Пока смерть не обручит нас

— Идемте за нами!

Скомандовал он и я наоборот отшатнулась еще дальше к окну и отрицательно замотала головой.

— Нееет! Не надо! Я … я не хочу! Пожалуйста, так ведь не должно быть. Я не ведьма. Я вам докажу, что я не ведьма.

— Уводите ее!

Никакого внимания к моим словам. Стражники схватили меня под руки, натянули на голову капюшон.

— Умоляююю не надо, — я протянула руки к Чарльзу, но тот посмотрел на меня исподлобья.

— Закройте ей рот, чтоб не орала.

Мне снова затолкали кляп прямо в горло и поволокли прочь из кельи. Я снова начала молиться, больше ничего на ум не приходило кроме молитвы. Единственной, которую я знала. Все. Это конец. Они ведут меня вниз. Туда, где собрались развести костер и сжечь ведьму. МЕНЯ!

Когда вышли к площади я от ужаса уже не могла шевелиться и меня буквально несли вперед. Стража остановилась, когда перед ними показалась процессия из трех священников и людей в черных колпаках, как у палача в зале суда. Они тащили женщину в рясе монахини с мешком на голове, плотно обвязанным веревкой вокруг шеи с дыркой для носа чтоб могла дышать. Женщина мычала и брыкалась, и священники останавливались чтобы полить ее святой водой и произнести молитвы. Она выла и стенала, как раненое животное.

Женщину протащили возле меня, и я услышала крики толпы:

— Ведьму казняяят! Урааа! Суд справедлив! Великий Герцог сдержал слово! Блэры будут уничтожены!

— Сучка Блэр! Сдохни!

В женщину начали бросать камни и грязь, сухие ветки. Ей разбили голову так как по мешковине растеклось алое пятно и я всхлипнув, дернулась всем телом.

Дети выскочили из толпы, они бежали следом за процессией и напевали все тот же стишок. И он кажется въелся мне в мозги. Я ничего не понимала. Только смотрела, как несчастную привязывают к столбу, как что-то говорит священник, а палач подносит к хворосту горящий факел.

Толпа орет, толпа беснуется, толпа в экстазе. И я, цепенея от панического ужаса, начала понимать, что это не бред. Мне все это не кажется… Надпись на кукле, голоса детей… и те страницы, мелькающие перед глазами со старинными каракулями, вопли толпы, молитвы, которые шептал священник. Это другой язык. Не мой родной. Не русский. И я… я говорю и думаю не по-русски.

Меня снова подхватили под руки и потащили в сторону кареты, затолкали внутрь и захлопнули дверцу.

— Гони! В замок! Живее!

Я замычала, начала биться в дверцу… глядя, как огонь пожирает женщину, привязанную к столбу. В воздухе воняет дымом, гарью и ….горящей плотью. И мне слышатся голоса детей…

Прячьтесь дети, прячься скот

Ведьма к нам в ночи идет

Прячься кошка, прячься кот

Кто не спрятался — найдет

В лес утащит, заберет

И живьем тебя сожрет!

… И живьем тебя сожрееет!..И живьем тебя сожрет

Наверное, я потеряла сознание в той карете. Просто вырубилась или проклятый сэр Чарльз, походивший скорее на гиену с приплюснутым носом, всыпал мне что-то в питье, которое дал, когда я тряслась в истерике после того, как увидела сожжение той, кого выдали якобы за меня.

Когда пришла в себя, то не поверила, что вижу всю эту роскошь. Я такое только в кино видела. На стенах гобелены, расшитые золотыми нитями, переливаются пурпурно-золотыми оттенками, а картины, скорее похожие на фотографии, но реально нарисованные кистями художников. Я в спальне, лежу на царской постели под балдахином из тончайшего кружева. Вскочила и прижала руки к груди, оглядываясь по сторонам и утопая босыми ногами в пушистом ковре почти по щиколотку. Массивная мебель темно-бордового цвета прекрасно сочетается с окружающим дизайном. Кажется, что я попала на съемки какого-то фильма и декорации поистине поражают своим великолепием.

Тут же раздался звук открываемой двери, и я шарахнулась в сторону, чтобы спрятаться за пологом кровати. В спальню внесли позолоченную лохань двое слуг в расшитых ливреях, поставили посередине и вышли, следом за ними появилась женщина в одежде прислужницы, в чепце, в накрахмаленном фартуке, она внесла вещи, какой-то немыслимый ворох шелка или парчи, или черт его знает из чего все это было сшито. Аккуратно разложила на кресле.

Она посмотрела на меня с долей презрения уже такого знакомого мне во взглядах этих странных людей.

— Тебе велено вымыться и надеть чистую одежду.

— Кем велено?

Я смотрела на нее с опаской, она мне напоминала змею, которую стоит опасаться и держать на расстоянии, змею, которая может смертельно ужалить.

На вид весьма молода, но в ее глазах мало жизни в них ее нет. Они похожи на глаза тех фанатиков, которые приговорили меня к сожжению. Губы поджаты, кончик носа чуть подрагивает, словно она принюхивается к запаху… моему запаху.

— Герцогом велено, нашим господином и владыкой. От тебя воняет. Раздевайся и полезай в ванну. Я помогу вымыться и переодеться.

— Не утруждайся. Я и сама умею мыться и одеваться. Мне няньки не требуются.

