Последний шанс

В целом она уже вполне смирилась со своим румянцем. Это все-таки значительно лучше того ужасного нервного тика, которым страдал ее школьный друг Эдди Рипл. Это ведь даже не болезнь, а просто особенность организма. «Извините, я похожа на помидор, – говорит она окружающим. – Не волнуйтесь. Это не заразно».

Но Софи вовсе не хочется краснеть всякий раз при виде определенного человека, например Кэллума Тайдимена. Если она будет при каждой встрече с ним заливаться румянцем, люди наверняка это заметят и подумают, что Софи в него влюблена. Нет, такого допустить нельзя. В последний раз нечто подобное случилось с Софи, когда ей было пятнадцать. Она непроизвольно краснела всякий раз при виде мужчины, жившего в их доме на два этажа ниже. У мистера Фиска были большие усы, жена и трое маленьких детей. В нем не было абсолютно ничего привлекательного. В тот день в округе устроили барбекю-вечеринку. Софи ела сэндвич с колбасой и вдруг пришла в ужас, потому что представила себе, что вступила с соседом в интимную близость! Пенис мистера Фиска! Усы мистера Фиска, щекочущие ее верхнюю губу! Естественно, от таких мыслей Софи покраснела, а потом, подобно собаке Павлова, у которой при звоне возвещавшего обед колокольчика автоматически выделялась слюна – слышали про условные рефлексы? – непроизвольно заливалась румянцем всякий раз, когда видела, как мистер Фиск косит траву на лужайке, или моет машину, или беседует с ее отцом о крикете. Она испытала огромное облегчение, когда семейство соседа переехало в Аделаиду.

Итак, этот ланч – ее шанс прекратить подобное невротическое поведение в отношении Кэллума. Она подружится с Грейс и ее мужем, о чем просила в своем письме тетя Конни. Софи легко заводит новых друзей и гордится этим своим талантом. Если ей удастся не покраснеть в первые мгновения, все будет хорошо.

Конечно, проблема с Кэллумом может оказаться самой меньшей из бед, поскольку Софи не совсем уверена, с какой целью ее вообще пригласили сегодня на ланч. Как-то все это несколько странно.

На похоронах тети Конни Софи мечтала лишь о том, чтобы все поскорее закончилось и она могла бы наконец уйти. В голове не укладывалось, что она все же опоздала, чем привлекла внимание публики, а потом – о ужас! – оказалась на передней скамье вместе с членами семьи и рядом с Вероникой. Присутствующие на похоронах вытягивали шею и шушукались на ее счет добрых полчаса. Прямо за ней сидел Томас с женой Деборой и крошкой Лили на коленях. Софи чувствовала, как глаза Дебби торжествующе сверлят ее затылок, словно Дебора обошла соперницу на повороте и выиграла первый приз в лице Томаса. В какой-то момент Лили потянулась вперед и схватила Софи за волосы. «Извините, пожалуйста», – прошептала мать, отрывая ручонку дочери, но в голосе ее не слышалось сожаления. Может, Дебби специально подучила ребенка вырвать клок волос у бывшей папочкиной невесты?

После завершения панихиды Софи немного побеседовала с Энигмой и тетей Розой, и те спросили, придет ли она вечером на поминки.

– Мне пора возвращаться на работу, – извиняющимся тоном пояснила Софи.

– Мы так давно тебя не видели! – сказала Энигма. Софи видела, как плакала во время панихиды бабушка Вероники, но теперь она казалась вполне бодрой и во время разговора подкрашивала губы. – И очень соскучились! Ты должна как-нибудь навестить нас. А на Веронику не обращай внимания: подуется и перестанет. Характер у моей внучки не сахар. В детстве ее мало шлепали. А тебя шлепали? Я сторонница физических наказаний.

– О-о, постоянно, – солгала Софи.

На самом деле мама даже почти никогда не повышала на нее голос, а если вдруг такое случалось, то покупала потом дочери какое-нибудь лакомство.

– Обязательно заходи к нам, дорогая! Милости просим! – сказала Роза. – Конни бы наверняка… о господи, Конни…

Голос ее замер, и казалось, Роза забыла, о чем говорила. Она задумчиво смотрела своими светлыми глазами куда-то мимо Софи, тяжело опираясь на трость. В дорогом бирюзовом платье, роскошная ткань которого очень красиво переливалась на солнце, она напоминала престарелую фею.

– Вам очень к лицу это платье, – заметила Софи.

Роза всегда была ее любимицей среди трех старушек.

Роза моргнула и погладила ткань.

