Последний рубеж

– Ну тебя. – Разочарованно помотав головой, Шумейко поднялся в полный рост и подошел к дергающемуся в припадке командиру. Бесцеремонно пнув хохочущего калеку в лицо, рядовой снял с него автомат и зашагал к лестнице.

Уже через несколько минут трое бойцов «Рубежа» покинули дом с заваленным подвалом, надеясь, что прижимавшие их сталкеры либо спасались от «Выхлопа», либо просто подыскали другую цель. Впрочем, отдаленные звуки выстрелов подсказывали, что скитальцы не собирались никуда бежать – они просто продвинулись в глубь базы. Неужели их настолько не заботили собственные жизни?

К тому моменту, как Шум и остальные нашли себе укрытие, сержант Дзержинский уже пришел в себя. Зажимая хлещущий кровью нос, он нетвердо встал на ноги. Кроваво-красное, безоблачное небо утробно заревело раскатами грома. Пол под ногами однорукого черного заходил ходуном, как будто в Зоне ни с того ни с сего началось землетрясение. Но отчего-то рубежник знал: никакое это не землетрясение. Это его бросает из стороны в сторону из-за пробивающихся в незащищенную голову пси-волн. Попытавшись сделать пару шагов к окну, сержант запутался в собственных ногах и неуклюже свалился на колени, чудом не задев оставленный Шумом РПК. Пара тягучих капель крови из сломанного носа опустилась на пол. А потом…

Голову Дзержинского как будто вскрыли. Содрали скальп, срезали кусок черепа – и воткнули целую сотню маленьких иголок в еще живой, пульсирующий мозг. Глаза сержанта вылезли из орбит. Он хотел закричать, но кто-то словно сдавил его горло закованной в железо рукой, не позволяя выдавить из себя ни звука. Черный свалился на пол, задергавшись в конвульсиях. Казалось, что его мозг плавится внутри черепной коробки, кровавым кипятком стекая вниз. Казалось, что вот-вот из его ушей и глаз засочится темная, шипящая от высокой температуры субстанция, которая еще недавно помогала рубежнику принимать решения. Но, к счастью, длилось это недолго: уже через несколько секунд небо в который раз припугнуло население Зоны громом, и сознание сержанта Дзержинского потухло, словно перегоревшая лампочка.





* * *


«Выхлоп» ни для кого не проходил бесследно. Даже укрывшись под толстым слоем земли, рубежники на собственной шкуре ощущали, с какой силой бушует на поверхности пси-шторм. Рядовой Ершов забился в угол, конвульсивно суча ногами и держась за раскалывающуюся на части голову. Шумейко стоял на четвереньках, прижав подбородок к груди, и утробно, нечленораздельно выл. Караченко, прижавшись лбом к облупленной стене, закрыл глаза и истошно молился Зоне, чтобы этот кошмар закончился как можно быстрее. Все его тело тряслось, будто на плечах рядового лежала двухсоткилограммовая штанга, а дыхание стало тяжелым и прерывистым, как если бы черному не хватало воздуха. Четвертый обитатель подвала матерился во все горло, с безумными, стеклянными глазами царапая перетянутую жгутом ногу. Последний, пятый рубежник лежал на спине, практически не шевелясь, пока паутинки густой крови опускались с рассеченного при ударе о стену лба.

Так маленький, тесный и душный подвал на пять минут превратился в сумасшедший дом. Пять минут, которые для бойцов группировки показались часами. Пять минут жуткой, непереносимой ломоты в конечностях, острой, режущей боли в голове. Пять минут, обнажившие все старые раны, которые заиграли с новой силой. Пять минут, после которых все моментально закончилось. В последний раз содрогнувшись всем своим телом, Зона отпустила бойцов «Рубежа». Лишний раз напомнив сталкерам о том, что их жизнь может оборваться в любую секунду, «Выхлоп» завершился. Унеся тех, кто не успел добраться до укрытия, затянувшая небо кровавая пелена стала понемногу рассеиваться, уступая место чистой, словно родниковая вода, глади. И пока пережившие пси-шторм понемногу приходили в себя, на пустых улицах Заводища показалась одинокая шаткая фигура. Запачканный кровавыми полосами ворот. Сгорбленная под тяжестью висящего на шее пулемета спина. Свернутый набок нос, покрытый засохшей багровой юшкой. И, конечно же, левая рука. Левая рука, отсутствовавшая по локоть. Уродливая, рубцовая культя, замотанная в дырявый, будто изрешеченный пулеметной очередью труп, камуфляж.

