Венганза. Рокировка

Теперь же, взирая на разгромленный ресторан, Иван злился еще сильнее на племянницу и проклятого Пуэрториканца, не позволившего даже поздороваться с Мариной, сказав, что не знает девушек с таким именем, и в его доме он вряд ли сможет отыскать своих родственников. Ублюдок даже не постеснялся принять подарок, но так и не позволил увидеть невесту. Натянув фальшивую улыбку и поговорив о бизнесе, Иван вернулся в ресторан ни с чем, долго напиваясь, но так и не сумев утопить в алкоголе жуткое унижение и злость, грызущие его изнутри, словно крысы. Стопка за стопкой водка пропадала в его пищеводе, отдаляя от человеческого облика и превращая в озлобленного, неконтролирующего себя ублюдка. Обычно в таком состоянии Асадов младший переставал сдерживать злость и обиду, терзающие его годами, и выплескивал всё наружу. Опьянев, он только и делал, что искал на ком бы выместить злость. Чаще все ограничивалось обыкновенной дракой, в ходе которой кто-то из шестерок оттаскивал его от жертвы, пока одного из них не увезли в реанимацию.

Но тот вечер оказался сплошным недоразумением. Для Ивана оскорбление, нанесенное каким-то пуэрториканцем, стало одним из самых сильных в его жизни, которое он вряд ли сможет забыть. А учитывая, что в этом замешана его родная племянница, то бремя унижения тянуло его вниз, словно стальной якорь. Всё, о чем он думал, — это месть, злость затмевала его разум, не позволяя взглянуть на ситуацию трезвым взглядом. И вместо того, чтобы продумать свои дальнейшие действия как следует, Иван упивался этим чувством, храня внутри как некое богатство, способное раз и навсегда решить все его проблемы. И пока она жалел себя и хранил обиду, ему было плевать на все и всех вокруг него.

Прикончив очередную бутылку и, тем самым, раздув собственные эмоции до комических размеров, ждал повода для высвобождения негатива, накопленного за эти дни. Его шестерки и Лёха были начеку, ожидая неприятностей, непременно следующих за Иваном, находящимся в подобном состоянии. И никто из них не мог предвидеть, чем именно этот вечер обернется не только для него, но и всех их.

И в обычные-то дни, напиваясь так же сильно, Ивану достаточно было косого взгляда, адресованного ему или кому-то из его окружения. Только увидев, как босс начинает пить, будучи в дурном расположении духа, сотрудники ресторана опасались выходить в зал. Но таким злым его не видели уже давно, и каждый пребывал настороже, приготовившись спасаться бегством.

Глаза Ивана налились кровью от количества алкоголя, залитого в организм, а взгляд стал маниакально острым. Парни пытались вовлечь его в разговор, обратить внимание на скабрезные шуточки Сереги, но у Ивана кровь шумела в висках от непреодолимого желания почесать кулаки о чью-то морду. Возможно, этим бы все и закончилось, если бы он не увидел в группе новоприбывших гостей латиноса, разговаривающего с одной из девушек на испанском. В тот момент Ивану больше не требовалось иного повода. Неважно, кем тот был: мексиканцем, пуэрториканцем или же кубинцем — в своем ресторане он не желал видеть ни одного ублюдка, разговаривающего на языке грязножопых латиносов.

Оказавшись практически сразу возле выбранной жертвы, Иван принялся избивать его с невероятной жестокостью, представляя на его месте наглую морду Переса. Он бил его, не чувствуя, как кто-то пытался спасти ублюдка, забредшего не на свою территорию, как и не заметил развернувшейся вокруг драки, за минуту охватившей весь ресторан.

Наутро, увидев масштабы разрушения и услышав о том, что пострадавший находится в реанимации, а репутация заведения полностью уничтожена, Иван понял: это был последний аккорд, превративший его жизнь в руины.





* * *


Настоящее время

Кровоподтеки, синяки и запекшаяся кровь на физиономии Асадова младшего делали его мерзкую лживую рожу более приятной для глаз. Я даже слегка позавидовал тому, кто сделал это с Иваном, так как давно мечтал увидеть вместо его физиономии лишь кровавое месиво. Даже при моем довольно не праведном образе жизни редко встретишь человека, вызывающего больше отвращения, чем этот кусок дерьма, возомнивший себя элитой криминального мира.

