Танец огня

— Я проверю, что там. Вдруг нужна помощь.

— Стой, — Дорн свесил ноги с кровати. — Я иду.

Он ожидал затишья, но крик продолжался. Крик боли бил по его нервам. Они побежали. Звук доносился снизу. Двери открывались в замке, ученики выбегали в коридоры. Когда Дорн и Этерелл добрались до источника крика, они были с другими учениками, многие были в пижамах и напуганы, особенно младшие. Звуки к этому времени изменились, стали кашлем, что было хуже. Они доносились из одной из комнат учеников. Юноши столпились у порога. Их прогнал архимастер Лиан, мрачный страж на пороге. Дорн понял, что это была комната Марика Антрелла и его друга, крупного юноши с жестокой улыбкой, что зажимал руки Дорна в день, когда Марик Антрелл сломал ему палец. Как его звали?

— Гаред Дексан, — сказал Этерелл. — Наверное. На Марика не похоже, — они увидели Марика Антрелла рядом с архимастером Лианом. Он был хмурым. Его кудри спутались, он напоминал заносчивого ребенка лорда. Дорн знал, что он был красивым, блеск придавал роскоши жестокости.

Другие отступили от архимастера, глаза их были круглыми от страха и потрясения. Этерелл шагнул вперед.

— Что случилось? Ему плохо?

Бледные глаза архимастера Лиана были холодными и похожими на рыбьи. Но ему пришлось кричать, чтобы его было слышно за воплями Гареда. Ему было не по себе.

— Это не твое дело, Этерелл Лир. И не твое, Дорн Аррин. Уходите в комнаты, и остальных это касается. Подайте им пример.

Схватив Марика за руку и втащив его в комнату, архимастер закрыл дверь. Но Дорн увидел кровать, где Гаред Дексан извивался, отбросив одеяла. Его лицо было багровым, а вокруг рта — белым. Вены выступили на его шее и лбу ужасно четко, словно могли порваться. Но хуже всего были его глаза, они закатились так, что видно было только белки. Возможно, он умирал.

Но это было не самым странным. У его кровати, подняв руки, стоял новый архимастер: Элиссан Диар.

* * *

— Это чары, да? — сказал Дорн в их комнате, дверь закрылась за ними. Крики прекратились, но судьба Гареда была неизвестной. — Все знают, что Диар добрался до своего «избранного».

Этерелл улыбнулся.

— Завидуешь?

Дорн покачал головой, он не мог выразить потрясение от этих слов. Он разулся и упал на кровать в одежде. Может, удастся поспать. Если он мог спать. Он был на взводе, теперь из-за безразличия Этерелла к чарам и опасности от них. Никто не мог этого отрицать после этой ночи. Когда Элиссан Диар выбрал учеников — тех, кому он поведает тайны чар — Дорн был рад, что не оказался в их числе. Но ему было страшно, ведь на встречах ночью могло происходить что угодно. Слухи разносились, как листья с ветром: огни ночью в лесу, странные звуки из запертой комнаты в Башне Ветров. Истории начались задолго до прибытия Элиссана Диара — Марик Антрелл и его товарищи якобы в тайне изучали чары — но теперь архимастер занимался этим, и все изменилось. Академия словно разделилась на два мира — в одном учились Дорн и Этерелл, а в тайном некоторые другие.

От чар добра не будет, Дорн был убежден в этом. И было что-то в новом архимастере, что вызывало недоверие с первого дня, когда Элиссан Диар встал, сияя, под окном в столовой. Его белые зубы напоминали хищника.

Отвернувшись к стене, Дорн кое-что придумал. Развернулся. Этерелл лежал на спине в одежде, смотрел лениво на потолок, размышляя о чем-то. Дорн умел узнавать, когда Этерелл Лир думал о чем-то, а когда лежал без мыслей. Но он не мог объяснить, как понимал это.

Ночь стала снова тихой. Было слышно только ветер и воду. Дорн приподнялся на локте.

— Ты хочешь к ним, да?

Этерелл смотрел на потолок, пустой и в трещинах от времени.

— Это ведь приключение.

— Приключение? — Дорн хмурился. — Это опасная магия. Ты видел, что было с Дексаном, — его друг не дрогнул, не изменил выражения лица. Дорн почти боялся продолжать, его голос мог выдать многое. Друг мог посчитать его трусом, каким он и был, раз боялся говорить. Он с трудом продолжил. — Ты… никогда не хотел силу. Не как другие, — типа Марика Антрелла. Но он задумался, сказав это. Для Этерелла искусство поэтов было игрой, чтобы скоротать время, пока он не вырастет для наследия. Музыка не влекла его, как Дорна, и он не понимал, почему Дорн презирал чары, что, как он думал, все исказили.

Словно подтверждая страхи Дорна, Этерелл не смотрел на него. Его тон был холодным.

— Честно говоря, — твердо отчеканил он, — я мало чего хочу. Я не… желаю, Дорн Аррин.

Он отвернулся к стене и уснул. Дорн не спал, не понимая, как перевернулось все, что было важным для него.