– Да. Красивое, правда? И ткань очень высокого качества. Это мой любимый цвет. Однажды я… ну да ладно. – Она нервно огляделась по сторонам, словно позабыв слова роли и ожидая подсказки.

– Гм-гм! – многозначительно произнесла Энигма. – У нас звоночек от Альцгеймера, да, дорогая?

Софи не поняла, о чем речь, но недоуменно хихикнула, а Энигма тоже фыркнула с довольным видом.

– Мы тут недавно смотрели телепередачу под названием «Звоночки от Альцгеймера». Забавно, правда? Я все время рассказываю об этом приятельницам. Некоторых это очень раздражает: говорят, мол, на себя посмотри. Конечно, может быть, я тоже страдаю старческим слабоумием: иногда и впрямь что-то забываю.

Софи тактично заметила:

– Я тоже вечно забываю, где оставила машину. Или, бывает, набираю номер, а потом не могу вспомнить, кому звоню.

К несчастью, как раз в тот момент, когда Софи и Энигма смеялись, из церкви появилась Вероника. При виде мило беседующей троицы ее буквально перекосило.

– Ах, детка, не делай такое страшное лицо! – сказала внучке Энигма. – А то раньше времени наживешь себе морщины!

– Бабушка, как ты только можешь! – Казалось, Вероника от обиды вот-вот разрыдается.

– Послушай, Вероника… – начала Софи, не зная еще, что скажет, но искренне сочувствуя в тот момент бывшей подруге.

– Не смей со мной разговаривать! – прошипела та.

Находящиеся поблизости гости, почуяв скандал, навострили уши.

– Довольно! – резко произнесла Энигма с таким решительным видом, что Софи показалось, что она сейчас стукнет Веронику.

– Мне и правда пора, – обреченно произнесла Софи. – Большое спасибо, что пригласили меня. Я замечательно провела время. Ну ладно, я пойду.

Она едва ли не бегом устремилась вперед, выкрикивая про себя: «О-О, ТЫ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО ПРОВЕЛА ВРЕМЯ, ПРАВДА? НА ПОХОРОНАХ? ЭТО НАДО ЖЕ БЫЛО ТАКОЕ ЛЯПНУТЬ!»

Должно быть, под влиянием стресса в мозгу у Софи вдруг всплыли слова, которые мама заставляла ее повторять в машине, пока они ехали на чей-нибудь день рождения. Стандартная формула вежливости: «Большое спасибо, что пригласили меня, миссис Блейк. (Улыбайся. Не опускай голову. Смотри миссис Блейк в глаза.) Я замечательно провела время».

Замечательно провела время? Ну как можно быть такой дурой?! У нее покраснели даже пальцы на ногах.

Софи уже почти вырвалась на свободу, когда, выходя на улицу, услышала за спиной шаги и почувствовала легкое прикосновение к руке. Грейс. А она-то нацелилась было на мужчину, который каждую ночь спит с такой потрясающей красавицей. Безупречно гладкая кожа. Огромные зеленые глаза. Необыкновенно чувственные губы. Их даже сравнивать нельзя, они словно бы существа разной породы. Если Грейс газель, то Софи – крот.

– Я Грейс, кузина Томаса и Вероники, – представилась она. – Не знаю, помните ли вы меня. Кэллум сказал, вы вместе ехали в такси. Я хочу пригласить вас к нам на обед в следующую субботу.

– На обед? – слабым хриплым голосом недоуменно переспросила Софи.

– Ну да, мы с Кэллумом живем сейчас на острове, в доме моей матери. Я подумала, это будет здорово, потому что… – Грейс замолчала. Казалось, она безуспешно ищет причину, почему это будет здорово. Небось Роза с Энигмой вынудили ее пригласить Софи. – Потому что мы будем соседями! – закончила Грейс, выжидающе глядя на собеседницу.

Ее улыбка была восхитительной, но отстраненной. Грейс напоминала какую-нибудь мировую знаменитость, беседующую по видеосвязи со льстиво заискивающим журналистом.

Софи призадумалась, почему на свадьбе Вероники была просто очарована Грейс. Она обычно слегка недолюбливала тех, кто давал понять, что им безразлично, какое впечатление они на вас производят, потому что сама, чего уж греха таить, испытывала потребность нравиться окружающим. Иногда, разговаривая с кем-нибудь, Софи вдруг с отвращением ловила себя на том, что с готовностью наклоняется вперед, копируя жесты собеседника, двигаясь в такт с ним, кивая и улыбаясь, одобрительно посмеиваясь, сочувственно поддакивая и издавая удивленные восклицания: «Неужели? Правда? Шутите!» Людям вроде Грейс нет нужды менять язык тела, подстраиваясь под собеседника. Они всегда задают тон. Стоят себе, все такие элегантные и невозмутимые, а мелкие сошки вроде Софи суетятся вокруг них.