Мне не нравился его старший брат, даже больше, я ненавидел его, но в отличие от младшего, тот действительно добился чего-то в жизни и отлично управлял бизнесом. Иван же был жалким наркоманом, вором и лжецом, пытающимся доказать миру, что он чего-то стоит. И если бы не пропажа Марины, я никогда и близко не подпустил подобный экземпляр к себе и своим амигос, отправив его вслед за братцем.

— Видно тебя не пригласили на свадьбу, — рассмеялся, посмотрев на то, как исказилась рожа Ивана.

— Почему ты не сказал, что с моей девочкой все в порядке? — Иван попытался изобразить обеспокоенность, но из-за побоев, вышла карикатура на улыбку.

— Видать, не настолько вы были близки, насколько ты мне рассказывал! — зажал между губ сигарету, поднося к ней зажигалку.

— Я удивлен не меньше твоего, Диего. Не понимаю, почему она до сих пор не встретилась со мной или хотя бы не сообщила о том, что с ней все в порядке. Ведь я места себе не находил, не зная, что с ней и с Павлом, — нахмурился Асадов, изображая отчаяние.

— Действительно, странно, — фыркнул, выдыхая дым, посмотрев в бегающие глаза Асадова.

— Они были моей единственной семьей, и я думал, что потерял их навсегда. И какое же счастье — узнать, что с моей малышкой Мариной всё в порядке! — улыбнулся он, обнажая желтые, подгнивающие у корней зубы.

— Ты, наверное, жутко обрадовался, что все имущество брата не будет пущено с молотка, — снова затянулся сигаретным дымом, пытаясь унять раздражение от разговора.

— О каком имуществе может идти речь, когда главное, что моя племянница в порядке!

— Слушай, — посмотрел ему прямо в глаза, сдерживаясь, чтобы не закончить начатое кем-то другим и не отправить его на тот свет. — Мне порядком надоел этот разговор, и я не знаю, для чего именно ты здесь. В твои сказки о любви к Марине поверит только абсолютный кретин. Либо ты говоришь, для чего твоя мерзкая рожа появилась здесь или тебе сейчас же покажут, где выход.

— Я хотел с ней встретиться, поговорить, но Перес сказал, что в его доме я вряд ли смогу найти своих родственников, — напрягся Асадов, стерев с лица фальшивую улыбку.

— И? Что тебе нужно от меня? — удерживая во рту дым, отпил из бокала ром, наслаждаясь вкусом табака с алкоголем.

— Я хочу с ней увидеться.

— Ничем не могу помочь.

— Тебя разве устраивает то, что она с другим? — ехидно проговорил он.

Слова Ивана задели за живое, я сжал кулаки, стараясь немедленно не разбить его голову о барную стойку. Меня не то, что не устраивал этот факт, он сводил меня с ума. Я места не находил себе, думая о ней в постели с другим, даря любовь и нежность — и все, что раньше было моим и ничьим больше кому-то другому. Моя готовность на все, мать его, на ВСЁ, лишь бы получить еще один шанс, порой пугала. Ведь так я мог лишиться абсолютно всего, к чему стремился и за что дрался годами. Но Марина стоила любых жертв. Теперь я это знал точно. И судя по ехидной ухмылке Ивана, он прекрасно понимал это и пытался сыграть на моих чувствах.

— Мне плевать на ту, кого ты ошибочно принимаешь за свою племянницу. Проспись и попробуй побыть трезвым дольше нескольких минут, может быть, тогда увидишь жизнь в реальном свете, — окинул его взглядом, не в силах скрыть отвращения.

Помощь Ивана в поисках Марины мне больше не требовалась, и осторожничать с ним совершенно не входило в мои планы.

— У тебя есть связи, о которых ты просил, есть территория, что тебе еще нужно от меня? — я терял терпение, и чем больше времени приходилось тратить на это ничтожество, тем сильнее во мне крепло желание покончить с ним раз и навсегда. Но тогда разрушится другая часть плана, включающая Переса.

— Подожди Диего. Прости, если я заставил тебя думать, будто мне что-то нужно от тебя, — в его глазах пробежала искра страха, подтверждая наличие остатков здравого смысла в отравленной наркотиками и алкоголем голове. — Я знаю, что она сменила имя и что это — именно Марина. И хотел убедиться в отсутствии разногласий у вас с Пабло, способных помешать делу.

