Право первой ночи

Я обернулась на звук, и замерла, как в кошмарном замедляющимся с каждым мгновением сне, видя как зверь в прыжке увеличиваясь многократно, пересекает засиявший сильнее круг из волос и на все четыре лапы приземляется уже по эту сторону, всего в нескольких шагах от меня.



— Арити! — полный ужаса крик отца.



Глянув в его сторону, уже прощающаяся с жизнью я, увидела, как падает, словно подкошенная моя мама, как рухнула на колени, прижимая сияющие ладони к земле миссис Этвуд, и как вспыхивает магия, другая, ярче, интенсивнее и опаснее, и в круге света, между монстром и прижавшейся спиной к лиственнице мной, появляется Рэймонд, сжимающий в руке уже окровавленный меч.



И я поняла, чья это кровь, едва пригляделась к монстру — его. У зверя был рассечен бок, несколько ран имелись на оскаленной и так покрытой шрамами искаженной ими морде, а еще у него была сильно… очень сильно повреждена передняя левая лапа. Повреждена столь основательно, что на ней виднелись кости…

И я уже видела такую рану.



И такие повреждения.



И когда мой Правящий Кондор перехватил меч, готовясь нанести удар, я торопливо закричала:



— Стой!



Услышал! Повел плечом, разумно опасаясь оборачиваться, и произнес:



— Спасибо, что находишься сейчас в замке, Арити! Я благодарен! От всей души!



— Всегда искреннее пожалуйста! — не удержалась я. И уже без издевки, очень осторожно: — Посмотри на его левую лапу, Рэймонд.



Он глянул, но лишь мигом, потому что в этот миг монстр зарычал и прыгнул — Рэймонд отшвырнул меня магией, так что меня смело с места и я упала шагах в семи от дерева, а зверь, получивший еще одно ранение мечом, впился клыками в ствол. Почти сразу вскочил, рванул кору, высвобождая зубы, сплюнул, и развернулся уже к Правящему Кондору, пригибаясь к земле, хрипло рыча и собираясь, явственно собираясь напасть!



Раздался звук спущенной тетивы, но арбалетный болт, способный свалить и медведя, за контур защитного круга не проник, воткнувшись в еле зримую преграду, он медленно опал на землю. Папа помочь не смог.



И это как-то подстегнуло к действиям меня.



— Рэймонд, стой! — взмолилась, торопливо поднимаясь.



— В смысле, ты предлагаешь мне насладиться столь сомнительным удовольствием, как участие на в трапезе в качестве основного блюда? — сказано было с издевкой, но на меня он даже не взглянул, не отводя ни на миг взгляда от собирающегося атаковать зверя. — Или я услышу сейчас, что у каждого зверя есть право на сытный ночной ужин?



— Рэймонд, ты язвишь! — возмутилась я.



— Да неужели?! — меня все же удостоили одним мимолетным взглядом. — Арити, дорогая, помнишь, я посвятил тебя в суровые реалии супружеской жизни?



— О да, я никогда не забуду это весьма сомнительное удовольствие, — но почему-то мысль о том прикосновении, более вовсе не вызывала омерзения. И все же: — Прекрати бой!




— Предлагаешь теперь мне познать еще более сомнительное удовольствие быть съеденным?



Я уже открыла было рот, дабы высказать свое возмущение, но Рэймонд продолжил:



— А знаешь, я не против. Мы сделаем так — я отброшу меч, но лишь при одном условии — ты уходишь отсюда. Очень быстро. Очень стремительно! Не оборачиваясь! К слову, тебя ждет отец.



И я поняла, что это мне он зубы заговаривает, и злит сейчас совершенно осознанно, пытаясь сделать все, чтобы я убралась из круга.



Ну уж нет!



Я отряхнула платье, привлекая внимание и разъяренного Кондора, и не менее взбешенного зверя, и направилась к последнему.



— Арррити, я тебя сам убью! — прорычал Рэймонд.



Но следующее, что я сделала, была запущенная в лорда книга. Та самая, которую требовалось обагрить или чего-либо еще, соком ливственницы, впрочем и с кровью девственницы она тоже сработала.



И обойдя зверя, косившего взглядом на меня, но ничего не предпринимающего, я подошла к лиственнице, там, где остались следы клыков, подставила ладони под капли стекающего как слезы сока, и тихо сказала:



— Я точно не знаю, что произошло, но знаю, что только я тому виной. Ни мама, ни обстоятельства, ни Рэймонд, а я. Миссис Этвуд сказала рассказать все как есть — я рассказываю. Вина на мне. За то, что поникли листья могучей дубовой рощи, за то, что проснулся этот зверь, за слова, которые я не имела права произносить. Это моя вина, исключительно моя. И я готова понести любую расплату, абсолютно любую, но наказана должна быть лишь я, одна только я.



Сок лиственницы, стек по моим ладоням, капли упали на землю, укрытую прошлогодней хвоей и я услышала отчетливые гневные слова:



— Ты дитя, что не стала воротами! Ты, не подарившая жизнь, не имеешь права взывать к помощи Леса!



Ну да, потому что я не мать. Еще не стала ею, все так, но… это не повод, бросать мою просьбу без ответа!



— Я посадила два дерева с папой в саду! — возразила голосу, который шел даже не от лиственницы, от хвои, которая отдавала тусклым сиянием. — И закапывала желуди в землю много раз, еще в детстве. Я присутствовала во время родов и облегчала страдания роженице! И что вы можете знать о жизни, вы вообще друид и мужчина!



И тут я услышала хлесткий звук — зверь, который никак не мешал мне сейчас, звучно ударил себя по лбу, вроде как глаза прикрывая, потому как ему за меня, демонстративно стыдно. Хоть вот Рэймонд этот жест не повторил, хотя на меня смотрел вообще без одобрения.



— Но я права! — искренне возмутилась. — Все друиды мужчины!



Зверь упал на землю, уронил свою шрамированную башку и прикрыл ее еще и второй лапой. Как издевался!



Рэймонд же, укоризненно покачал головой, и хотел было что-то сказать, но я точно ведь была права. И возмущенно обратилась к хвое под лиственницей:



— Вы абсолютно точно мужчины, как минимум потому, что у вас есть борода! А значит — рожать вы не способны априори. А я… я… мне что, для обращения к вам нужно ждать еще девять месяцев как минимум? Это несправедливо! И два дерева, вы не можете их не учитывать, в конце концов друиды тоже сажают деревья, так что в этом мы равны!