Северный витязь

– Это что за напасть? – проворчал Муромец, останавливая коня и спрыгивая на землю.

Повесив щит на луку седла, он взял ногу Бурки. Так и есть: под подкову забился небольшой камень. Илья покачал головой. Вытащил нож, стал выковыривать камень.

И тут Бурка напрягся и поднял голову.

Первого чужака богатырь увидел сразу. Тот медленно приближался к Илье, держа меч двумя руками на отлете и стараясь укрыться за толстыми стволами деревьев.

Не может быть, чтобы он был один. Будь то разбойник или служивый ратник. Ясно, что не пахарь и не охотник, те в кольчугах не ходят. Да еще и с мечом. Прошелестела листва: еще один появился в нескольких шагах. Потом Илья увидел и третьего. Этот с секирой был ближе всех, взгляд у бородатого был недобрый. С добром оружия не обнажают и, прячась за деревьями, к одинокому путнику не подбираются. А уж если вспомнить про княжескую грамоту, сразу ясно: по его душу пришли.

Поковыряв еще немного ножом в подкове, выбрав мелкие камушки, Илья взял нож за острие и постучал рукоятью по конскому копыту. Никакой нужды в этом не было, только чтобы взять оружие поудобнее.

«Теперь не прогадать. Думаете поживиться? А вот вам!»

Быстро повернувшись, Муромец поднял руку с ножом. Тот, что был с саблей, как раз смотрел на своего товарища, перемигивался с ним, знак подавал. Нож, со свистом рассекая воздух, пролетел через маленькую полянку и вонзился разбойнику в горло. Тот захрипел, выронил оружие, повалился ничком в траву. А Илья уже выхватил из ножен саблю и кинулся к тому, что шел на него с секирой и был ближе других.

Противник был силен, удар секиры обрушился сразу, но Илья отбил его клинком сабли, чуть отступив в сторону. Второй удар последовал тут же, но Илья его уже ждал. Он снова отпрянул назад, а затем ринулся на врага. Выбил секиру, наискось рубанул по шлему, опрокинул оглушенного мужика на землю, а потом, присев на одно колено, пригвоздил саблей к земле.

Не выдергивая оружия из уже мертвого тела, Илья быстро осмотрелся. Дела были плохи. Уже не двое противников спешили к нему, а целых четыре. Сколько их тут еще в этом лесу скрывается? Не сотня же? Бросив взгляд на Бурку, который с гневным ржанием метался по краю полянки, Илья выдернул саблю из убитого разбойника, подобрал его секиру и встал в полный рост. Из четверых воинов, спешивших к нему с недобрыми намерениями, двое были ближе других. Чтобы не оказаться одному против четверых, придется с этими двоими управиться побыстрее.

Противники ударили мечами одновременно и очень умело. Замешкайся Муромец хоть на миг, лежать ему в траве мертвым. Он принял их клинки, скрестив секиру и саблю перед собой. Лязгнул металл. Резко разведя секиру и саблю, Илья закрутил оружие обоих разбойников так, что один из них выронил меч, а второй попятился под напором огромного дружинника. Илья понимал, что сейчас у него лишь один противник, пока второй не поднял своего меча. А к нему бегут еще двое, и медлить нельзя.

Ударив саблей, Муромец лишь отвлек внимание врага. И тут же левой рукой нанес страшный удар секирой по голове. Разбойник чудом сумел отразить и этот удар, но тут клинок сабли вонзился ему в живот, пробив кольчугу, кожаный подкольчужник, и вышел со спины.

Второй увидел, какой быстрой была расправа с его товарищем, и бросился бежать, забыв про меч. Илья взмахнул рукой, и секира, вращаясь, как крылья мельницы, понеслась ему вдогонку. Удар, и лезвие с хрустом вошло разбойнику в затылок.

Двое оставшихся мужиков замедлили шаг и стали расходиться в стороны. Один, помоложе, с русой бороденкой, кривился в усмешке и перекладывал меч из руки в руку. «Напугать хочет или сам боится», – подумал Илья и стал смотреть на второго, который был опаснее, опытнее и наверняка в этой ватаге значился вожаком. Только вот почему они не бегут? Я убил троих из пяти. Они понимают, что я им не по зубам. Чего они ждут? Подмога прискачет? Так что взять с одинокого путника?

Илья вытянул саблю перед собой и стал двигаться к более слабому противнику. Тот сразу с какой-то обреченностью кинулся Илье навстречу, попытавшись ударить мечом по его клинку. Но удара не получилось. Муромец быстрым движением отвел оружие чуть в сторону и тут же ударил сам, выбив меч из руки разбойника. Схватив его рукой за плечо, Илья прижал саблю к горлу, а потом рывком притянул к себе. Зажимая шею врага сгибом локтя, Илья повернулся к последнему противнику.