Хитрый сукин-сын, вовремя сумел выкрутиться. Но у него на уме крутились явно другие мысли. И хотел он от меня совершенно иного, только чего именно, я не мог понять. Да и не хотел вникать в его гниль, чтобы не запачкаться в том, от чего не смогу отмыться. В скором времени с Иваном будет покончено. Пусть он — лживая мразь, но не полный идиот, не замечающий очевидных вещей. Я знал, насколько он прогнил изнутри, и на что был готов, чтобы сместить брата. Поэтому меньше всего я хотел видеть его возле Котенка. И в этом вопросе я был благодарен пуэрториканцу, оградившему Марину от стервятника, способного растерзать даже самого близкого ради личной выгоды и выдающего себя за заботливого дядюшку.

В уме напоминая себе о бессмысленности войны с русскими, сдержался, чтобы не врезать ублюдку по морде. Его поджимали конкуренты среди своих же. Никому не нравилось ходить под Иваном, но никто не хотел действовать в открытую. Внутренняя война началась, и все, что оставалось сделать мне, — это добавить несколько штрихов и убрать одновременно двух ненужных для меня и Сангре Мехикано людей. Думая об этом, выпустил дым в лицо Асадову.

— С бизнесом все, как и прежде, — процедил сквозь зубы. — Раз мы все прояснили, то теперь у тебя есть время убраться отсюда, пока я не докурил сигарету, — положил на барную стойку дотлевающий окурок. — После этого тебя вынесут, и возможно, вперед ногами.

— Я рад, что мы все прояснили, — неестественно улыбнулся Иван, кинув взгляд на сигарету у меня в руке. — До встречи, Диего.

Спрыгнув с табурета, он направился к выходу из клуба, оставляя после себя запах гнили и деградации, прикрытый шлейфом крепкого одеколона. Я затушил сигарету о пепельницу, чувствуя, как из головы выветрился весь хмель.


Иван — один из немногих людей, вызывавших во мне только презрение и ничего больше. Я мог ненавидеть Переса, но в то же время уважал его как бизнесмена и мог оценить его харизму, черт бы его побрал. В Асадове младшем, я не видел ничего, что не вызывало бы тошноты. И каждая встреча с ним взывала ко всей моей выдержке и здравому смыслу, чтобы я не прекратил его бессмысленное существование. Но, сказать по правде, меня обеспокоило его появление. То, что он узнал о возвращении Марины, не сулило для неё ничего хорошего. И теперь необходимо проследить, чтобы он держался от нее как можно дальше.

Во время поиска Котёнка я находился в полном отчаянии, именно поэтому решил обратиться к Ивану, как к последнему связующему звену с Мариной. Мне пришлось перешагнуть через ненависть и отвращение, лишь бы сохранить крупицы надежды увидеть её вновь. А теперь все изменилось. Я хотел стать её щитом, закрывая от всех ужасов мира. Но она не желала быть со мной. Её влекло ко мне физически, но она не позволяла присутствовать в её жизни. Подобное оказалось сложнее принять, чем я мог подумать еще пару месяцев назад, мечтая просто знать, что с моей девочкой все в порядке и она счастлива. Так какого же черта, получив этому подтверждение, я не ощущал облегчения? Наоборот, словно мне на шею накинули цепь, прикованную к горе, не позволяющую сдвинуться с места. Я задыхался без неё. Марина нужна мне как воздух, как клей, удерживающий разум и тело вместе и не позволяющий развалиться на кусочки. Я мог выкрасть её и спрятать где-то от всех и каждого, послав к дьяволу банду и всю прежнюю жизнь, заставив её полюбить себя вновь. Но таким образом вряд ли можно вынудить человека полюбить себя, тем более, насильно. Самая тёмная часть меня не обращала внимания на доводы разумы и рассматривала этот план как единственный возможный, но стоило вспомнить, как изменился взгляд Котёнка, стоило мне напомнить о нашем прошлом, как её тело напряглось, отгораживаясь меня. Я четко видел, к чему приведет наша история, решись я на выполнение этого безумного плана. И снова оставалось лишь ждать, отыскивая другие способы заполучить свой чертов шанс.

После ухода Ивана тревога прочно засела в груди. Теперь следовало отложить в сторону свои переживания и подумать о том, что будет лучше для Марины. Приставленные к дому Переса амигос, смогут оповещать меня обо всех посетителях пуэрториканца. Но это не гарантирует полной безопасности Котёнка. И, похоже, пришло время поговорить с Пабло на чистоту, решив с ним все наши проблемы раз и навсегда.





