Тень горы
Часть 85 из 199 Информация о книге
Внезапно она всхлипнула. По щекам покатились слезы, частые, как капли дождя, заливавшие лобовое стекло. Так же неожиданно она успокоилась, утерла глаза, раскрыла пакет с бутербродами, а потом снова зарыдала и не могла остановиться. С ней что-то происходило, все сразу, одновременно. Я не знал, что именно, – я вообще ее не знал. У основания ее ногтей оставались тонкие полумесяцы лака, на виске темнел синяк размером с мужской перстень-печатку, на костяшках кулаков багровели ссадины, от свежевыстиранной одежды пахло гостиничным мылом. На заднем сиденье лежала сумка с нехитрыми пожитками – только самое необходимое, чтобы быстро собраться и уйти. Всякий раз, когда Голубой Хиджаб замечала, что я смотрю в нее, а не на нее, она еще глубже уходила в себя. Однако я видел только храбрую правоверную женщину-беглянку, чистюлю, упрямо берегущую яркие следы своей женственности. Для меня оставалось загадкой, почему она это делает, ведь ответ можно получить только тогда, когда между людьми возникает связь. Я не мог ей помочь, мне нечем было ее успокоить. В сумке лежали бумажные салфетки, и я передавал их одну за другой, пока слезы не высохли и всхлипы не утихли. Ливень наконец-то прекратился. Мы вышли из седана. Я плеснул ей в подставленные ладони воду из бутылки. Голубой Хиджаб омыла лицо и стояла, вдыхая воздух, пропитанный ароматом белых цветов на лианах. Мы сели в машину. Я смешал табак с гашишем, свернул косяк. Голубой Хиджаб со мной не поделилась, поэтому я свернул еще один, а потом другой. Сообразив, что мне этого тоже не достанется, скрутил еще пару косяков. Наши мысли поплыли над бархатом зеленеющих полей к изумрудным пастбищам воспоминаний, туда, где душа превращается в путника. Не знаю, какие воспоминания предстали перед грозной женой Мехму, но передо мной возникла Карла, грациозно кружащая в танце. Карла. – Я проголодалась, – сказала Голубой Хиджаб. – Кстати… – Знаю, знаю. Если я хоть слово кому-то скажу, ты меня пристрелишь. – Вообще-то, я хотела тебя поблагодарить. Но ты прав, пристрелю. Дай бутерброд. Она включила зажигание и вывела седан на трассу. – Хочешь, я за руль сяду? – Нет, сама поведу, – сказала она, прибавляя скорость. – Дай бутерброд. – Тебе какой? – С чем попало. Там такие есть? – Целый пакет. Остаток пути прошел в молчании. Время от времени Голубой Хиджаб бормотала зикр, молитвенные формулы, восхваляющие Бога, а потом начала мурлыкать строку из популярной песенки, но почти сразу умолкла. У поворота к аэропорту в Коломбо она остановила машину, выключила двигатель и уставилась на меня, продолжая затянувшееся молчание, странное и удивительно печальное. – Аль-мухсинина, – сказал я. – Творящие добро? – переспросила она. – Ты всю дорогу это повторяла. – У тебя запасной паспорт с собой? – Да. – Улетай первым же рейсом и как можно быстрее возвращайся домой, понял? – Понял, мамочка. – Я серьезно. Тебе что-нибудь еще надо? – Ты мне не рассказала, где я прокололся. – И не расскажу, – невозмутимо ответила она. – Ты прямо как корреспондент Рейтер, никому ничего не рассказываешь. Она рассмеялась, и меня это обрадовало. – Иди уже. – Погоди, – сказал я. – У меня для тебя есть подарок. Только сначала пообещай мне кое-что. – Что именно? – Обещай, что не пристрелишь Мехму. Ну а если пристрелишь, то не из-за меня. Он мне понравился. – А я за него замуж вышла, – раздраженно напомнила она. – Ладно, не пристрелю. Я в него уже дважды стреляла, он до сих пор успокоиться не может. Я вытащил из одного кармана куртки дамский пистолетик, из другого – коробку патронов и протянул своей спутнице: – По-моему, это тебе. Она взяла пистолетик в ладони. – Мехму, мехбуб[68], – пробормотала она и сунула пистолет в один из бесчисленных карманов, скрытых в складках широкой черной юбки. – Спасибо. Я вышел из машины, склонился к водительскому окну и произнес: – Он счастливый человек. Аллах хафиз. – Конечно счастливый. Я ведь обещала, что не пристрелю его. Аллах хафиз. Она уехала, а я пешком отправился в аэропорт. Через сорок пять минут я зарегистрировался на рейс. Либо повезло, либо Голубой Хиджаб все точно рассчитала – ждать мне оставалось не больше часа. В зале ожидания я выбрал место, откуда удобно наблюдать за людьми: разглядывать лица, отыскивать в походке и манере держаться признаки усталости, напряжения, сочувствия, уныния или спешки, слушать обрывки разговоров, смех и возгласы, следить, как детский плач трогает сердца окружающих. Здесь, на тихом островке открытого пространства, окруженный толпой, я жаждал отыскать выразительную гармонию общения. Рядом со мной уселся высокий худощавый мужчина с пышными усами и гладко зачесанными волосами. На нем была желтая рубашка и белые брюки. – Привет, – громко сказал он и тут же перешел на шепот: – Поздороваемся, как старые друзья, и пойдем в бар. Я твой связной. В баре мы не вызовем подозрений. Я пожал ему руку, притянул к себе поближе. – Ты ошибся, Джек, – сказал я, крепко сдавив его пальцы. – Не волнуйся, – ответил он. – Мне Голубой Хиджаб тебя точно описала. Я выпустил его руку, и мы встали, притворяясь старыми друзьями. – Она тебя прекрасно запомнила, описала как по фотографии, – сказал он. – Почему-то именно это меня и тревожит, – вздохнул я, направляясь к бару. – Да, с ней всегда так. Хочется, чтобы она запомнила все только в общих чертах. – А с чего вдруг мы с коммунистами связались? – Знаешь, когда нужны надежные люди, враг твоего врага – прекрасный выбор. – И что это означает? – Прости, больше ничего сказать не могу. Минуты ожидания прошли за разговорами. Он рассказывал мне какие-то полуправдивые байки, я слушал его, притворяясь, что верю, а потом, когда он собрался начать новую историю, оборвал его на полуслове: – В чем дело? – Ты о чем? – Связной в аэропорту, перед отлетом? Такого не бывает, – пояснил я. – Вдобавок Голубой Хиджаб сказала, что я прокололся. Что происходит? Он внимательно посмотрел на меня, пришел к выводу, что мое терпение на исходе, и отвел глаза: – Прости, больше ничего сказать не могу. – Можешь. И должен. Что за фигня? – Что за фигня? – повторил он. – Мне что, грозит опасность? Здесь, в аэропорту? Меня сейчас повяжут? Говори, не то живо зубы пересчитаю. – Тебе опасность не грозит, – торопливо ответил он. – Опасность – ты сам. Меня послали проследить, чтобы ты глупостей не наделал. – Каких глупостей? – Дурацких. – Каких именно? – Мне не сказали. – И ты не спрашивал?