– Может, и нужно убить вас обоих, как тех, – Илья кивнул назад, – но я готов пощадить ваши никчемные жизни. Что вам от меня нужно? Кто вы такие, что вы тут рыщете, как волки? И не вздумай убегать, а то я сверну этому куренку голову, а потом настигну и тебя. Разрублю пополам и оставлю лисам вылизывать твою кровь и вытягивать из тебя потроха.

Но слова Ильи не подействовали. Мужик с саблей кинулся на него, стараясь зайти со спины. Илья развернулся, сжимая своего пленника и собираясь использовать его, как живой щит. Что-то хрустнуло под его рукой, и тело разбойника обмякло.

– Эх, перестарался я, – проворчал Муромец, бросив мертвеца на землю, и в тот же миг отбил удар саблей.

Теперь он понял, что других врагов в лесу нет. Их было всего пятеро, и прискакали они сюда верхом. Вон у всех порты ниже колен в пятнах конского пота. Гнали, сильно гнали, почти без отдыха. И сюда к ручью вышли не случайно. Даже если кто-то на опушке и сторожит коней, даже если там есть другие разбойники, непонятно, что эти пятеро здесь искали. Ведь ни баклаги, ни меха ни у кого из них нет, чтобы воды набрать.

Отбив еще два выпада, Илья начал нападать сам. Он обрушил на своего врага один удар, потом еще и еще. Сабли звенели, летели искры, разбойник с трудом удерживал в руках оружие. Кажется, в его глазах появилось отчаяние. Это хорошо! Враг, который в мыслях сдается, сдастся на самом деле. Все битвы, как говаривал один мудрый старец, проигрываются сначала в головах, а потом на поле брани.

Мужик кинулся в сторону и в последний миг увернулся от страшного удара Ильи, когда сабля Муромца сбила с его головы шлем и срубила, как былинку, березку толщиной в руку. Еще удар, еще и еще. Противник отпрянул, зацепился каблуком за поваленный ствол и полетел в траву. Илья мгновенно навис над ним и выбил саблей из его руки оружие. Мужик не закрыл глаза, не стал молить о пощаде, он только тяжело дышал и ждал смертельного удара. Он был готов умереть. Илья подумал и опустил саблю, уперев острие в горло поверженного врага.

– А скажи, каких это лесных ягод или ядовитых грибов ты со своими другами объелся, что кинулись вы на меня, как свора псов?

– Ограбить тебя хотели, – хрипло ответил мужик, судорожно двигая кадыком и пытаясь проглотить слюну.

– А что ж с меня взять-то? Ни золота на мне, ни каменьев дорогих.

– Сабелька вот больно уж понравилась, – покосился на клинок Муромца мужик. – Сказывали, что только у тебя такая есть. Дорого за нее заплатят. Да коня вон твоего хотели словить.

– Я шутить и сам люблю, – кивнул хмуро Илья и чуть надавил саблей на горло мужика. – Да видишь ли, спешу очень. Могу пощадить тебя. А могу и лишить жизни. Вы на меня напали, убить хотели, не погрешу перед Господом, если и убью тебя.

– Чего ты от меня хочешь? – облизав пересохшие губы, простонал мужик.

– Чтобы ты рассказал, зачем вы меня выслеживали.

– Велено было, – буркнул мужик. Илья замер чуть ли не с открытым от удивления ртом.

– Велено? – повторил Муромец. – Кем велено?

– Я не знаю, мы пришли к нему ночью, он светильник не зажигал, так разговаривал. Сказал, что ты в Киев скачешь, про саблю твою чудную рассказал. И как тебя по росту твоему и по коню узнать, не ошибиться.

– Врешь! – вскипел Илья. – Как вы могли меня нагнать, когда не знали, какой я дорогой поеду, не знали, что я в лесок этот сверну.

– Местные мы, черниговские, – неохотно ответил мужик. – Места эти знакомы нам. Ты, знамо, не поскакал той дорогой, которой половцы уходили, лесов держался, чтобы не приметил тебя кто. А уж когда след твой потеряли, решили, что ты к ключу этому пойдешь. Куда ж еще? Вот мы коней на опушке оставили, а сами, чтобы не шуметь, за тобой.

– Складно говоришь. Только непонятно мне, кто же смерти моей хочет, кто вас подослал, заплатил, небось, немало.

Илья убрал саблю, схватил мужика за ворот кольчуги и одним рывком поставил на ноги. Того немного пошатывало, он вытер рот рукавом, потом перекрестился и сказал:

– Вот те крест, не ведаю, за что на тебя тот боярин взъелся. Да и боярин ли? Нам он не сказывал. Ты это, – мужик замялся. – Убьешь меня или как?

– Как тебя зовут? – спросил Илья.