Глава 19




Черно-белые клавиши рояля смотрели на меня, призывая коснуться их и высвободить звук, запертый в деревянном корпусе. Но я не могла даже дотронуться до инструмента, боясь пробудить последнее, что способно окончательно вогнать разум в чулан, наполненный тяжелыми воспоминаниями и болью. Заиграть на рояле означало погрузиться в воспоминания о маме, о единственном времени, когда меня любили просто так, не требуя ничего взамен. И думая о ней, так хотелось вернуться в то счастливое время, когда я не знала о существовании таких кошмаров, как моя реальность. Но тогда, играя в четыре руки на рояле с самым любимым человеком в мире, я даже прощала отцу, что заставлял заниматься игрой на ненавистном инструменте. Главным оставалось лишь наше с мамой совместное время, которое я готова была коротать как угодно, даже за игрой гамм и сонетов.

Будет ли Софи чувствовать себя настолько же любимой мной, как и я когда-то мамой? Этот вопрос волновал меня не меньше, чем её безопасность. Неуверенность в себе росла день ото дня, проведенных вдали от неё. Хотелось выть от тоски по дочери и чувства вины перед ней. И всё ради чего? Лицо Диего, рассматривающего меня, проплыло перед глазами. Поцелуи, ласки непрошеными гостями вновь и вновь проносились в памяти, сбивая дыхание и вызывая приятную боль внизу живота. И вновь муки совести за разлуку с дочкой и удовлетворение своих нездоровых потребностей начали прогрызать туннели в сердце. Я не должна думать о Диего в таком ключе, не должна. Он снова истопчет мою душу и разобьет сердце. И ни за что Софи не будет в безопасности, если он или кто-то из его врагов прознает о её существовании. Она — единственное, что действительно важно в жизни. И ничего больше. Вот о чем я обязана думать, когда встречусь с Диего в следующий раз.

Провела кончиками пальцев по поверхности белых клавиш осторожно, не выпуская звук наружу. Порой я напоминала себе этот самый рояль, прячущий внутри все, о чем хотелось бы кричать, рыдать и смеяться. Каждая эмоция, плотно запечатанная в глубине и не смеющая проявиться до тех пор, пока кто-то не посмеет развлечься, вытягивала душу, словно музыку из этого огромного инструмента, который обязательно закроют крышкой, как только надоест слушать все, о чем он решил рассказать. Так и я не могла поделиться бурей, воющей внутри ни с одним живым существом.

Я могла ругать себя сколько угодно за импульс и встречу на берегу, но не получалось. Сердце не соглашалось с доводами разума, утверждая о правильности каждого мгновения, что я провела той ночью. Находясь с Диего, я не чувствовала, будто совершаю нечто неверное. Быть с ним казалось настолько же естественным как дышать. За свою недолгую жизнь он был единственным, с кем нахождение рядом приводило меня в смятение, и одновременно с этим всё ощущалось чрезвычайно просто.

И не верьте, если я скажу, что мне не нравилось, как тело отзывалось на него. Как внутри все трепетало от его близости, замирало от одного взгляда, как по венам растекался жар от прикосновений, и как я задыхалась от счастья, услышав из его уст моё имя. Моё настоящее имя, подарившее столько боли.

Я терялась в эмоциях, вызванных своим поступком. Больше всего мне хотелось чувствовать раскаяние, отвращение к себе, но ничего этого не последовало. Меня по-прежнему окутывала некая истома от его ласк. По телу блуждали призраки его прикосновений и поцелуев, а воспоминания о них заставляли плотнее сжимать ноги, сдерживая внезапно накатывающее желание. Диего владел моим разумом и телом, и как бы сильно мне это не нравилось, в то же время в груди всё плавилось при осознании этого.

Тем не менее, никакие чувства не могли затмить здравого смысла. Я четко знала, что именно должна сделать, и с какой целью. И подобные моменты приближали меня к желаемому результату. Насколько бы слабой я не чувствовала себя, поддавшись эмоциям и чарам Диего, я помнила обо всех пройденных испытаниях. И пусть я сымпровизировала, но тем самым я лишь приблизила его расплату.

— Играешь? — остановился у рояля Андрес.