Что ж, Софи не станет плясать под ее дудку.

Мать научила ее деликатному искусству – неожиданно вспомнить о якобы назначенной встрече. Софи, как и Гретель, преуспела в этом и никогда не краснела, потому что важно было, чтобы собеседник не заподозрил обмана и не обиделся.

– В субботу? – живо произнесла она. – Это было бы замечательно. Я, кажется, свободна. Ах нет, постойте! – Она наморщила лоб и раздраженно хлопнула ладонью по сумке. – Нет, занята! Как раз в субботу я приглашена к подруге на день рождения. Право, очень жаль. Может быть, в другой раз.

– О-о… А как насчет воскресенья? – спросила Грейс, вдруг перестав быть холодной и словно умоляя Софи прийти на обед.

Что ж, если в ней действительно нуждаются, это совсем другое дело! Софи почувствовала, что сердце у нее тает. «Ты у нас такая отзывчивая, доченька», – говорил ей папа, сам очень отзывчивый человек. И Софи мигом защебетала с присущей ей жизнерадостностью:

– Ах, воскресенье меня вполне устраивает! Так мило, что вы меня пригласили!

И вот сейчас она едет знакомой дорогой, бросая мимолетные взгляды на реку, сегодня такую таинственную, синевато-серую благодаря нависающей над водой пелене жемчужного тумана.

Ничего, уже через несколько часов ланч так или иначе закончится, и вечером Софи встретится в пабе с Клэр, чтобы рассказать ей, как все прошло. Клэр обожает забавные истории, так что чем хуже все сложится, тем больше развлечет она подругу. В прошлый раз они с Клэр и ее любовником Свеном целый вечер оживленно обсуждали похороны Конни.

«Не кажется ли тебе, милая, – спрашивает себя Софи, – что ты тратишь слишком много драгоценного времени на то, чтобы развлекать своих подруг и их кавалеров?»

Влюбленные парочки любят приглашать Софи на ужин, сочувствуют ее недавним жизненным невзгодам, говоря друг другу: «Надо срочно найти ей кого-нибудь!» Мужчины при этом нагло флиртуют с ней, а женщины говорят, что якобы завидуют ее одиночеству. Софи подозревает, что после ее ухода секс у пары бывает лучше, чем обыкновенно. Она получает по меньшей мере одно приглашение на ужин в неделю. Одна парочка даже искренне предлагала ей разделить с ними квартиру и переехать в свободную комнату. По какой-то причине Софи считают идеальным третьим партнером в менаж-а-труа (без секса). Она дает людям нечто необходимое. Что именно, она не знает, но так приятно быть полезной.

Интересно, может быть, Грейс и Кэллум тоже ожидают, что Софи выступит в подобной роли? Вероятно, им интересно будет узнать о ее влечении к Кэллуму – это поможет оживить угасающие отношения. Хотя маловероятно, чтобы женщина с внешностью Грейс в этом нуждалась.

В лобовое стекло машины бьет дождь. Софи включает дворники и, чтобы лучше сконцентрироваться на дороге, слегка подается вперед. На этих длинных прямых трассах легко расслабиться и угодить в аварию.

И все-таки странно, что Грейс пригласила ее на ланч. А вдруг Софи собираются заставить пройти некую причудливую церемонию – посвящение в жители острова Скрибли-Гам, с песнопениями, воскурением фимиама и хождением по горячим углям? Или, возможно, вся семья, возмущенная завещанием тети Конни, намерена дружно оказать ей сопротивление. Они устроят этакое импровизированное заседание суда, и Вероника будет восседать в кресле судьи. Нетрудно догадаться, какой приговор вынесут Софи: «Признать подсудимую ВИНОВНОЙ!» Ей завяжут глаза и отведут со связанными за спиной руками на самую высокую точку острова, откуда сбросят на ужасные скалы, обрекая на верную смерть. Судя по всему, члены этой семейки, пожалуй, способны на убийство. Все они со странностями. Взять хотя бы таинственную историю младенца Манро. Посмотрите, что случилось с Элис и Джеком – последними, между прочим, жителями острова, не принадлежащими к их семье! Но вопреки всем их козням и коварным проискам Софи выживет! Разумеется, ей потребуется сложная пластическая операция, и несколько месяцев спустя она вернется на Скрибли-Гам, даже более красивая, чем Грейс (однако сохранив при этом свою неповторимую индивидуальность), чтобы обвинить их в преступлении. «Боже мой, кто эта загадочная женщина?» – разглядывая ее в монокль, спросит Кэллум, одетый как джентльмен эпохи Регентства.