Осенью он получит кольцо. Уйдет из Академии, оставив ее с новым управлением, слухами и безумными учениками. Только дорога и он, а все дорогое ему будет в тумане на острове и в его памяти.

* * *

Академия становилась странной, она знала, и это она заметила еще до того, как Гаред Дексан разбудил замок криками. Он пропал в следующий день, говорили, архимастер отправил его на континент, домой. Это уже потрясало, но не было одним случаем: она с сожалением попрощалась с Мири и Цириллой, они ушли. Джулиен Имара не могла толком думать об этих событиях, которые должны были тревожить ее. Но даже отбытие девушек слабо беспокоило ее. Она была слишком счастлива.

— Лучше бы тебе повторить за нами, — заявила Цирилла в день своего отбытия. Они были в ее комнате, Джулиен сидела на кровати и смотрела, как девушка собирала вещи в сундук. Кровать Мири уже была пустой. — Серьезно. Это не место для тебя. Ты вряд ли станешь поэтом, если тебя никто не обучит. Лучше научиться полезным умениям, получить так место.

Место. Джулиен не могла думать об этом. Но порой эта мысль была невыносимой. Но она не могла так сказать Цирилле. Она выдавила смешок.

— Я не очень полезна, — сказала она. — И я желаю тебе удачи.

Девушка пожала плечами. Она казалась старше в плаще с меховым подбоем, волосы были убраны под капюшон. Она была изящной, словно уже вернулась в тот мир. Она будет с семьей, выполнять дела, посещать балы и другие дома в Тамриллине. Они будут искать ей жениха, а потом у нее будет брак и дети. Она уже была похожа на женщину в этот миг. Ее взгляд вдруг пронзил Джулиен, и той стало не по себе.

— Сендара Диар до добра не доведет, — сказала Цирилла. — Не знаю, почему я так думаю. Но мне так кажется.

Джулиен отвела взгляд. Девушкам не нравилась быстрая дружба между Джулиен и Сендарой. Связь между ними появилась сразу, в ту ночь в Зале лир. Даже теперь Джулиен казалось, что она выполняет долг, провожая Цириллу, ведь ей не хотелось быть здесь. Но с тем же чувством долга — какой был у всех Имара — Джулиен стояла на берегу озера, пока лодка Цириллы Пиллен не стала точкой на горизонте. Она с уколом вины ощутила облегчение, повернулась к замку. Солнце начало подниматься, пробиваясь среди деревьев.

Она успела на завтрак, но с трудом. В столовой она, как обычно, была переполнена ощущениями, видя комнату шумных парней. Они не замечали ее, как обычно, и это даже радовало. Она ушла к концу стола, где ей махала Сендара Диар. Огонь загорелся в Джулиен. Она парила остаток пути, словно на облаке. Корзинки хлеба и кувшины компота были сегодня на столе. А еще яблоки, может, потому что между островом и континентом. Но Джулиен опоздала, хлеба уже не было.

— Я тебе приберегла кусочек, — сказала Сендара, передавая булочку в салфетке. Ее волосы были заплетены на голове в корону из кос, открывая ее тонкую шею. — Мальчишки уничтожают все, что видят.

Джулиен впилась в булочку, что была лучше, чем обычно в Академии. А на ней еще был и слой варенья из ягод, и было еще вкуснее.

— Я проводила Цириллу.


Сендара пожала плечами.

— Остаются истинные, — сказала она. — Так говорит отец.

Истинные.

— Как его избранные?

Сендара улыбнулась.

— Как мы с тобой.

Джулиен опустила взгляд, смутившись. Радость подступала к горлу, не умещалась в ней.

С ночи в Зале лир они почти не разлучались. На уроках у Джулиен была напарница, которая знала почти все ответы, говорила, привлекая внимание к девушкам в конце комнаты. Джулиен уже не было тяжело догонять учеников, что были на год впереди нее. Сендара показала ей, как лучше двигать пальцами, чтобы играть было проще, и чтобы ладони потом реже сводило судорогой. И Джулиен Имара нашла ту, что разделяла ее любовь к песням, говорила с ней и понимала ее. Джулиен понимала, что ее взгляды не были сформированы полностью. Она слушала больше, чем говорила. Она не всегда хотела делиться своим мнением, как страстью к песням Лакарна, но она знала, что ей нужно больше учиться. Сендара Диар не только дружила, но и была окном в мир.

Окном, а то и дверью. Порой один из избранных Элиссана Диара приходил к Сендаре с призывом от архимастера. Что бы Сендара ни делала, о чем бы они ни говорили, она тут же убегала в башню к архимастеру Диару. Она помогала ему с работой, как она объяснила Джулиен. Он никому не мог доверить те дела.

Сендара была уверенной на уроках. Это было ее правом по рождению — говорить и быть услышанной. Джулиен привыкла быть сзади, тихо слушать. Сендара все изменила.

На уроке истории у архимастера Лиана, вскоре после прибытия Сендары, он рассказывал о королевстве Рамадус. Джулиен почти ничего не знала об этой империи. Но теперь придворный поэт была по делу в Кахиши, и архимастера решили, что нужно знать больше о востоке. Он стоял у их столов, задрав нос, словно говорил с воздухом.

