Стеклянные дома
Часть 53 из 99 Информация о книге
– Кому-нибудь из вас придется мне рассказать. – Это слова Махатмы Ганди. – Гамаш повернулся на своем месте, и она увидела капельки пота на его лице. – Продолжайте, – сказала она. – «Есть более высокий суд, чем судебная палата, и это суд совести. Он выше всех других судов». Она услышала исступленный стук клавиатур с той стороны, где сидела пресса. – Вы цитируете? – спросила она. – Или проповедуете? Потому что фраза прозвучала так, словно это были его собственные слова. Его мысли. Его убеждения. И Морин Корриво поняла, что это не часть пазла. Это ключ к расшифровке всей происходящей чертовщины. Морин председательствовала в одном суде, а эти двое находились в совершенно ином. Более высоком. Ее охватили злость и потрясение. И немалый испуг. Она испугалась своего открытия. И того, чего еще не знала. Например, что могло заставить двух высокопоставленных чиновников, поклявшихся защищать закон, помышлять о его нарушении. А возможно, уже нарушить его. – Цитирую, – сказал Гамаш. В его глазах читалась не только мольба, но и предупреждение: лучше оставить эту тему. Пока судья Корриво обдумывала услышанное и увиденное (а фактически она стала свидетелем признания) и решала, что ей делать дальше, Гамаш снова повернулся к прокурору. – Итак, вы уже подозревали, что Кэти Эванс убил человек, знавший ее? – спросил Залмановиц. Он успел взять себя в руки и ринулся вперед. В конце концов, пути назад у него не было. – Oui. Это преступление планировалось давно, и убийца должен был знать ее много лет. – Причем знать настолько хорошо, чтобы желать ей смерти. Это, вероятно, сужало круг подозреваемых. – Да. Глава двадцать третья – У меня есть несколько вопросов, – спокойным, но деловым тоном произнес Жан Ги Бовуар. Несмотря на непогоду, он поехал в Монреаль, чтобы сообщить известие о смерти Кэти сначала ее сестре Бет. Теперь ему нужно было, чтобы она сосредоточилась, а не погружалась глубже в скорбь. Скорбь можно отложить на потом. Сейчас он нуждался в ответах. – Кэти когда-нибудь упоминала о кобрадоре? Бет посмотрела на мужа, сидевшего рядом с ней на диване. Из подвала доносились голоса детей, спорящих из-за ноутбука. – О ком? Нет. – Она шила? Они посмотрели на него как на сумасшедшего. Бовуар не мог их винить. Эти вопросы даже для него имели мало смысла. – Шила? Как… что… – заикаясь, проговорила Бет. – На ней было что-то вроде плаща, и мы подумали, не сама ли она его сшила. – Нет, в этом она не сильна. Она прекрасно готовит, – сказала Бет с надеждой в голосе, словно это могло помочь. Бовуар улыбнулся: – Merci. Делая запись, которая ему никогда не понадобится, он увидел, что Бет посмотрела на мужа и натянуто улыбнулась. – Вы были близки с сестрой? – Да. У нас разница всего в полтора года. Она моложе. Я ее всегда защищала, хотя ей и не требовалась моя защита. У нас это стало чем-то вроде шутки. Она живет в нескольких улицах отсюда, а мама и папа – в двух кварталах. Боже мой… И снова Бет посмотрела на мужа, который обнял ее за плечи. – Мама и папа… – Я им сообщу, – сказал Бовуар. – Но лучше, если вы будете присутствовать. – Да-да, конечно. О господи… – Вы с Кэти все друг другу рассказывали? – спросил он. – Думаю, да. Я ей рассказывала все. Муж Бет немного приподнял брови. Немного, но достаточно, чтобы выразить удивление. И некоторую неловкость. – Я прошу прощения, но вы должны сказать мне, не было ли в ее откровениях чего-нибудь компрометирующего. – Что вы имеете в виду? – Не нарушала ли она когда-нибудь закон? Не совершала ли каких-то поступков, за которые ей было стыдно и в которых она никому не признавалась? Не мог ли кто-нибудь из-за этого ненавидеть ее? – Нет, конечно. – Пожалуйста, подумайте. Она задумалась. Он смотрел на ее бледное, покрывшееся пятнами лицо. Она застыла, стараясь справиться с болью. Пытаясь держаться. – Кэти таскала деньги из маминого кошелька. Я тоже таскала. Думаю, мама знала. Брали помаленьку, четвертак или пятьдесят центов. Один раз Кэти на экзамене по географии списала у девчонки, сидевшей рядом. С географией у нее всегда было неважно. – Еще что-нибудь? Бет подумала, покачала головой: – Нет. – Она была счастлива в браке? – Кажется, да. Они ведь и работали вместе – Кэти и Патрик. И опять зашевелился ее муж, Ивон. Бовуар посмотрел на него. Почувствовав на себе внимательный взгляд, Ивон сказал: – Мы… я его никогда не любил. Я считал, что он использует ее. – Каким образом? – В их паре она явно была главной – тем, кто принимает решения. Но она всегда… как же это слово?.. – Заискивала? – подсказала Бет. – Не то чтобы она постоянно ему уступала, но, если Патрик чего-то хотел, он это получал. – Он манипулятор, – подхватил Ивон. – С нами у него так не получалось. – С большинством людей не получается, – сказала Бет. – Только с Кэти. Это было ее единственное слабое место. Мы ее любим, а его, вообще-то, нет. Но она с ним счастлива, и мы смирились. Бовуар кивнул. Пары, в которых одна сторона доминирует, не были редкостью, хотя часто роли распределялись совсем не так, как казалось на первый взгляд. Со стороны можно было подумать, что в этой семье все решает Кэти, успешный архитектор, тогда как на самом деле всем заправлял Патрик. – Тирания слабых, – сказал Ивон. – Где-то я об этом читал. Точно про Патрика. «Тирания», – записал Бовуар. Сильное слово. – Что-нибудь еще? Они задумались. Бет явно пыталась держать себя в руках после первоначального шока и слез. Она изо всех сил пыталась быть полезной. Она нравилась Бовуару. Они оба нравились. Он подозревал, что ему и Кэти понравилась бы. Кроме, пожалуй, того, что ей приходилось скрывать какую-то тайну. Тайны были у всех. Только одни пахли отвратительнее, чем другие. – У меня судебный ордер на обыск дома Кэти. Вы пойдете со мной?