Сержант Дзержинский не знал, сколько времени прошло с того момента, как он очнулся в лужице крови, натекшей с расквашенного носа. Поначалу он даже не понимал, откуда взялось это навязчивое желание как можно скорее покинуть здание. Просто его голову неожиданно посетила мысль, которой калека был не в силах сопротивляться. «Надо идти». Вот так, неизвестно куда и неизвестно зачем, просто надо. Надо, потому что так сказал голос из черепной коробки. Но перед тем как выбраться на улицу, нужно было привести в порядок оставленное Шумом оружие. Ведь кто знает, что ждет рубежника там, внизу?

С неисправностью однорукий справился достаточно быстро. Усевшись на колени над поцарапанным и давно не видевшим шомпола пулеметом, сержант первым делом отсоединил магазин. Что-то тихо щелкнуло, и на глаза Дзержинскому показался торчащий патрон, который Шумейко долго и вдумчиво пытался загнать в патронник. Вытащить причину задержки удалось не сразу – в первый раз пальцы просто соскочили с гладкой поверхности гильзы. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом – ух и крепко же застрял этот проклятый боеприпас! Переведя дух и справившись с внезапно навалившимся головокружением, сержант встряхнул уставшую руку и в третий раз обхватил патрон. Снова неудача. Смачно выругавшись, Дзержинский вцепился в торчащую наружу гильзу зубами. Потянул один раз, другой – и в конце концов боеприпас поддался. Выплюнув патрон на пол, довольный собой сержант повалился прямо на спину, не ощутив всегда прикрывающего ее рюкзака.

– Мать вашу… – протянул однорукий, потерев пальцами переносицу. – Вещи тоже свинтили…

Передохнув, боец медленно, как если бы боялся упасть и что-то сломать, поднялся на колени. Поместил лежавший на полу патрон в магазин, снарядил пулемет. Передернул затвор. Легко пошел, как нож сквозь масло. Хороший знак.

Сержант нетвердо встал на ноги. Голова тут же закружилась, и рубежника слегка повело вправо, но он смог вовремя восстановить равновесие и не свалиться на пол. Приступ тошноты заставил черного согнуться пополам, однако до рвоты, к счастью, не дошло. Да, хорошо все-таки Шум приложил своего сержанта – сотрясение налицо. Или это «Выхлоп» постарался? К слову, о «Выхлопе»…

Как? Как он вообще выжил? Однорукий боец «Рубежа» ни разу не слышал о человеке, который не успел спрятаться от урагана пси-энергии и выкарабкался. После такого не живут дальше. Даже если мозги не превратятся в расплавленное желе, несчастный до конца своих дней обречен влачить жалкое существование в виде постепенно деградирующего зомби.

Зомби… Может, сержант как раз-таки превратился в кадавра? Может, поэтому он не может сопротивляться настойчивому голосу в голове, призывающему как можно скорее покинуть здание, и конечности кажутся такими вялыми, почти ватными? Может, однорукий медленно, но неотвратимо мутирует в одну из тех тварей, которых он когда-то клялся истреблять?

