать их Пересу не было смысла, он не сможет ответить мне на них, лишь путая и погружая в трясину отчаяния, откуда не видно просвета. И, несмотря на все что творилось у меня внутри, я не собирался опускать руки, смирившись со сложившейся ситуацией. Я планировал освободиться и вернуть себе её любовь.

— Я бы хотел поговорить с Мариной. Пожалуйста, сделай так, чтобы до вашего отъезда она пришла ко мне.

— Она не придет, — холодно ответил он, явно наслаждаясь возможностью ударить меня побольнее. — После всего открывшегося, она даже имени твоего слышать не может. И ты серьезно рассчитывал увидеть её вновь?

— Да, — сказал твердо, понимая, как жалко это звучит.

Я, мать его, все еще верил, что увижу её и смогу поговорить, наконец-то всё обсудив, избавляясь от накопившихся вопросов.

Пабло молча смотрел на меня. У него играли желваки, но он не произносил ни слова, просто изучая глазами. И отчего-то я не собирался торопить его и требовать заговорить вновь.

— Порой, я не могу понять, либо ты действительно настолько беспринципное чудовище, способное наплевать на все нормы, устои и чувства людей, добиваясь желаемого, либо просто упрямый ублюдок? Марина никогда не заговорит с тобой вновь, — расправил плечи, приготовившись нанести мне главный удар. — Ей известно о том, что всё было спланировано, как и о том, что ты, зная о вашем кровном родстве, совратил её и, более того, сделал ей ребенка. Также она знает о спланированности всех тех кошмарных вещей, что ты сотворил с ней задолго до вашего знакомства. Она ненавидит тебя, Диего. И, черт возьми, спасибо Богу, что ей хватило сил не переключить эту ненависть на ребенка, — с шумом отодвинул стул, поднимаясь на ноги.

— Черт возьми! Я не знал этого! — не выдержав, закричал, привлекая внимание окружающих.

Десятки глаз уставились в нашу сторону. Понизив голос, продолжил:

— Я узнал о том, кто мой отец, в тот день, когда она пропала. И это просто не может быть правдой, Пабло, — замотал головой. — Не может.

Перес с недоверием посмотрел на меня.

— Ничто не заставит меня поверить тебе, Диего, как и Марину, — повернулся ко мне спиной, собираясь уходить.

— Пабло! — позвал, спеша попросить о самом главном.

Перес нехотя обернулся на зов, замерев. Он смотрел на меня, как на мусор, недостойный даже того, чтобы пачкать его обувь.

— Спрячь их. Думаю, новость о ребенке — больше не секрет, и она может быть в опасности. И… — сделал паузу, выдавливая из себя последнее, — постарайся сделать их счастливыми.

— Это больше не твоя забота.

Зло посмотрел на меня.

— Счастливо сгнить заживо, — кинул напоследок Перес, развернулся и ушёл, не оборачиваясь.

С тех пор я бесконечное количество раз прокручивал в голове этот разговор, вновь и вновь убеждаясь в собственной чудовищности. И чем больше я пытался самостоятельно ответить на вопросы, мучившие меня, тем яростнее хотел выбраться на волю и заполнить все пробелы. Признание Денни превратило меня в параноика. Я ждал, что в очередную встречу с Пирсом услышу о том, что Марину нашли мертвой вместе с ребёнком. Но на все мои расспросы о ней он лишь пожимал плечами, отвечая, что они исчезли после моего приговора, и никто больше о ней не слышал. Говорил, что Перес попадался несколько раз в зоне видимости его радаров, но Марина будто испарилась.

Время шло, а от Денни все не было вестей. У меня уже сформировался план того, как именно я смогу выбраться на свободу, но пока что оставались непроработанными детали, ради которых приходилось мириться с нечеловеческими условиями заключения и быть покорным бараном, выполняя долбанную программу понижения шагов, рассчитанную на три года. На три гребаных, бесконечно адских, длинных года.