На его губах красовалась улыбка, лицо казалось расслабленным и счастливым. Растрепанные спросонья волосы убавляли ему несколько лет, делая облик мальчишеским. Мне нравилось видеть его в футболке и джинсах, так чувствовалось, будто мы находимся не за тысячи километров от дома, где могли быть самими собой и проводить время словно обычные друзья, а не фальшивая пара. Так он выглядел как мой друг Андрес, а не пуэрториканский наркоторговец Пабло Перес, одевающийся в дизайнерские костюмы и зачесывающий волосы назад.

— Пока что просто смотрю на клавиши, — не стала его обманывать, слегка отодвинувшись на табурете, освобождая место для него. — Почему ты не спишь?

— Если честно, направлялся на кухню в поисках ночного перекуса, — смущенно проговорил он.

— Пабло! — я привыкла, что не могла его называть настоящим именем в доме полным слуг и сторонних наблюдателей. — Я бы никогда не подумала, что ты относишься к ночным обжорам!

— Каюсь, — выставил ладони вперед, тихо рассмеявшись.

Мне нравился его смех, тихий, спокойный, как журчание ручейка. Он умиротворял и согревал. Здесь я редко видела его настолько расслабленным и только теперь поняла, насколько соскучилась по Андресу, а не Пабло.

Похлопав по сидению табурета, улыбнулась в ответ, забыв на какое-то время о гнетущих мыслях. Он подошел, присаживаясь рядом. Сразу же почувствовала тепло, идущее от его тела, осознавая, что немного замерзла, и рефлекторно придвинулась к нему, пытаясь немного согреться.

— Так что тебя заставило сесть посреди ночи за рояль? Ни разу не слышал твоей игры, — повернулся ко мне, сосредоточив внимание на моём ответе.

Андрес потрогал черные клавиши, извлекая тихий звук.

— Не могла уснуть. Блуждала по дому и увидела его. Не заметила, как оказалась здесь, открывая крышку рояля. До сих пор не смогла нажать ни на одну клавишу.

— Почему? — он озадаченно посмотрел на меня.

— Кажется, что в последний раз я играла миллион лет назад.

— Миллион лет — это достаточно долго, — улыбнулся уголком рта. — Есть какая-то причина?

Андрес спросил осторожно, продолжая изучать пальцами клавиши. Я чувствовала, как он практически замер, дожидаясь моего ответа и, скорее всего, беспокоясь, не перешагнул ли дозволенную линию. Он всегда был таким чутким, внимательным, боялся ранить мои чувства. И мне нравилось подобное отношение, словно я тоже значила нечто большее, чем просто марионетка в руках других. Сначала вся моя жизнь вращалась вокруг планов и желаний отца, а затем его место занял Диего. Он безоговорочно решил, что я буду его, а затем принял решение о перечне моих прав, распространяющихся лишь на выполнение им дозволенного, принял на себя функцию Бога. Даже проклятый Майкл не считал нужным спрашивать моего мнения. С Андресом всё обстояло иначе. Рядом с ним я чувствовала себя ровней. Он не помыкал мной, пытаясь заставить делать то, что нужно ему, не пренебрегал моим мнением. Я не просто видела искренний интерес к моим мыслям или чувствам, я ощущала это даже в его молчании.

— Просто… Обычно мы играли вместе с мамой, а без неё все это не имеет смысла. Если честно, кажется, если заиграю, то предам её. Словно забыв о ней и о том, насколько она дорожила моментами за роялем.

— А ты не пробовала посмотреть на это иначе? Твоей маме было бы приятно знать, что ты продолжаешь играть. Ведь если она уделяла этому столько времени, значит, это было важно для неё. И сыграв, ты лишь почтишь её память, — осторожно перевел на меня взгляд в ожидании ответа.

— Возможно, ты прав, Пабло. Но… я не могу. Просто не могу. Боюсь, что стоит мне начать, как я рассыплюсь на кусочки, — прикрыла глаза, сдерживая эмоции внутри.

— Тогда что ты тут делаешь?

— Не знаю. Слишком многое навалилось за последние дни. Не понимаю, как не сойти с ума от всего этого безумия.

— Хочешь выйти из игры?

— Нет. Нет! Теперь он никогда не отпустит меня и узнает о малышке. Я не могу допустить, чтобы это произошло, — и я верила в каждое произнесенное слово. Никогда не позволю этому человеку приблизиться к дочери.

— С каждым днем становится опаснее.