Тряхнув тяжелой головой, Дзержинский выпрямился во весь рост. К черту паранойю, решил он. К черту размышления. Нужно найти своих. Воссоединиться с кланом и приготовиться к продолжению кровавого банкета. Потому что где-то здесь, в мрачных, пыльных подвалах, еще могли прятаться сталкеры. Они могли забиться в угол и терпеливо ждать своего часа. Потерпеть, пока боевой задор черных не угаснет, – и начать свою маленькую партизанскую войну. Наносить малозначимые, но все равно болезненные удары – и тут же растворяться среди домов, каждый раз меняя местоположение. Нельзя давать скитальцам этот шанс. Нельзя давать им время, за которое часть бойцов «Рубежа» расслабится и снова будет выполнять свои обязанности спустя рукава. Тут недоглядели, там просто не обратили внимания – и в конечном итоге обеспечили охотникам за артефактами успешную вылазку.

Вот зачем нужно идти, почему нельзя оставаться в этом никому не нужном здании, лежа на полу и восстанавливаясь после «Выхлопа». Бой за старый завод еще не окончен. А значит, сержант Дзержинский нужен «Рубежу», как нужен и любой другой боец, способный держать оружие в руках.

Взгляд однорукого упал на лежавшую под ногами рацию. Уперев пулемет прикладом в пол и опершись на него, как старик на клюку, черный не торопясь присел на корточки, окинул устройство связи взглядом. Корпус немного треснут, но, в целом, должно работать…

Положив пулемет на пол, сержант подхватил рацию:

– Прием! Говорит сержант Дзержинский! Кто-нибудь слыш… – Захрипев, рубежник приложил прибор к стрельнувшему виску.

– Слышно, сержант, слышно! – Однорукому показалось или голос лейтенанта Колесника и впрямь звучал слишком чисто? Обычно связь в Зоне оставляла желать лучшего, искажая все помехами, а сейчас… Сейчас не было никакого сиплого шума, никакого скрипа. Странно, очень странно. Как будто голос вышестоящего звучал не из рации, а прямо в голове сержанта. – Вы как там, порядок?!

– Порядок, – неуверенно передал боец «Рубежа». – Товарищ лейтенант, где… Где точка сбора?

– Сбор у казарм. Прием? – В этот раз слова лейтенанта смешались с противным, щелкающим гулом, резавшим слух похлеще любого пулемета. Нет, решил сержант, это все-таки не галлюцинация…

– Принял, товарищ лейтенант.

– И, сержант… Докладывать о любой, подчеркиваю, любой подозрительной активности. Прием?

– Принял, товарищ лейтенант. Принял… – повторил Дзержинский и спрятал рацию в пустой карман разгрузки – благо хоть жилет с него снять не успели.

Кряхтя, сержант поднялся, сделал осторожный, неуверенный шаг вперед. Затем второй, третий. На четвертом шаге черного немного мотнуло влево. Плохо дело. В таком состоянии особо не повоюешь. Оставалось надеяться, что по пути к казармам не придется вступать в бой…

Но не успел битый «Выхлопом» боец выйти на улицу, как столкнулся с первым серьезным испытанием: с лестницей. По ней сержант спускался медленно, подолгу собираясь с силами, как будто его окружало аномальное поле, полное жмущихся друг к другу ловушек всех форм и размеров. Единственная здоровая рука что было сил сжимала усеянные бурыми пятнами перила, не давая накатывавшему волнами головокружению сбросить Дзержинского вниз. Широко раскрытый рот большими порциями хватал воздух, пытаясь успокоить неистово бьющееся сердце, а в мозгу крутилась, как заевшая пластинка, одна-единственная мысль: «Скорее бы! Скорее бы эта лестница закончилась!» И когда его желание было наконец удовлетворено, рубежник испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Запрокинув голову, сержант радостно закричал во всю мощь своих легких, чувствуя себя так, будто ему только что объявили о выигрыше в лотерее на миллион долларов. Заметно приободрившись, Дзержинский перелез через дыру в стене и подошел к пустому дверному проему. Выглянув на улицу, осмотрелся и убедился в отсутствии видимой опасности. Перешагнул порог, на всякий случай держа пулемет наготове, и…