Когда меня переводили во Флоренс, я уже четко знал, как должен действовать. Разговор с Денни вместо того, чтобы растоптать меня окончательно, вдохнул в меня силы и уверенность в дальнейших планах. Я бы мог действовать решительнее, не выжидая так долго, но требовалось создать иллюзию подчинения и дать возможность Пересу увезти девочек подальше от опасности. Попав сюда, ясно осознавал: у меня нет времени на бунт. Заточенный на прохождение программы по смягчению условий содержания, не для того, чтобы мне стало легче существовать, но для достижения необходимой цели.

Покорный, мать его, и спокойный внешне, мысленно представлял окровавленное лицо того, кто превратил в пыль все, во что я верил, попытавшись уничтожить единственное, ради чего стоило жить. Выпуская накапливаемую энергию и стараясь хоть как-то сохранять форму с помощью отжиманий, выполняя нехитрые упражнения, я представлял в мельчайших деталях свою расплату с каждым подъемом над полом. В том, что она свершится, у меня не оставалось сомнений.

Время шло, дни превратились в единый непрерывный поток бесконечного одиночества. Я сходил с ума, находясь взаперти и практически не слыша человеческой речи, не считая своего имени, пренебрежительно брошенного охраной, и гребаных религиозных передач, транслируемых по черно-белому телевизору у меня на столе. Пытаясь сохранить крупицы себя прежнего, погрузился в книги. Юридическая литература, чертова классика и книги по анатомии. Я подготавливался к мести, собираясь превратить ее в самый жуткий и кровавый ад.

Прошел год. Я уже потерял веру в то, что действительно получу какое-то задание от Денни. И в отсутствии иных знаков, я постоянно пребывал в напряжении на его счет, опасаясь за жизнь своих девочек. От этого человека можно ожидать всего, чего угодно, но такого не мог предвидеть даже я.

Поднос с едой, переданный, как обычно, охранником, выглядел, как и тысячу предыдущих раз. Металлические тарелки, пластмассовые приборы. Проведя столько времени взаперти, даже запах этой отвратительной еды воспринимал заманчивым, он пробуждал жуткий голод. У меня в распоряжении было ровно пятнадцать минут на обед, до того момента, когда охрана вернется за посудой. Я научился расправляться с едой гораздо быстрее, не собираясь быть сброшенным вниз по программе. Только в этот раз даже обычно затрачиваемого на обед времени оказалось слишком много. Опустив ложку в картошку, наткнулся на что-то твердое, лежащее гораздо выше, чем находилось дно у тарелки. Раздвинув в стороны еду, увидел матовый серебряный телефон раскладушку. Несколько мгновений смотрел на него, решив, что, скорее всего, сознание играет со мной какую-то злую шутку. Дотронулся пальцами до раскладушки, удостоверяясь в реальности увиденного. Достав телефон, подошел к двери, убедившись в отсутствии охраны, открыл устройство. В списках контактов значился лишь один номер. Набрав его, услышал в трубке два длинных гудка.

— Ну, здравствуй, сынок, — послышался так хорошо знакомый голос Большого Денни. — Молчи и слушай. Тебе нужно добраться до начальника тюрьмы и убрать его с моего пути. Этот каброн гринго вторгся со своим товаром на нашу территорию. Из-за него началась травля наших бегунков и блокировка поставок. Избавься от него, и твои девочки будут в безопасности.


При упоминании Марины и дочки кровь тут же забурлила в венах. Этот ублюдок давил на меня, прекрасно понимая, что находясь здесь, я не смогу определить, насколько правдивы его угрозы. И проверять их достоверность вряд ли стану.

— У тебя есть неделя. Не хотелось бы причинять вред малышке, она так сильно похожа на тебя.

Глаза налились кровью. Такого нестерпимого желания убить кого-то немедленно не испытывал давно. Я разрывался между тем, чтобы разнести чертов аппарат, после в гневе разбив в кровь о стену костяшки пальцев, не справившись с беспомощностью, или уступить желанию добраться до Денни в реальности, терпеливо дождавшись встречи.

— Только попробуй с ними что-нибудь сделать, — прошипел, понимая всю бесполезность моих угроз.

— Диего, Диего — услышал тихий смех. — Ничто тебя не меняет. Просто сделай, как сказано. А теперь, удали номер телефона из списка контактов, достань симку, сломай её и смой в унитаз, а телефон спрячь снова там, где нашёл. Скажешь, что плохо себя чувствуешь и не можешь закончить обед.

