Сердце мастера

– И что происходило дальше?

– С сорок первого по сорок четвертый год лучшее отправляли поездами в Германию. А все второстепенное сжигали.

– А при чем же здесь Вебер и Монтравель?

– В записи, которую ты мне вчера показала, говорится о том, что нацистский грузовик вывез из дома мастера массивный ящик, в котором, предположительно, были «Итея» и несколько полотен. Туда же, судя по всему, свалили редкие манускрипты, эскизы и случайно прихваченные из студии дневники Доры. Со слов соседей, разговор похитителей был абсурдным и малопонятным: какие-то мученики и игры в мяч…

– Я не думаю, что кольюрские виноградари хорошо владели немецким, – пожала плечами Оливия. – Скорее всего они просто что-то напутали.

– Ты возненавидишь меня за менторство, – ввернул Родион, – но я все же напомню: когда выстраиваешь первую гипотезу, нельзя сразу сбрасывать со счетов даже самую бесполезную, на первый взгляд, информацию. Очень часто именно в ней кроется ключ к разгадке!

Эту порцию нравоучения Оливия восприняла спокойно – в таком возрасте человека уже не переделать. В конце концов, Родион был когда-то ее педагогом, к тому же – самым блестящим из всей плеяды преподавателей факультета журналистики и массовых коммуникаций. Наверное, все же стоит к нему прислушиваться…

– Ты слышала когда-нибудь о Розе Валлан, хранительнице парижского музея Жё-де-Пом[40]?

– Конечно! О Валлан столько всего написано и снято…

– Ну, тогда упоминание игры в мяч должно иметь для тебя какой-то смысл. Ведь это название художественной галереи, где Роза работала еще с тридцатых годов, а потом и во время оккупации. Учреждение именовалось музеем «игры в мяч», потому что находилось на территории Лувра и служило когда-то французским монархам крытыми кортами для игр с ракеткой. Нацисты посчитали, что лучшего места для хранения награбленного добра в Париже не найти: компактное, хорошо организованное пространство с несколькими просторными залами. Да и расположено удачно – на окраине сада Тюильри, с удобным транспортным доступом.

– Ты думаешь, Вебер отправил «Итею» и полотна Монтравеля туда?

– Судя по тому, что говорится в дневниках Доры, вполне возможно. Вряд ли он стал бы хранить громоздкий ящик с украденными шедеврами в своей квартире на Елисейских Полях.

– А при чем тогда здесь «мученики»?

– Комната музея, в которой хранились предметы «дегенеративного» искусства, называлась «залом мучеников». Очень символичное название, учитывая, что бывших владельцев картин сжигали в печах крематориев. А принадлежавшие им шедевры использовали впоследствии как разменную монету…

– Но ведь после войны были опубликованы списки произведений, которые попали в Жё-де-Пом. Роза Валлан скрупулезно фиксировала[41] все, что проходило через ее руки, разве не так? Имя Монтравеля там не упоминается.

– Ну, во-первых, его работы не представляли в глазах нацистов большую художественную ценность и в «зале мучеников» им делать было нечего. Они могли стоять в любом из хранилищ музея или украшать собой лестничный пролет. Во-вторых, они наверняка не были инвентаризированы, поскольку относились к личному собранию Вебера, а не к имуществу Третьего рейха.

– И как же быть… Где искать концы?

– Для начала нужно изучить оцифрованный архив E.R.R.[42] Совсем недавно в прессе обсуждался случай обнаружения конфискованных нацистами полотен в одном из французских музеев. Они были оформлены как «дар от неизвестного лица» и оприходованы под выдуманными названиями… Хотя в списках Е.R.R. картины изначально числились под настоящими именами. Их опознали, сопоставив размеры и описание сюжета. Меня не покидает надежда, что крупноформатную статую все же проще найти, чем небольшой пейзаж. Не могла же она исчезнуть бесследно!

Они стояли на ступенях церкви Мадлен, которые были облеплены улыбчивыми японскими туристами, усердно позировавшими для группового фото.

– Давай потихоньку пробираться внутрь, мы и так уже прилично опоздали, – произнес Родион, аккуратно приоткрывая массивную бронзовую дверь.

Стараясь не стучать по каменному полу каблуками, Оливия последовала за ним.