И упал на колени, застонав от прострелившей висок резкой боли. Отдышавшись, привычно просканировал все вокруг и только потом поднялся. Вытащив из закромов памяти примерную карту базы, боец попытался прикинуть, в каком направлении идти. Так. Если он все правильно помнил, то сейчас он находился где-то на границе территории клана и ничейной земли – части Заводища, на которой все еще царила Зона. Значит, казармы были в…

Где-то вдалеке ритмично разорвали воздух три выстрела. Судя по звуку, автомат Калашникова. Значит, бой за Заводище продолжался – мутанты после «Выхлопа» были, что сонные мухи, и не решались близко подходить к лагерям своих соперников в жестокой борьбе за выживание. Так что сомнений быть не могло: это выжившие охотники за артефактами покинули надежные подвалы и снова ринулись проливать кровь бойцов «Рубежа». Значит, нужно спешить.

Сержант Дзержинский скорчил задумчивую мину, пытаясь припомнить, в какой стороне располагались бараки. Ну, давай, торопил он себя, думай, думай! Может, на юго-западе? Или на юго-востоке?

Да, точно, на юго-востоке! Совсем недалеко! Чуть побродить между низенькими, приземистыми постройками – и казармы окажутся прямо перед носом. Дорога длиной в пять минут, если не меньше, – в конце концов, на базе «Рубежа» отродясь не водилось ни одной аномалии!

Нет, осекся однорукий. Не пять. Учитывая его теперешнее состояние, не меньше десяти, а то и все пятнадцать. Долго, конечно, но другого выбора нет. Сержант-калека нужен своей группировке – и поэтому он обязан добраться до казарм во что бы то ни стало.

Ухо Дзержинского уловило какой-то шум в двухэтажке на десять часов. Разговоры на повышенных тонах, какая-то возня. Сталкеры, решил сержант. Определенно сталкеры.

Подняв пулемет на уровень живота, однорукий хотел было дать по обозначившим себя скитальцам длинную очередь, но правая нога рубежника вдруг подломилась, и он грузно повалился наземь. Затылок глухо клацнул об асфальт, перед глазами все поплыло.

Да, боец из Дзержинского сейчас не лучше, чем из землетруса домашняя зверушка. Все-таки стоило отсидеться в том здании и восстановить силы, а не столь опрометчиво бросаться в вылазку. Как любили говорить суеверные бродяги, Зона в принципе не любит опрометчивых. А если Зона кого-то не любит – значит, она рано или поздно от него избавится.


– Феликс? – донесся до ушей сержанта хорошо знакомый голос. – Феликс, ты там живой?..

– Живой… – с трудом выдавил из себя однорукий. – Живой, сука…

В его поле зрения показалась размытая фигура с блестящими кляксами черного скотча на руках. Дзержинский не сразу смог разглядеть лицо присевшего рядом с ним человека, но ему это и не требовалось. Сержант и так знал, кто пришел за ним. И поэтому, когда рядовой Караченко протянул ему руку, калека с радостью принял помощь товарища по клану. Опираясь на брата по оружию, однорукий поднялся и поковылял к зданию, которое чуть было не разворошил длинной очередью.

Внутри сержанта ждали еще четыре человека, которые по воле случая собрались в одном подвале, спасаясь от «Выхлопа». Там был рядовой Ершов, ищущий обезболивающее, чтобы притупить боль, разъедающую покрытый кровавыми разводами глаз, поврежденный осколками кирпича. Там был сержант Желиба, перематывавший рассеченную голову бинтом; незнакомый Дзержинскому боец, массировавший перетянутую жгутом ногу. И, разумеется, там был Шум, потиравший ушибленную челюсть. Шум, на шее которого висел снятый с командира автомат. Шум, под ногами которого лежал выпотрошенный рюкзак якобы покойного старшего.