В следующее мгновение звонок оборвался, оставив меня наедине с молчащим телефоном и яростью, циркулирующей в теле с неимоверной скоростью. Не заметил, как сжал до треска раскладушку, сдерживая порыв закинуть её в стенку, разбив на тысячу мелких осколков. Но любой нежелательный шум привлечет охрану и отбросит меня на несколько шагов обратно, лишив того чертова прогресса, что я уже сумел достичь. Понимая, как быстро время утекает сквозь пальцы, достал сим-карту из телефона, удалив предварительно сохраненный номер, после чего выключил батарею и спрятал телефон обратно в картофельное пюре. Тот, кто положил его туда, должен будет избавиться от улик. А как это произойдет, меня совершенно не волнует.

Отдал поднос с едой охране, предварительно создав видимость попытки запихнуть в себя хоть что-то. Голодовки в этом месте не приветствовались, сопровождаясь насильственным кормлением. Засунув два пальца в рот, изверг содержимое желудка прямо к приходу охраны, подтвердив свою историю живым представлением. Охране плевать на здоровье заключенных. Все лечение здесь происходило дистанционно и порой даже без медикаментов, ограничиваясь молитвой священника. Поэтому у меня оставалось около суток до прихода отца Гэбриэля и для того, чтобы составить хоть какой-то план, как именно я смогу добраться до начальника тюрьмы. Этот ублюдок создавал вид, будто заключенных не существует, предпочитая раздавать приказы и никак не соприкасаться с мерзавцами в камерах лично.

В любой другой тюрьме организовать подобную встречу не составило бы труда. Бунт, подкуп охраны — и вот уже ты находишься напротив начальника тюрьмы. Но чертов адский Флоренс — бетонная крепость, склеп с живыми мертвецами — отличался от всего, известного мне ранее. Здесь ничего не предполагало того, чтобы заключенные встречались с кем-либо, кроме собственной смерти.

Оставался один вариант. Действовать напрямую.

Разговоры с охраной о готовящемся покушении на их начальника могли бы привести к нежелательным последствиям. Тем более, учитывая тот факт, что один из них всё же пронёс телефон и сумел передать мне, указывал на наличие у Денни своего человека даже здесь. Лишь оказавшись напротив окошка в двери перед отцом Габриелем, я смог сделать то, что должен. Сообщив ему об опасности для жизни начальника тюрьмы, начал ждать реакции. Достаточно лишь одного дуновения, чтобы пустить рябь на водной глади. Так и я поселил своим признанием беспокойство в душе священника, одарившего меня кучей молитв о спасении души и, тем не менее, не оставившего моё заявление на усмотрение всевышнего, сообщив о нем необходимому адресату. Уже через несколько часов я стоял в наручниках и кандалах перед входом в кабинет начальника тюрьмы для самых опасных заключенных в США, гребаной тюрьмы Флоренс.

Распахнув массивную деревянную дверь с табличкой «Эдвард Мэтью Моррис. Начальник Исправительной тюрьмы максимально строгого режима исполнения наказаний», охрана запихнула меня в кабинет. Удерживая за плечи, они остановились за несколько метров до громоздкого стола, за которым сидел, опираясь локтями на подлокотники и соединив пальцы пирамидой, седой мужчина. Его тяжелый взгляд исследовал меня, словно дикого зверя, попавшего из джунглей в цивилизацию. Я чувствовал враждебность, исходящую от него, переплетенную с любопытством. И тем не менее, он не вызывал страха или ощущения, будто от него зависит вся моя жизнь. Хотя я знал, что эти светлые, почти прозрачные, серые глаза обманывают, создавая необходимую им иллюзию. Иначе человек, задействованный в государственной структуре, не смог бы поддерживать имидж послушного гражданина, параллельно промышляя наркоторговлей. Для подобного трюка у него должно быть несколько лиц и несколько личностей.

