Семь ступеней в полной темноте

Сольвейг воссияла, почувствовав эту перемену, и распласталась у него на груди.

— Тяжело тебе меня терпеть, да…?

— А тебя это беспокоит?

— С недавних пор… Сама удивляюсь.

— Правда?!

— В моей жизни не было столь… тесных контактов со смертными. Может, стало интересно…

Ее бедра пришли в движенье а волосы, едва собранные в пучок, расплелись… Она дернулась, предвкушая наслаждение.

— Какие странные ощущения… почему я дрожу? Какие приятные волны по телу… Так и должно быть?

— Думаю, что да — предположил кузнец.

— Ах, ну да, ты же затворник… я и забыла — прошептала она с ехидцей.

— Сейчас не лучшее время для этих игр! — твердо сказал Арон, — Оставь это до поры.

— До какой поры?

— Пока когти не укоротишь! — быстро нашелся он.

— А вдруг я не захочу потом? Или забуду… — она закатила глаза и деланно зевнула.

— Я напомню — сказал Арон, тоном, не терпящим сомнений.

— Даже так? Хм… — она вздохнула разочарованно — Раньше ты был куда охотливее. Или может дело в цепях? Тебе так больше нравится?

— Дело в тебе. Решишь, какой голод тебя больше мучит. А там видно будет… зверь ты или кто еще.

— Ну ладно… как знаешь.

Сольвейг пожала плечами, сладко потянулась и, давая свободу, нехотя выпустила его из-под себя.

Пару дней спустя, когда разомлевшая бестия проминала кушетку, кузнец пришел к ней с котелком воды и ящиком инструментов.

— Ну, давай, что ли, свои руки.

— Зачем — удивилась она?

— Человека из тебя делать будем. Частично.

— Ах, человека? Ну попробуй…

Она небрежа откинула руку в его сторону, с любопытством, поглядывая, что будет.

Первым делом, Арон внимательно осмотрел ее пальцы. Хотя когти и звенели, словно железные, но имели волокнистую структуру, и сделаны были явно не из металла. Вернее, выращены, ведь, они отрастают, как сказала бестия. Самой острой частью был маленький крючковатый изгиб на кончике когтя. С него-то и решил начать кузнец.

По началу дело плохо продвигалось, держать ее крепкую руку на весу было неудобно, и хотелось зажать ее в тиски, но бестия вела себя на удивление кротко и, главным в этом деле оказалось усердие.

Так как обрезать коготь не получилось, пришлось сточить. Маленький точильный оселок превосходно подошел для этой цели. Он медленно, но, верно, снимал мелкую стружку с ее когтей. Не прошло и часа, как руки, а потом и ноги бестии, благополучно перестали быть источником проблем. С ногами все было еще сложнее. К общему удивлению, оказалось, что бестия боится щекотки. Процесс протекал весело, но опасно.

— Все! — выдохнул, наконец, Арон, — пользуйся.

Сольвейг бегло оглядела когти и попробовала вспороть подушку. Но ничего не случилось. Теперь у ее острых когтей были аккуратно заоваленные кончики. Хотя короче они и не стали.

— Хм… неплохо. Но все равно ненадолго — констатировала она.

Взвесив ее слова, Арон вручил бестии оселок и котелок для дальнейшего пользования.

— М да? Не думаю… — усомнилась она.

— Ничего. Привыкнешь. Будет чем убить время.

Фыркнув, она поставила котелок на пол и задвинула его под софу.

— Ну что, теперь ты доволен?

— Еще нет. Давай, что ли, проверим…


Арон, чуть поразмыслив, повернулся к ней спиной.

— Пробуй.

Бестия провела когтями вдоль его хребта… тонкая льняная сорочка осталась целой.

— Ну как? — прошептала она.

— Меня это радует — честно ответил кузнец, так же тихо.

В ответ на это Сольвейг медленно подтянула его к себе и обняла со спины, как новую плюшевую игрушку…

Нежность?! С ее стороны? Мягко говоря… это ново… Подумав немного, Арон решил не сопротивляться. По двум причинам. По тому, что не хотел портить ее порыв… и потому, что это все равно бесполезно. Попался — терпи….