Софи громко хохочет в машине над собственными фантазиями. У нее есть особый, немного непристойный смешок, – так она смеется только наедине с собой. Как любит повторять ее мама, во всем есть свои плюсы, и, будучи единственным ребенком в семье, Софи научилась без труда развлекать себя сама.

Съезжая с трассы на дорогу к Гласс-Бэй, Софи ощущает подъем, как это бывало в детстве, когда родители возили ее на остров на целый день. В этом месте отец всегда произносил одну и ту же шутку: «Остался всего какой-нибудь час пути, Софи!» – хотя на самом деле оставалось лишь несколько минут. Папа любит пошутить!

По радио звучат первые такты знакомой песни – хороший знак! Софи быстро прибавляет громкость и начинает подпевать. Она слушает эту песню уже много лет, но знает только припев, и, чтобы не останавливаться, ей приходится на ходу придумывать слова. Она энергично поет и хихикает, представляя, как глупо, должно быть, выглядит со стороны: лицо перекошено от мук творчества, а рот постоянно открывается и закрывается.

Софи подъезжает к парому в приподнятом настроении.





Глава 25




Габлет Макдаблет надумал убежать подальше от дома. Ему надоели и мама, и папа, и лучшая подруга Мелли, танцовщица из музыкальной шкатулки.

«ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!» – хотелось ему громко выкрикнуть. Но кричать не разрешалось: это некрасиво. Поэтому Габлет собирался сам по себе жить на Луне. Там будет темно, прохладно и тихо. Одетый в большой скафандр, он станет свободно парить в невесомости, делая гигантские шаги.

Или, может быть, Габлет просто убьет себя. Сделает харакири, как японский самурай. Или засунет дуло себе в рот и нажмет на курок. Он еще не решил.



Грейс причесывает Джейка к приходу Софи. Льет сильный дождь, и Кэллум с большим зонтом отправился на пристань встречать гостью.

Грейс впервые пользуется маленькой мягкой щеткой голубого цвета с медвежонком на ручке. Эта щетка лежала в огромной, обернутой целлофаном корзине, которую ей подарили коллеги на работе, когда она уходила в декрет. Все дружно охали и ахали, когда она доставала каждый новый предмет.

Ребенку, похоже, нравится, когда ему причесывают волосики. Он смотрит на нее снизу вверх задумчивым взглядом мудрого старичка. На обеих щечках у него некрасивые прыщики от потницы, что вроде бы вполне нормально, если верить тете Марджи и Энигме, но Грейс предпочла бы, чтобы их не было. «Лицо, которое может любить только мать», – бросив беглый взгляд в коляску, сказал Рон при последнем посещении, и сердце Грейс наполнила такая убийственная ярость, что ей пришлось отвернуться.

Она делает ребенку пробор, зачесывает ему волосы набок, и Джейк становится похожим на гангстера пятидесятых. Не хватает только галстука-бабочки. Потом она зачесывает волосы наверх, и он снова делается похожим на ребенка. У него такая мягкая голова.

Грейс представляет себе, как бьет его нежную головку ребром щетки – снова и снова. Джейк заплачет, но не попытается уклониться, потому что не умеет. Он будет лежать без движения, а его голова постепенно превратится в мешанину из крови и костей.

Грейс дрожит. Сердце ее сильно колотится.

Она встает с ребенком на руках и быстро подходит к коляске. Укладывая Джейка на спину, она прерывисто дышит.

Ребенок плачет, а она осторожно выходит из комнаты и останавливается в коридоре. Потом начинает молча молотить себя сжатыми кулаками по предплечьям и бедрам, хлопать по щекам. Ей очень больно.

Примерно через минуту она останавливается. Тело болит, щеки горят. Грейс делает несколько глубоких вдохов, а потом поворачивает голову и пробует улыбнуться пустому коридору – теплой, доброжелательной улыбкой, не предназначенной никому конкретно.

Ребенок хнычет. На улице снова принимается идти дождь.

– Ничего, – тихо говорит Грейс сыну и себе. – Все будет хорошо. Я непременно найду способ все уладить.

Когда Софи пекла торт, ей, согласно рецепту, потребовалась одна чашка измельченных грецких орехов. Сверху торт украшен сложным узором из половинок орехов, аккуратно вдавленных в глазурь.