Последний шанс

Словом, ее подарок изобилует орехами, и это плохо, потому что у Грейс редкая форма аллергии – на орехи и семечки. Если она съест хотя бы маленький кусочек испеченного Софи торта, то у нее случится анафилактический шок. У бедняжки распухнут гортань и губы, участится сердцебиение, и она потеряет сознание, а через несколько секунд может и вовсе умереть. На всякий случай Грейс всегда носит с собой эпипен – специальный препарат, который вводится в ногу, прямо через одежду, и содержит адреналин.

– Какой красивый торт, – говорит хозяйка.

Они стоят на кухне, рассматривая смертельно опасное подношение Софи и слушая шум дождя, льющего с неослабевающей силой. Грейс держит ребенка на руках. На нижней губе у него висит капля молока, щеки раскраснелись. Джейк молотит ручками. Софи очарована нежным изгибом его темной головки.

– Сколько труда вы вложили в приготовление этого торта, – вздыхает Грейс. – Как жаль, что я не могу его попробовать.

– А мне очень жаль, что я вообще принесла его! – отвечает Софи, мысленно представляя себе, как загогочут, узнав о ее промахе, Клэр со Свеном.

– В этом нет вашей вины, – говорит Кэллум. – Откуда вам было знать?

Дело в том, что Софи на самом деле знала про аллергию. Как Вероника, так и ее брат не раз потчевали ее легендарной семейной историей о шестнадцатом дне рождения Томаса. Грейс тогда поцеловала мальчика, только что съевшего три куриных шашлычка с соусом из арахисового масла. После чего ее пришлось спешно переправлять через реку на катере дяди Джимми и везти в больницу на «скорой». Мальчик, которого она поцеловала, был настолько потрясен таким поворотом событий, что впоследствии стал геем. Очевидно, его мать до сих пор винит Грейс за то, что сын выбрал нетрадиционную сексуальную ориентацию.

Так что Софи как раз таки была в курсе, но когда пекла торт, это совершенно вылетело у нее из головы.

– На самом деле я знала про аллергию, но забыла, – признается она, безуспешно борясь с подступающим румянцем.

Слишком поздно. Вот оно! О черт! Софи просто ненавидит такие моменты, когда она вдруг краснеет, хотя в действительности вовсе не смущена. Не хватало еще убиваться из-за какого-то торта! Подумаешь, событие!

Однако лицо ее пылает. Вот же наказание! Шея горит и покрывается пятнами.

Она видит, как Кэллум и Грейс отводят глаза. «В следующий раз я изображу нервный тик», – думает Софи.

– Вообще-то, Томас и Вероника рассказывали мне про тот день рождения, на котором вы едва не умерли, – продолжает она как ни в чем не бывало, призывая на помощь тридцать лет опыта по части внезапного румянца.

– Ага! Семейная сага про любителя куриных шашлычков! – радуется Кэллум, глядя Софи прямо в глаза и улыбаясь, словно она и не покраснела. – Думаю, на самом деле наша гостья хотела устранить тебя, Грейс. К счастью, мы вовремя раскрыли ее коварный план. Софи выдали орехи, которыми она щедро украсила торт.

Черт возьми! До чего же все-таки обаятельный мужчина! Он ей действительно очень нравится.

– Люди все время забывают о моей дурацкой аллергии, – вежливо произносит Грейс, но в ее тоне ощущается холодок. – Даже моя мать забывает. Пожалуйста, не переживайте. Мой кусок съест Кэллум. Так или иначе, я сейчас не употребляю мучного, поскольку мне надо немного похудеть.

Грейс одета в джинсы и белоснежную блузку с длинным рукавом. Она такая высокая и стройная – само совершенство.

– Смотрите только, чтобы муж не поцеловал вас после того, как полакомится моим тортом, – немного дерзко поддразнивает ее Софи, словно они давние друзья.

Она почти примирилась со своим пылающим лицом, похожим на глупую маску.

– Ну что вы, я никогда не забываю про аллергию Грейс, – серьезно говорит Кэллум. – И помню, что в случае чего ей нужно срочно ввести эпипен.

По тому, как Кэллум смотрит на Грейс, видно, что он действительно обожает жену. Ну разумеется, как же иначе.

– Я съем два, нет – три куска торта, – продолжает он. – Чтобы вы не обижались, Софи, но потом тщательно прополощу рот дезинфицирующим средством.