– Тришкой зовут, Трифоном.


– Вот что, Трифон. Я тебе не убью. Поедешь со мной, не обессудь, связанный поедешь, чтобы не убежал по дороге. А в Киеве мне покажешь того боярина, а заодно подтвердишь, что он тебе заплатил и людишкам твоим, чтобы меня смерти предать. Согласишься – пощажу. Не согласишься – пеняй на себя.

– Хорошо, будь по-твоему, – неохотно кивнул Трифон. – Только уж ты и потом не оставь меня без своего слова заступного, а то ведь ты меня отпустишь, а мне и дня не прожить после.



Грузный, с маленькими злыми глазами, хан Итларь с помощью нукеров слез с коня и раздраженно хлестнул плетью по сапогу. День был плохой. Опять плохой, как вчера, и позавчера, и пять дней назад тоже. Хан оказался в глубине русских земель с маленьким войском. Он надеялся на сговор с князем Олегом, его ожидала хорошая пожива в Чернигове за услугу. Но его предали и ушли вожди других родов, которых со своими воинами он собрал для похода в поддержку Олега. И хан остался под Черниговом с маленьким войском в полторы тысячи воинов.

Как князь Владимир сумел уговорить половцев уйти и бросить хана, он не знал, но Владимир сделал это. Владимир согласился уступить Чернигов Олегу, но с условием, что хан Итларь уйдет из русских земель. И снова Владимира послушали черниговцы и поставили такое же условие Олегу. Что признают его своим князем, но только после ухода половецкого войска из-под стен города.

С досады Итларь хотел свернуть к Путивлю, зная, что город плохо укреплен. Но посланные им разъезды сообщили, что на реке Сейм стоит новгород-северская дружина. Хан понял, что потеряет много времени и прольет много крови, которая не окупится грабежом сожженного города. И, стиснув зубы, Итларь приказал свернуть к Переяславлю и стать там ниже по течению Днепра. А еще хан разослал по всем дорогам свои летучие отряды перехватывать и отправлять к нему трусливых вождей племен, которые бросили его под Черниговом.

Через два дня его войско увеличилось вдвое. Хмурые и недовольные вожди возвращались, ставили рядом свои шатры и шли к Итларю на поклон. Хитрый хан не стал их карать. Военный союз родов – дело ненадежное. Тут каждый решает сам за свой род. Если бы старейшины собрали все рода и объявили войну русичам, если бы объявили общий поход на Русь, тогда бы другое дело, тогда хан стал бы смело головы сечь за непослушание. Да и непослушания тогда бы не было.

А сейчас поход, в который он собрал вождей, мог отразиться и на его шатком положении. Не спрашивал он никого, назначил поход на свой страх и риск. И каждый вождь рода мог отказать ему в помощи. Мог, но не стал отказывать. Ссориться с хитрым и злопамятным ханом никто не рисковал.

И вот уже второй вечер ниже Переяславля в шатре Итларя пили кумыс, ели жареное мясо и восхваляли богов, хана и всех почитаемых предков, что помогают воину в походе. Вожди были рады, что хан не выказывает своего гнева. Но это и настораживало. Они не знали, что от Итларя ждать, что он замыслил. А хан своих планов не раскрывал, говорил только, что князь киевский приедет и поклонится ему в ноги, и добыча будет богатой, и все будут довольны. И когда войско вернется из этого похода с богатыми дарами старейшинам, то все забудут, что похода на Русь никто не объявлял.



Когда Владимир вернется в Киев, Илья не знал. Понятно, что в Чернигове ему делать теперь нечего, кроме как наживать себе врагов. Передав грамоту воеводе Кречету, Муромец умолчал, что человек, приехавший с ним к княжескому терему, его пленник. Оставаться в городе не хотелось, потому что Тришку могли узнать те, кто нанимал его с ватагой убить Илью. Мало ли, может, кто-то еще прискакал в Киев следом из Чернигова. Может, тот самый боярин, что нанял Тришку, послал гонца следом, чтобы убедиться, что Илья не доехал. И Трифона тот гонец мог знать в лицо.

Выехав из Киева по дороге на Подолье, Илья устроил шалаш у Киянковского ручья, куда и спрятал Тришку, предварительно крепко связав ему ноги.

– Не обессудь, – развел руками Муромец. – Веры тебе нет, а ты мне нужен. И дать тебе сбежать я не могу. День-два посидим тут с тобой, дождемся Владимира из Чернигова, скажешь прилюдно, что тебя с ватагой наняли меня убить, укажешь на боярина, а потом наши дорожки разойдутся.

Пленник только развел руками, мол, понимаю, прав, а я – человек тебе подневольный. Уговор дороже денег. Место Илья выбрал укромное, отсюда хорошо была видна черниговская дорога.