— Когда-то, — сказал он, — в Кахиши не было магии. Там были люди, что поклонялись Троим, как мы, ими правил совет лордов в великом городе Алмирия. Но потом прибыли те, кто верил в бога Алфина, и завоевали страну. Земля разделилась на провинции, что постоянно воевали.

Он хотел продолжить, но Сендара заговорила. Джулиен ощутила, а не увидела шок, что ученица говорила без разрешения. Еще и девушка. Она сказала:

— Дом Эвраяд хотел забрать трон Рамадуса. Они не справились, король убил семью. Кроме младшего. Юсуф сбежал. Он пришел в Кахиши и воссоединил провинции.

Лиан кашлянул, пытаясь завладеть властью на уроке.

— Вы знаете о Рамадусе, — сказал он. Другого ученика он мог бы выпороть — Лиан для этого хранил березовый прут.

Но это была дочь архимастера.

— Я была там, — Сендара улыбнулась. — Из всех дворов, что я видела, в Сендаре — самый роскошный. Магия во всем. В садах серебряные и золотые деревья, где поют птицы из драгоценных камней.

Парни сидели неподвижно, не оборачиваясь.

Похожее произошло на уроке о поэтах Эпохи похвалы — периоде, когда поэты Эйвара писали, чтобы добиться расположения, длинные оды монархии. В это время искусство могло процветать, ведь короли платили поэтам, но лесть заполняла те произведения. Чары давно пропали тогда, и сила Академии иссякала.

Архимастер Хендин вел урок. Весь тот год он рассказывал об эпохах поэтов. Он вел себя скромно. Он ходил с усилием, горбясь, после смерти архимастера Мира. Он расхаживал, пока говорил:

— Есть вопросы о песнях Эпохи похвалы, — сказал он. — Были ли они вершиной искусства, если льстили королям?

Вдруг заговорила Сендара:

— Отец говорит, что нет, — сказала она. — Он верит, что поэт, склонивший колено, — не человек. Только истинный человек может создавать изо всех сил.

Это был вызов всей комнате.

Чувства Джулиен в таких случаях были сложными. Она гордилась, что эта умная девушка была ее подругой. Но она ощущала и другое. Сендара потом рассказала о своем визите в Рамадус, где восхищенный принц заказал ее портрет. Картина теперь висела в позолоченной галерее двора Рамадуса. Или даже в покоях принца.

Джулиен вспоминала тогда, что было важнее слушать, а не поддаваться чувствам, что помешали Мири и Цирилле. Слушать и учиться. Сендара легко делилась с Джулиен историями о путешествиях и учебе. Джулиен знала, что ей повезло получить доступ к таким знаниям. Быть избранной этой девушкой.

Опорой мира Сендары был ее отец. Казалось, в дружбе с Сендарой Диар важно было понимать, что Элиссан Диар превыше всего. Он был самым красивым, его голос был самым богатым, и он все знал. Было несложно запомнить это — и у Джулиен не было повода сомневаться. Она редко видела архимастера Диара в деле, он учил старших учеников. Она думала, что Этерелл Лир был красивее архимастера, но скорее умерла бы, чем признала это.

Она могла принять, что Элиссан Диар, побывавший в мире, знающий много чар, по словам Сендары, был выше других Пророков. Сендара настаивала, что Академии он был нужен, а не иначе. В это можно было поверить, Джулиен вспомнила подслушанный разговор между архимастером Кервином и Пиетом Абардой, казалось, та ночь была очень давно. Если Сендара была права, влияние Элиссана Диара станет решающим. Хотя Джулиен не совсем это понимала. Мир архимастеров и их политики был сложным для нее.

Она были удивлена, что архимастер Диар, хоть и умелый, не смог помешать произошедшему с Гаредом Дексаном.

В тот день, все еще думая об отбытии Цириллы, Джулиен подняла тему впервые. Они говорили в лесу, как делали часто, когда погода была хорошей. Прошлой ночью шел дождь, пахло гниющими листьями. День был жарким даже под покровом листьев. Сендара срывала полевые цветы, на ее губах была улыбка, которую Джулиен увидела впервые. Ее разум был не здесь. Они с отцом были почетными гостями при дворах мира, видели горы и моря на юге и востоке. Ее жизнь не была заключена в комнату с треснувшим зеркалом и оливковые рощи, как и не была в рамках этого маленького дождливого острова.

Когда Джулиен упомянула Гареда Дексана, Сендара пришла в себя. Она сказала почти ехидно:

— Он был слабым, — склоняясь к подснежнику. От этого ее юбки затрепетали. — И грубым. Отец избавился от него.

— Так почему он был избран? — удивилась ответу Джулиен. Может, потому что Сендара была нежной и изящной, а говорила как пострадавшая. Джулиен не сомневалась, что Гаред Дексан мог творить гадости, и она была рада, что он ушел.

Встав с подснежником в руке, Сендара пожала плечами.

— Отец не действует без причины. Может, Дексан должен был стать… временно полезным.

Это звучало по-взрослому. Временно полезный. Словно Элиссан Диар был с ними, улыбался среди полевых цветов.