– Вряд ли приятно целовать мужчину с продезинфицированным ртом, – замечает Софи.

– Придется мне из двух зол выбирать меньшее, – улыбается Грейс, и лицо ее моментально преображается.

На кухне воцаряется приятная атмосфера товарищества.

«О господи, – думает Софи, – кажется, я влюбляюсь в обоих».

Но улыбка сходит с лица Грейс, словно облако закрыло солнце, и она проявляет нетерпение:

– Ладно, проходите в гостиную, а я пока закончу с обедом. Жаль, что погода такая скверная, а то мы могли бы посидеть на террасе. Софи, не хотите подержать ребенка? Он только что поел и поэтому в хорошем настроении.

Гостья не успевает ответить, и Грейс передает ей сына.

Софи издает странный звук – «ха!», крепко прижимая к себе Джейка. Хотя она обожает ребятишек, но одновременно побаивается младенцев. Как у крестной матери девятерых детей (это требует больших затрат, и двоих крестников, к своему стыду, она втайне недолюбливает), у нее обширный опыт общения с молодыми матерями. В целом это весьма утомительно. Иногда такая мамочка дает ей подержать малыша, а потом сразу же выхватывает его или же сверлит Софи и ребенка настороженным взглядом, что лишь усугубляет нервозность.

Однако Грейс немедленно поворачивается к гостье спиной и начинает резать баклажан, с глухим стуком ударяя ножом по разделочной доске. Ее спина в белой блузке совершенно неподвижна. Софи представляет себе напряженное лицо хозяйки и вдруг ощущает необъяснимую жалость. Ей так и хочется спросить: «Что такое, милая? В чем дело?» Разумеется, это просто смешно: у Грейс наверняка сказочная жизнь.

Кэллум ведет Софи в гостиную. Она неловко ступает, боясь споткнуться или ударить обо что-нибудь головку ребенка. Она вечно задевает локтями дверные косяки. Стукни гостья их ребенка головой, Кэллум и Грейс, вероятно, не проявили бы такой же терпимости, что и в отношении орехового торта.

Гостиная, как и весь дом, отличается элегантностью, но одновременно и строгостью, как витрина магазина. Везде просто идеальный порядок. Цвета чересчур нейтральные. Поверхности чересчур блестящие.

– Вам нравится здесь жить? – спрашивает Софи Кэллума, после того как с облегчением садится за стол, держа ребенка на руках.

Кэллум устраивается во главе стола, рядом с ней. На нем джинсы, рубашка с длинным рукавом, а под ней – футболка. На лице щетина. На похоронах тетушки Конни Кэллум был тщательно выбрит, но, очевидно, дома в выходные он не бреется. Он производит впечатление увальня, но в то же время в нем есть что-то восхитительное. «Да уймись же ты ради бога, Софи! Уймись! Тебе, похоже, надо заняться с кем-нибудь сексом, и поскорей. Воздержание сводит тебя с ума. Только не вздумай снова покраснеть, а то я убью тебя – в смысле себя».

– Мне нравится жить на острове, – говорит Кэллум. – Это здорово. Но я не в восторге оттого, что живу в доме тещи. Для меня тут чересчур строго и чисто. Я вырос в доме, где было шестеро мальчишек.

– Так у вас пятеро братьев?


Наверняка хоть один из них холост. А что, это вариант! Может быть, у Кэллума есть брат-близнец? Отлично! В такси она не ошиблась. Она лишь немного перепутала братьев, что вполне объяснимо.

– Угу. Я самый младший. Теперь все уже давно обзавелись женами и детьми. Представляете, у моих родителей шестнадцать внуков! Джейк – самый маленький из них.

Ну вот, опять облом. Холостых мужчин не существует в природе. Вымерли как вид. Их разобрали еще в начале девяностых.

– Пятнадцать двоюродных братьев и сестер – вот здорово!

Кэллум наливает Софи белого совиньона. Потом отпивает из своего бокала и одобрительно причмокивает:

– Даже профан вроде меня понимает, что это действительно хорошее вино.

– Меня обучали с рождения. На каникулах родители обычно возили меня в Европу и учили правильно дегустировать вина.

– А нас родители возили в трейлере в пригород на шашлыки. Вы, наверное, росли избалованной маленькой принцессой?

– Если бы мне под матрас положили горошину, я не уснула бы ни на секунду.