– Идиот гребаный! – выпалил Дзержинский. Не успел Караченко среагировать на прогремевший прямо над ухом крик, как однорукий сержант оттолкнулся от своего подчиненного и схватился за пулемет. Но прежде чем он смог навести оружие на оцепеневшего Шумейко, его висок снова воспламенился болью, отправив калеку на пол. Спохватившись, Карач вырвал РПК-74 из ослабевших пальцев Дзержинского, стащил с шеи инвалида тактический ремень – и отбросил ствол от греха подальше.

– Это… Это как вообще? – опомнившись, залепетал Шумейко. – Он… – Пулеметчик указал на лежащего командира. – Он же под «Выхлопом» был, какого хрена? Так… Ну… Ну не живут после этого! Не живут!

– Живут, – поправил его сержант Желиба. – Редко и мало, но живут. Я слышал, это из-за каких-то… В общем, что-то с нервной системой. Или с мозгом. Не помню. Главное, что живут. Такое редко встречается, но… Бывает. Млин… Вообще, я слышал, после такого по полдня в отрубе лежат. А этот… Эх, Толик, везучая же ты скотина… – Губы рубежника расплылись в искаженном подобии улыбки.

– Охренеть, каждый день что-то новое… – пробормотал Шум, с трудом веря собственным ушам. А потом его взгляд как бы невзначай упал на лежавший в пыли РПК-74 – и черный мигом потерял к разговорам всякий интерес.

Недолго думая, рядовой сменил АКСУ командира на более привычное оружие. Повертел в руках, придирчиво осмотрел. Вскинув к плечу, высунул дуло в окно и, особо никуда не целясь, нажал на спуск.

Грубый, звучный треск пулемета огласил тесную комнату. Неразборчиво ругаясь, схватился за висок до сих пор не оправившийся от «Выхлопа» сержант Дзержинский. Гулко стукнулась о пол стреляная гильза, испустив еле заметные ростки дыма. Довольно ухмыльнувшись, Шум передернул затвор. Легко пошел, как будто РПК только с завода привезли. Правда, почистить все равно бы не помешало, а то задержка, как специально, всегда проявляла себя в самый неподходящий момент.

– Эй, тащ сержант, – обернувшись через правое плечо, бросил пулеметчик скрючившемуся на полу командиру. – Спасибо, что разобрался.

На улице сухо хлопнула пара коротких очередей. Собравшиеся в домике черные среагировали почти мгновенно: кто пригнулся, кто схватился за отставленное оружие. Один только однорукий сержант практически не шелохнулся – и от внимания остальных это не укрылось…

– По ходу, не по нам, – спустя пару секунд с облегчением признал Шум. – Слишком сухо. Да. Точно не по нам.

– Эй, Шум, – позвал его Карач. – Ты… Ты вот что скажи: ты ж говорил, Феликса шмальнули. Ты ж говорил, снайпер. А он вот он, и кровь только с носа. Хошь сказать, само заросло? «Выхлоп» вылечил, да? Да, урод?

– А, я тебя понял, – ответил Шумейко, развернувшись лицом к собеседнику. Голос рядового заметно ожесточился, все его тело сжалось, словно тугая пружина, а палец обвинительно уставился на Караченко, как будто это он бросил своего сержанта умирать. – Хочешь меня заложить, да? Ты, урод гребаный, ты хочешь меня заложить?! Тогда слушай сюда! Вот этот гондурас, – пулеметчик указал на Дзержинского, – он… Он просто долбанутый, понимаешь? Эта падла приперлась ко мне и сказала, что ему нужна рация. Я, такой: «Ладно! На те рацию!» И че ты думаешь?! Созвонился, побазарил – и раздолбал мою рацию об пол! Сволочь! Знаешь че? Он думал, по нам долбашит снайпер! Снайпер, едрить его налево! Не-не, он реально стрелял, базару нет! Вот только не по нам. Не по нам! Оно ж по звуку понятно! Глухой – по нам, сухой – не по нам! Да только этому плевать. – Шум смачно плюнул на пол. – Ему пофиг. Он психует, тычет в тебя «калашом», делает че угодно, но только не включает голову. Когда-нибудь этот мудак нас уроет. Я-то это давно понял, но тебе, тебе надо все разжевать! Вот тогда… Тогда было близко. Из-за него мы могли не успеть. А благодаря мне… Благодаря мне, Карач, ты еще дышишь. Так что перед тем, как меня заложить, подумай, надо оно тебе или нет. Просто подумай, на кой хрен те спасать этого конченого дебила? Чтобы он тебя все-таки урыл? Меня-то рядом уже не будет. Не будет.