Им достались два свободных плетеных стульчика справа от алтаря. Прислушиваясь к нежным скрипичным руладам, возносящимся к расписному куполу, Оливия думала о том, что завтра же нужно будет взять «библиотечный день» и заняться изучением архива E.R.R.

А вдруг повезет?!

Хотя, конечно, вряд ли…

Дора ведь долгое время разыскивала «Итею», списки Розенберга она наверняка проверила.



В этот раз встреча с Рувэ оказалась затяжной: заполучив желанные фотографии, делец подробно изложил Родиону схему работы с подконтрольным бизнесом, которая была выстроена функционерами Лазурного Берега, и назвал несколько новых имен.

Поблагодарив его, Родион вдруг ввернул доверительным тоном:

– Хочу попросить вас еще об одной услуге, Рувэ…

– Мне казалось, такая ценная информация с лихвой окупает невинную порнушку, которую кто-то отснял на моей вечеринке, – осклабился арт-дилер, почувствовавший себя вольготнее после того, как снимки оказались у него в руках.

– Безусловно. Но о многом я вас и не попрошу.

– Вы мне нравитесь, Лаврофф. Умеете идти в своем деле до конца… Жаль, что мы оказались по разные стороны баррикад. Валяйте, что там вас еще интересует?

– Как звали греческого фабриканта, которому принадлежали полотна Монтравеля? Те, что вы обнаружили на ваших складах и продали Волошину в прошлом году?

Рувэ нахмурился и полез в карман за сигаретой.

– В договор моей компании входит пункт о конфиденциальности. Я не имею права разглашать данные клиентов…

– Я лишь аккуратно наведу справки об этом человеке через своих коллег по журналистской ассоциации. На вашей репутации это никак не отразится!

Поразмыслив, Рувэ назвал имя, отсылавшее к греческой мифологии.


– Прямо-таки Ахиллес? – изумился Родион.

– Да, Ливанос. Это очень известная в Греции фамилия. Но семья там уже не живет – перебрались в Швейцарию после того, как текстильная империя обанкротилась, а ее основатель скоропостижно скончался.

Этих вводных было достаточно, чтобы начать поиски – параллельно с тем направлением, в котором работала Оливия. Похоже, «клубок Ариадны» придется распутывать, выдергивая из него нити с самых разных сторон: какая-нибудь да приведет к «Итее»…



Однако, вопреки его ожиданиям, подступиться к греческой семье оказалось не так-то просто. Они жили уединенно в роскошном доме на берегу Женевского озера, и все попытки связаться с ними успехом не увенчались: даже самые уважаемые журналисты относились к списку людей, с которыми наследники Ахиллеса Ливаноса ни под какими предлогами не вступали в переговоры.

Но вскоре один из женевских коллег Родиона, проверяя, не упоминалась ли фамилия Ливанос в местной прессе, обнаружил, что на протяжении последних лет семья регулярно участвовала в аукционных торгах. И совсем недавно греки выставили на продажу несколько лотов, в числе которых были античные манускрипты и малоизвестные жанровые полотна Ренуара, Беро и Лебаска.

Несмотря на умеренную цену и известность авторов, эти предметы искусства не пользовались большим спросом: экспертиза подтвердила их подлинность, но провенанс был «с патиной». Наследники фабриканта утверждали, что шедевры находились в доме отца с незапамятных времен. После его кончины никаких документов, подтверждающих их происхождение, найдено не было…

– Ну, и о чем это говорит? – спросила Оливия, перемещая складной стульчик поближе к балконной решетке: солнце в этом году природа выдавала малыми порциями, и в обеденный перерыв на каждой террасе, в каждом сквере, на каждой бульварной скамье сидели, жадно впитывая свет, измученные непогодой парижане.

– О том, что эта семья владела произведениями искусства с сомнительным прошлым. Что само по себе не редкость. Настораживает, что в их коллекции также были полотна Монтравеля и дневники Доры, исчезнувшие из дома мастера в ту таинственную майскую ночь сорок четвертого.

– Возможно, Ливанос был как-то связан с Вебером?

Родион неопределенно пожал плечами и взболтал длинной ложечкой ломтики лимона в стеклянном графине, в котором отражался огненный зрачок полуденного солнца.

– Мы пока даже не знаем наверняка, был ли баварский скульптор похитителем. Может, это ошибочная версия… Но другой у нас пока нет.