Глава 11




День прошел спокойно. Кузнец позвякивал железяками у себя в мастерской, селение за окном кипело своей жизнью, а валькирия бесцельно валялась на софе. Крови ей, конечно, никто не дал, но кое какая еда на столе стояла. И вино, опять же… Она думала про себя, что легко могла бы привыкнуть у такой жизни. Мягкая постель, вкусная еда, свежий воздух и просторная комната ее вполне устраивали. Без своих доспехов она была нага. Другой одежды то, кроме лат у нее никогда и не было. Только в детстве. Но здесь, она чувствовала себя комфортнее без облачения. Иначе, как бы она чувствовала дуновение ветерка, или прохладу простыней… И потом, она все равно не может пока улететь отсюда. Почему бы не насладиться моментом!?

Обретаясь в тишине, дева как-то вдруг осознала, что давно вот так не оставалась наедине с собой. Не было времени подумать. Погонять приятные мысли в голове, помечтать… Само это слово «мечтать» не всплывало в ее памяти лет этак сорок. А то и более.

Странно, но грезы гнать от себя совсем не хотелось. Она думала о доме, где не была очень давно. Об отце с матерью, о друзьях, которые у нее, кажется, когда-то были. Она не помнит их имен, но они точно были! Она же помнила… Она их знала!

Знала… потому и убила. Воспоминания нависли над ней черной тучей, словно желая раздавить ее. Но она вовремя открыла глаза. Это был только сон. Наваждение…. Хотя дева не помнила, когда задремала. За окном уже стемнело. Остался только неприятный осадок в душе, потому как события минувших дней, хоть и были далеки, но оставались явью.

Вскоре нижняя ступенька скрипнет, и на лестнице послышатся знакомые шаги. Как же она ждала их весь день! Запах этого человека, его голос, взгляд, которым он смотрел на нее… строгий, но теплый одновременно. Как у отца… только он смотрел на нее так. Когда-то очень давно. Его сильные, натруженные руки, грубые, мозолистые, но такие желанные… Как хочется ощутить их на себе…

Сольвейг знала кто она есть. Без иллюзий и оправданий. Врать себе бесполезно, потому как ты сам и судья, и красноречивый свидетель. То, что случалось с теми, кто окружал ее, когда-то, добивался руки, пытался усмирить, или просто верил в лучшее, любя и прощая, уже свершилось. Этого не вернешь, не исправишь. Но он, кузнец, он очень сильный и духом, и телом…. Он не позволит ей навредить…. Он сможет защитить себя от нее. И она очень хотела в это поверить. Ведь иначе не сможет простить себя в этот раз, смириться с проснувшейся вдруг совестью. И странным, томным чувством, горячим угольком, тлеющим в ее душе. Она — бесчувственная бестия, нежданно ощутила потребность заботиться о ком-то… переживать. Так странно….

Ну вот… скрипнула дверь и послышались шаги. Сольвейг села на постели и томно потянулась. В руках кузнеца была корзинка. Но не с едой. В ней было нечто иное. Она сразу почувствовала чужой, непривычный запах.

Какое-то время созерцая ее задумчиво, кузнец, просто стоял. Затем, поставив корзину на пол, присел на одно колено.

— Я уеду на несколько дней — начал он негромко. — Может на два, может на три дня. Думаю, не дольше. Ты, конечно, останешься здесь.

Сольвейг молча кивнула, и подалась вперед.

— Так вот, чтобы не было скучно, я принес тебе кое кого на замену. Ты готова?

Она пожала плечами.

— Ясно — вздохнул он — все равно, рано или поздно придется начинать…

Он откинул ткань и наклонил корзинку вперед. На свет тотчас выкатился маленький пушистый комочек с дрожащим хвостом и глупыми, растерянными глазками.

Бестия рефлекторно скрипнула сточенными когтями об пол.

— Это что… кошка!?

— Котенок. Маленькая беззащитная, тварь, которой холодно, страшно и безумно одиноко.

— Ты это серьезно? Скорми его кому-нибудь и дело с концом! — прошептала она раздраженно.

— … другого я не ждал.

Кузнец присел и вытащил животное из-под стола, куда оно успело забиться.

— Посмотри на него. Ничего не замечаешь?

— Бесполезная тварь. Только и всего.

— Вот именно. На тебя похоже. Только меньше… слабее… глупее… Возьми его, только осторожно.

Сольвейг не слишком деликатно взяла животное в руку, и тут же вскрикнула. Бедный котенок вцепился в нее семи четырьмя лапами. Она тряхнула рукой, но стало только больнее.

— Мне больно! — возмутилась она, на сколько могла громко.

— Еще бы… ты отнеслась к нему небрежно. А он держится за жизнь, как умеет. Давай сюда.