К счастью, долго сидеть в шалаше не пришлось. К вечеру второго дня стала заметна пыль, поднимавшася со стороны речки Лыбедь. Илья вскочил на ноги, приложил руку к глазам и стал смотреть. Заходящее солнце слепило, но все же он разглядел, что к Киеву идет войско. Идет открыто, не таясь, и флажки на пиках дружинников княжеские.

– Собирайся, – сказал Илья, развязывая ременные путы на ногах пленника. – До утра ждать не будем. За ночь многое может случиться. Кречет возьмет да и скажет, что я не один приехал с грамотой, по описанию тебя узнают. Тут сразу надо, пока все с дороги устали и до нас с тобой дела нет никому.

Рать князя стала рассеиваться по мере продвижения к детинцу. Кто-то из дружинников сворачивал к своим домам. Какие-то телеги оставляли возле мастерских чинить, какие-то шли дальше.

Только гридни да старшая дружина въехали на княжеский двор. Владимир устало спустился с коня. Тут же к нему подбежал воевода Кречет, кланяясь в пояс.

– С приездом, батюшка! Заждались. Про дела ваши наслышаны, по погибшим уже плачут в домах.

– Все ли в Киеве спокойно? – спросил воевода Роман, подходя к Кречету.

– Все спокойно. Никто к городу не подходил, разъезды рыщут окрест и день и ночь. Обозы без помех приходят. Дважды разбойнички пытались шалить на Галицкой дороге, так я их усмирил. Шестерых посекли, троих на дубах вдоль дороги повесили, чтобы неповадно было. Вот уже который день тихо в тех местах. Старосты поговаривают, ушли остатки ватаг. Кто в другие леса, кто по домам.

– Хорошо, воевода, – кивнул Владимир. – С дороги передохну да за стол сяду, тут ты мне все обстоятельно и перескажешь. Если кто из общинных старост в городе сейчас есть, ты задержи их, пусть утром у меня соберутся. Говорить с ними хочу.

– Все исполню, княже, – прижав правую руку к груди, заверил Кречет.

– А скажи-ка, воевода, – боярин Глызарь передал повод коня отроку и тоже подошел к князю. – Давно ли прибыл из Чернигова посыльный князя? Муромец должен был приехать с грамотой к тебе.

– Два дня назад и прискакал! И грамотку ту я получил. Все исполнил, как велено.

Владимир посмотрел на боярина Ивана с досадой. Нашел, мол, время для таких пустяков. Тут дела поважнее обсудить надо срочно, а он про пустую грамоту, что уговорили его отправить в Киев из Чернигова. Не понял Владимир и взгляда воеводы Войтишича, которым тот боярина одарил. Глянул быстро и отвернулся, покручивая ус. И тут раздался голос, прокатившийся по двору как гром среди ясного неба:

– Тут я, княже, тут я, боярин Иван!

Все обернулись и увидели, как к княжьим хоромам идет Муромец, щуря глаза. Борода на скулах ходуном ходит, желваки играют. И ведет он какого-то человека, придерживая за плечо.

Мужик под рукой Ильи горбился, бегал глазами по рядам дружинников и горожан, что пришли встречать рать из похода. Илья подошел, стиснул плечо мужика и, приложив руку к своей груди возле сердца, заговорил:

– Прости, княже, что беспокою тебя с дороги, только измена вокруг тебя вьется, к ногам твоим подбирается, укусить хочет и тебя, и тех, кто тебе верен, кто с тобой за землю русскую бьется.

– О чем ты? – спросил князь, пока никто не решился перебить и с вопросами сунуться.

– Вот он! – Илья подтолкнул вперед Трифона. – Готов на кресте поклясться и милости просить твоей, княже. А вина его в том, что со своими дружками послан был меня в дороге убить и грамотой твоей завладеть. Других я всех побил в честном бою, а этого, что у них старшим был, с собой привез. Обещал он мне показать, кто из ближних тебе, княже, велел ему это злодейство учинить.

Зашумели дружинники и горожане. Владимир поморщился, как от зубной боли, и замахал рукой, призывая к тишине. Воевода Роман тоже повернулся к воям и зычно прикрикнул на них.

И в этот момент, неожиданно для всех, и прежде всего для самого Муромца, боярин Глызарь выхватил саблю.

– Так смертью карать! – выкрикнул боярин и рубанул Трифона наискось по голове.

Илья вскрикнул и бросился вперед, но было поздно. Разбойник упал, зажав голову руками; между пальцев бежала кровь, заливая грудь. Муромец подхватил Трифона, но тот уже не стоял на слабеющих ногах.

– Все знать должны, – вытирая пучком травы окровавленную саблю, заявил боярин, – что за злодейство кара у нас одна. Никому не спустим, никто не смеет княжеских гонцов трогать да на княжеское добро посягать безнаказанно.