Оливия поднялась и облокотилась на балконный парапет.

– Я сегодня проверила: в цифровом архиве Розенберга перечислены более двадцати тысяч предметов! Каждому из них присвоен инвентарный номер. Сопоставив их со списками Розы Валлан, наверное, можно определить – каким поездом и куда они были доставлены. Но работ Монтравеля ни в одной из описей нет…

Родион побарабанил пальцами по столу.

– На сайте E.R.R. можно искать по имени автора?

– Да, и по названию произведения.

– Давай-ка попытаем счастья… Подключайся к базе, я продиктую список лотов, выставленных семейством Ливанос на недавних женевских торгах.

Оливия принесла из комнаты ноутбук и, нажав на несколько вытертых от соприкосновения с пальцами клавиш, вошла на сайт «проекта E.R.R».

– Итак, Огюст Ренуар, – Родион взглянул поверх очков, чтобы убедиться, что она за ним поспевает. – «Осенний пейзаж», тысяча девятьсот пятый год.

– Такого нет…

– Поехали дальше… Жан Беро «Парижские рабочие», тысяча девятьсот двадцать пятый.

– Отсутствует.

– Анри Лебаск, – упрямо продолжал Родион. – «Девушки у воды», тысяча девятьсот девятнадцатый.

– Есть! – Оливия вскочила и тут же села обратно, вперившись в экран. – Дата отправки в Германию – тридцатого мая сорок четвертого года!

– Любопытно… Но давай пока продолжим. Теперь букинистические издания: первыми у нас идут «Буколики» Вергилия, тысяча девятьсот двадцать шестой год.

– Погоди-ка… «Буколики» – штучное издание, отпечатанное на мануфактуре Монтравеля. Он, кажется, иллюстрировал их своими гравюрами. Очень редкая книга… Со слов Доры, она тоже входила в список ценностей, похищенных из его мастерской.

– Хмм… Надо будет, пожалуй, еще раз поговорить с Рувэ! Он упоминал, что в складском боксе Ахиллеса Ливаноса вместе с пейзажами Монтравеля хранились и редкие книги. Если среди них был Вергилий, то все это становится по-настоящему подозрительно. Так как, числятся «Буколики» в описи Розенберга? Ты проверила?

Оливия застучала по клавиатуре пальцами, как радист в блиндаже в условиях ковровой бомбардировки.

– Не поверишь – есть! Только я совсем теперь запуталась… Какая между всеми этими фактами связь?

Родион снял очки и сунул их в нагрудный карман своей джинсовой рубашки.

– Вот смотри, что мы имеем: семья греческих фабрикантов унаследовала произведения искусства, чья подлинность была подтверждена экспертизой, а провенанс вызывал сомнения. Рувэ, у которого на хранении находилась часть этих ценностей – включая похищенные у Монтравеля картины и книги – взялся продать пейзажи мастера русскому коллекционеру Ною Волошину. Оставшееся добро, видимо, было возвращено наследникам. Перебравшись в момент греческого финансового кризиса в Швейцарию, они принялись сбывать эти предметы через аукционные дома – одной из первых ласточек стала картина Анри Лебаска.

– Хорошо, а о чем говорит тот факт, что и полотно Лебаска, и сочинение Вергилия нашлись в списках Розенберга? У них же могли быть разные владельцы…

– Возможно, это простое совпадение, и данный экземпляр к Монтравелю отношения не имеет. Но все-таки нужно бы проверить. Если окажется, что он принадлежал мастеру, то мы попытаемся выяснить номер железнодорожного состава, которым обе конфискованные жемчужины были высланы в Германию. Возможно, вместе с ними увезли и «Итею»… Кстати, посмотри-ка, какого числа отбыл из Парижа Вергилий?

– Тридцатого мая сорок четвертого… Та же дата отправки, что и у Лебаска!

Оливия потянулась к графину с лимонадом – в голове закипал невообразимый информационный компот. Хорошо бы охладиться…

– Таких совпадений, как ты сама понимаешь, не бывает! Вот что, Иви, покопайся-ка еще в архиве E.R.R. Там ведь куча фотографий и ссылок на сходные ресурсы – вдруг что-то еще прояснится. А я пока попробую связаться с Рувэ и уточнить по поводу этой книги. Вдруг мы взяли заведомо ложный след…