– Не… Не заливай, – прошипел Дзержинский, приподнявшись на локтях. – Ты. Рацию зажал. Скотина. Если б… Если бы я те дуло в башку не упер – хрен бы ты ее отдал!

– Так, отставить разговоры! – приказал сержант Желиба. – И без вас башка трещит, е-мое…

– Ну так ты еще раз вдолбись с разгона в стенку – может, полегче станет! – предложил Шум.

– Не учи ученого, дух гребаный. Вот прижмет тебя «Выхлоп» так же, как меня, – вот тогда и глянем, че ты будешь делать.

– Хорош. – Дзержинский с трудом встал на ноги. – Нам… Нам надо идти. По рации сказали. Сбор у казарм.

– Ты че? – впервые за долгое время подал голос рядовой Ершов, отняв измазанную засохшей кровью ладонь от поврежденного глаза. – Предлагаешь ковылять туда? – он указал на пустой оконный проем, возле которого стоял Шумейко. – Сейчас? Да нас там всех положат нахрен! Один пулемет – и нам же конец! – В здоровом зрачке на долю секунды проскользнула угловатая, клыкастая тень страха. Страха снова попасть под огонь, как тогда, у неизвестного комплекса на окраинах Зоны. Страх снова увидеть, как пули рвут на части беспомощных товарищей. Страх снова оказаться в ситуации, когда единственный выход – бежать, молясь, чтобы смерть не ударила в спину. Когда автомат в руках становится всего лишь бесполезным сплавом железа и древесины. Когда нет ни единого шанса на победу.

– Ну ты выдал, конечно! «Надо идти»! – с усмешкой передразнил Шумейко. – Вот куда ты? Блин! Оглянись вокруг, а! Вот этот, – РПК-74 в его руках уставился на раненного в ногу бойца, – не сможет идти. Вот этот, – пулемет сместился в сторону Ерша, – он ваще слепой. А ты… Да ты посмотри, просто посмотри на себя! Ты на ногах еле-еле стоишь! Я ж видел, как тебя по улице мотыляло. Сначала ваще думал – зомби. Если б не этот, – рядовой кивнул в сторону Карача, – пристрелил бы нахрен. Так что ты, ты тоже не сможешь идти.

Проворчав нечто похожее на «сборище ссыкунов», сержант Желиба подхватил стоявший рядом АКМ и поднялся с пола. Плохо заправленный конец бинта от резких движений свесился с бровей, частично перекрыв черному обзор. Грубо выругавшись, рубежник поправил перевязку и в два шага оказался за спиной Дзержинского. Положив руку калеке на плечо, он развернул пережившего «Выхлоп» счастливчика лицом к себе.

– Феликс, – обратился к товарищу по клану Желиба. В его голосе не было ни тени той издевки, которой насквозь пропитались слова Шума. Не было той дрожи, которая звучала в репликах Ершова. И не было той обреченности, которая просматривалась на лице безмолвного бойца с перетянутым жгутом ногой. Напротив, в его голосе звенела надежда. – Ты говорил с летехой? Он сказал – к казармам?