Нет, вряд ли Кэллум испытывает к ней влечение. Просто муж красавицы Грейс настолько счастлив в браке, что может позволить себе полюбезничать с обыкновенной, ничем не примечательной незамужней гостьей.

Софи опускает взгляд на ребенка и делает то, что частенько делают женщины. Она задает не умеющему разговаривать младенцу вопрос, предназначенный для других людей:

– Ну и на кого же ты похож, Джейк? На маму или на папу?

Наклонившись вперед и глядя на сына, Кэллум услужливо отвечает Софи. Она ощущает запах его лосьона после бритья.

– Надеюсь, Джейк пойдет в Грейс, а не в меня. Пожалуй, пока он не похож ни на одного из нас. Мне кажется, он напоминает старую обезьянку.

– Маленькую такую, да?

Софи по-обезьяньи показывает зубы и издает стрекочущие звуки. Ребенок смотрит на нее блуждающими темными глазками, и вдруг уголки его рта неуверенно кривятся в попытке улыбнуться.

– Неужели это была улыбка? – Кэллум подается вперед, прижимаясь плечом к руке Софи. – Похоже, наш малыш впервые улыбнулся!

Взгляд Джейка перемещается на Кэллума, и он улыбается отцу широкой кривой улыбкой. Тот от восторга едва не сваливается со стула.

– Привет, дружок! И совсем ты не похож на обезьянку! Ничего подобного, ты у нас просто красавчик!

В груди у Софи щемит от нежности.

В этот момент входит Грейс с гигантским блюдом еды.

Кэллум обнимает жену за талию:

– Джейк нам улыбнулся! Жаль, ты не видела. Софи скорчила рожицу, и он впервые улыбнулся! Софи, изобразите еще раз обезьянку.

Чувствуя себя полной идиоткой, Софи без энтузиазма выполняет его просьбу, думая: «Представляю, как Грейс расстроена тем, что не видела первую улыбку своего сынишки».

Однако Джейка, очевидно, все это уже утомило, и он начинает капризничать. Когда Грейс наклоняется к нему, он запрокидывает головку, издавая пронзительный вопль.

– Ну вот, – произносит Грейс.

Софи ожидает, что мать возьмет у нее ребенка, но та лишь холодно улыбается и садится с другой стороны стола, указывая на блюдо.

– Всего лишь несколько закусок. Роллы с тунцом и овощами, брускетта и яйца, фаршированные копченой семгой. Ну и еще так, по мелочам.

– Господи, – неуверенно произносит Софи.

Ребенок продолжает плакать, и она храбро пытается укачать его, но толку от этого мало.

– Давайте заберу его, чтобы вы смогли нормально поесть, – говорит Кэллум. Он небрежно подхватывает сына и кладет себе на широкое плечо, похлопывая маленькую попку в подгузнике. Немного похныкав, малыш замолкает. Кэллум гладит пушистый затылок Джейка со словами: – Тебе придется потом улыбнуться маме, а иначе она решит, что мы все придумали.

Грейс даже не смотрит на малыша. Софи повидала разных молодых мам: одержимых в своей любви к ребенку, легкомысленных и равнодушных, слезливых и напуганных, а также изможденных, упорно твердящих о том, сколько часов им удалось поспать прошлой ночью. Но Грейс как будто не подходит ни к одной из этих категорий. Она похожа на женщину, изображающую мать в рекламе увлажняющего крема. В сущности, думает Софи, она очень странная.

И принимается нахваливать хозяйку:

– Угощение выглядит просто восхитительно, Грейс. И как только вы все успеваете с новорожденным? У меня есть подруги, которые рассказывают, что им некогда даже одеться утром, или сходить в туалет, или причесаться!

– Ну что вы, это не так уж и сложно.

– В семье Грейс очень серьезно относятся к еде, – поясняет Кэллум и откусывает больше половины фаршированного яйца. – В каждой семье обязательно есть какое-то увлечение. У нас, например, это музыка. А у вас какое, Софи?

– Даже не знаю. Хотя нет, знаю. Мы гедонисты. Мы очень серьезно относимся к тому, чтобы получать от жизни удовольствие. Мои родители всегда заранее и весьма педантично планируют выходные, дабы получить максимум удовольствия.

– Это здорово, – говорит Кэллум. – А мои родители начинают нервничать, если дела слишком долго идут хорошо.