— Знаете, господин Альварадо, сегодня у меня состоялся любопытный разговор с отцом Габриэлем. Ему показалось, что заключенный нашей тюрьмы, просидевший в ней больше года, может обладать какой-то абсолютно уникальной информацией, недоступной для меня и всей местной охраны, — заговорил седовласый мужчина. — Сначала я решил, что это какой-то идиотский розыгрыш, но святой отец оказался настолько обеспокоен услышанным, что не смог покинуть территорию тюрьмы, не взяв с меня слова выяснить, в чем именно дело. Ничего не хотите мне рассказать?

— Я готов поделиться необходимыми для вас сведениями, но только с глазу на глаз.

— Хм, — задумался мужчина, постукивая подушечками пальцев друг о друга. — Судя по вашему тону, похоже, всё же одиночное заключение свело вас с ума, и вся информация окажется не более чем выдумкой шизофреника. Иначе я не вижу, исходя из чего и по какой причине, вы решили, что имеете право ставить свои условия.

— Мне показалось, что вряд ли вы захотите, чтобы они, — кивнул на охранников, стоящих по бокам от меня, — узнали о ваших делах в Калифорнии.

— В твоем положении шантаж не самый лучший вариант, — усмехнулся уголком рта Моррис.

— Мне не интересен шантаж, как и вы сами, — пожал плечами, посмотрев на антикварный мушкет на стене, висевший прямо над его креслом.

— Предлагаю выложить всю информацию на стол прямо сейчас, и тогда ты не потеряешь прогресс в программе. До этого момента охрана отзывалась о тебе только наилучшим образом. Чего, исходя из твоего дела и слухов, не мог ожидать ни один из нас, — внимательно следил за мной, заметив, куда устремлен мой взгляд.

— Я буду разговаривать только наедине, — встретился с его тусклыми глазами, окруженными множеством мелких морщин, словно этот человек имел привычку постоянно улыбаться.

— Тогда наш разговор окончен, как и твой прогресс в программе «понижающихся шагов», — он явно насмехался надо мной, и вся эта ситуация доставляла ему удовольствие.

— Тогда пуля, пущенная вам в лоб, господин Моррис, где-нибудь за ужином с любовницей, окажется полным сюрпризом.

— Чёрт, Альварадо! — рассмеялся он. — Ты давишь на моё любопытство. Если быть до конца честным, то мне давно хотелось познакомиться с тобой. Но тот единственный раз, когда я тебя видел во время твоего поступления сюда, оказался не самым удачным для знакомства. И помимо всего прочего, мне известно, что не стоит доверять тебе, точно так же, как и всем остальным ублюдкам в моей тюрьме.

— Это ваш выбор. Только смерть не простит подобной роскоши.

Моррис молча улыбался, явно обдумывая возможные варианты событий. Его грызли любопытство и прагматичность, вступившие в бой с возможным риском.

— Мы поступим следующим образом. Отведите его в спортзал и пристегните за руки и ноги к турнику. Посмотрим, чего ты стоишь, — усмехнулся он, показывая охранникам на дверь.

Как и было приказано, меня приковали к вмонтированному в бетонный пол турнику. Спортзал окружали зарешеченные окна и, насколько мне было известно, там не было прослушки, что оказалось очень удобным в моём положении.

Как и любой другой человек, пытающийся заставить нервничать и показывающий своё превосходство, что собственно в моём положении не составляло труда, Эд пришел где-то минут через двадцать после того, как меня оставили одного в камере, называемой «спортзалом». Перед входом он снял пиджак, отдав его охране у дверей с другой стороны зала.

— Ну, — остановился передо мной, расстегивая манжеты и закатывая рукава.

В кобуре на ремне у него висел пистолет, и я более чем уверен, что он с полным магазином пуль.

— Начинай, — продолжал манипуляцию с рукавами, не поднимая головы. — Я слишком любопытен, но у меня совсем нет времени, которое можно выбросить впустую.

— Я знаю о твоём наркобизнесе.

— Без доказательств и, тем более, в твоём положении тебе никто не поверит, — пристально посмотрел на меня.

— Мне плевать, чем ты занимаешься.

— Тогда в чем дело?

— Тебя заказали.

— Кто? — остановился в нескольких шагах от меня.

— Большой Денни.

— Кому?