– Д… Да, – с большим трудом подтвердил Дзержинский. Он и сам понимал, что зря все это затеял. Понимал, что остальные ясно видели, как тяжело ему элементарно держаться на ногах. Понимал, что для этого маленького отряда он – не более чем обуза. Если его возьмут с собой, калека просто свалится без чувств по дороге к казармам и, возможно, уже никогда не очнется. Однорукий сержант понимал, что его организму жизненно необходим отдых. Долгий, беззаботный отдых на спальном мешке где-нибудь в безопасности, подальше от скрывающихся в тени завода сталкеров. Понимал, но, тем не менее, не мог поступить иначе. Потому что «Рубежу» нужен каждый боец.

– Хорошо, – кивнул Желиба. Его глаза радостно сверкнули. – Значит, выступаем.

– Э-э-э, подожди! – вклинился Шум, став рядом с двумя сержантами. – Вы тут оба не охренели? Куда выступаем?! Мы тут шо в крепости! Вот на хрена, объясните мне! На-хре-на?! Чтоб пулю получить?! Чтоб вся эта звездобратия потренировалась, да?! Мишеньками для них побегать или че?!

– В крепости, – прыснул словесным ядом сержант с перемотанной головой. – Этим, – он показал большим пальцем за спину, – хватило мозгов послать вперед автоматчиков. Отвлекать внимание, пока снайпера хреначат по нашим огневым точкам. Думаешь, они не додумаются? Долбанут со всего, что есть, а потом закидают гранатами через окна. Раз-раз – и все! Мы тут не в крепости, сосунок. Мы тут в самой настоящей ловушке!

– Мы уходим, – добавил однорукий. – И это приказ. А приказы… Приказы, мать твою, не обсуждаются.

– А знаешь че?! – На лице пулеметчика заиграли желваки. – Может, пошел ты со своими приказами, а? Вот это, – он ткнул пальцем в карман на разгрузке командира, из которого торчала тонкая антенна рации, – это ж моя рация, да? Та, которую ты об пол расфигачил? Она же, да? Она! Сколько мы тут, а? Сколько?! Она все время молчит! Ни одного гребаного сообщения! Либо ты ее выключил нахрен, либо она села, либо она просто не работает! А если она не работает, то никакого приказа нет! Ты мог его услышать только вот тут, – Шумейко постучал себя по виску. – Блин, я не знаю, че там у тебя с мозгом или с нервной системой, но я знаю одно: просто так ты от «Выхлопа» не отделаешься. И поэтому… Поэтому никакого приказа не было.

– Движение! – вскинув автомат к плечу, сообщил Караченко. – Между зданиями на одиннадцать!

– Твою ж мать! – чертыхнулся Желиба. В один прыжок оказавшись возле пустого окна, черный припал на одно колено и изготовился к стрельбе. Чуть замешкавшись, неподалеку улегся Шумейко, выбрав в качестве огневой точки ведущий на улицу дверной проем. Ершов и раненный в ногу боец, не сговариваясь, взяли на себя фланги. Сержант Дзержинский попытался было добраться до своего АКСУ, но внезапный приступ тошноты безжалостно пресек его попытки на корню.

– Саня! – сдавленно позвал калека. – Возьми… Возьми тыл!

Обернувшись через плечо и наскоро оценив ситуацию, Караченко сменил позицию, перенеся свое внимание на проход в глубь продолговатого здания, в котором черные еще недавно прятались от пси-урагана.

– Никому не стрелять! – прищурившись, выкрикнул Желиба. – Эти похожи на своих. Толик, – позвал он, не оборачиваясь, – тащи рацию! Попробуем узнать…

Вытащив устройство из разгрузки, Дзержинский положил его на пол и резким движением отправил брату по оружию. Тот, прислонившись спиной к стене, поднес треснувший прибор к губам и нажал кнопку активации. Но не успел он что-либо сказать, как с улицы послышались сухие щелчки выстрелов. Шумейко среагировал мгновенно, и по проулку между двумя низенькими зданиями тут же хлестнула короткая пулеметная очередь. И только когда палец отпустил спусковой крючок, а глаза напряглись, фиксируя каждое действие противника, в мозг рядового ударило запоздалое: «Не по нам!»