Кажется, я была графиней или кем там? Так что вот эта служанка не смеет со мной вот так говорить. Кто она, а кто я. Еще и тыкать мне.

— Мне велено.


— А мне плевать, что там тебе велено. Я перед тобой раздеваться не стану.

Сделала шаг ко мне и сложила руки на груди.

— Ты не знаешь куда попала и на каких правах будешь здесь находиться. Так что поумерь свой пыл. Ничего особенного в тебе нет. Всего лишь одна из… И возможно совершенно ненадолго!

Презрительно сморщила нос и подобрав юбки вышла из спальни. Интересно, что она имеет ввиду. Одна из кого? И… почему ненадолго? То есть кошмар не закончился? Он продолжается теперь уже здесь? Куда я попала?

Когда она вышла я подбежала к двери и… обнаружив в замочной скважине ключ быстро его там провернула. С облегчением выдохнула. Вот так. Теперь никто ко мне сюда неожиданно не заявится. Стянула с себя пыльную и вонючую монашескую одежду и застыла… впереди стояло зеркало. Величиной в человеческий рост. Судорожно сглотнула и медленно переступив через ворох одежды подошла к нему. Увидела себя и вскрикнула. Зажмурилась. Потом все же открыла глаза. Это была я. И в тоже время совершенно не я. Тело молодое, более хрупкое, чем мое. Но я смотрела на лицо. На свои глаза… Они ведь сказали, что у меня глаза зеленые? Тогда… тогда почему сейчас я вижу совершенно другой цвет? Они серые. Едва я об этом подумала оттенок поменялся и стал отливать сиреневым, и радужка начала темнеть, становясь цвета ночного неба. Что за… Я отшатнулась назад, зажмурилась и тряхнула головой, снова открыла глаза. Сейчас они были темными настолько, что почти сливались со зрачками. Это от страха? От чего черт возьми они меняют свой цвет, что за сумасшествие происходит с ними?

Тронула волосы… Да, цвет почти мой. Похож по крайней мере. Приподняла локоны. Только у меня они никогда не были столь роскошными. Да, похожа на себя… но там в зеркале я намного ярче. Словно Лизу разукрасили яркими красками, нанесли еще несколько мазков, сделали ее сияющей, бросающейся в глаза. Даже ее тело. Оно было идеально. В нем не было подвисшей кожи, не было целлюлита на ягодицах. Хотя я и следила за собой в том мире…Бегала по утрам. Пусть всего лишь час и не так чтоб бегала, но все же. В том мире? Я действительно это думаю вслух? Про тот мир? А это что за мир?

Нет. Нееет. Я не буду сейчас думать об этом. И завтра не буду. Я должна понять где я, что от меня хотят и как мне отсюда можно удрать. А еще… я хотела понять кто такой этот герцог Ламберт и… он просто похож на Мишу? Или это и есть мой муж, который тоже оказался здесь так же как и я. Он ведь меня спас.

«Какой ценой он тебя спас?»

Но ведь спас. Там сожгли не меня. Я живая. Может быть это он… и он все еще меня любит. Как раньше, как когда-то…

Дернулась от неожиданности и посмотрела на свою руку. Змея на ней несколько раз прокрутилась вокруг запястья и из-под черного блестящего тела показались словно тонкие отростки паутины, они закручивались в мелкие завитушки. И глаза змеи сверкнули зеленым. Я тут же глянула на свое отражение — и мои такие же зеленые. Светлые и прозрачные.

Нет. Мне все это кажется. На самом деле ничего нет. Посмотрела на змею — она выглядит обыденно, как самая простая татуировка. Ничего не шевелится. Снова в зеркало — там мой обычный цвет. Голубой. Только он все равно ярче.

Это все от усталости. Это все потому что я просто устала и уже мой мозг выдает мне всякую ерунду. Надо принять ванну, смыть с себя всю грязь и вонь и успокоиться. Вода пахла лавандой и была теплой и даже какой-то мягкой, в ней плавали сиреневые лепестки и когда я уселась в нее то ощутила блаженство во всем теле. Ощутила, как млеет оно от удовольствия. Прикрыла глаза и тут же широко их распахнула так как открылась другая дверь, я вскочила и тут же уселась обратно в воду, расплескав ее на ковер. Сердце не просто забилось с дикой силой оно дернулось и застучало о ребра как бешеная птица, которая заметалась в клетке.

В спальню вошел герцог Ламберт.





ГЛАВА 8




Походка вальяжная, плавная. Он явно не торопится и наслаждается своим преимуществом. А я смотрю на него и не могу понять это Миша или не Миша. Кто сидит под этой оболочкой? Пальцами впилась в края лохани, глядя как он прошел вглубь спальни. В руках хлыст, сапоги в пыли, как и полы его черного… как он там называется? Камзола? Слежу за ним, не решаясь что-то сказать, чувствуя, как меня разрывает изнутри от миллиарда самых разнообразных эмоций, и я не могу высказать ни одну из них. Он остановился у стола и снял камзол, швырнул на спинку кресла, оставшись в тонкой рубашке с пышным воротником. Черт! Он в этом мире, как у себя дома. Эта одежда сидит на нем, как влитая. Каждый его жест, походка, поворот головы. Все идеально. Повернулся ко мне и усмехнулся уголком рта. Следом за ним вошли три его пса и уселись рядом со столом. Похожие на черные каменные изваяния. Такие же дьявольские твари, как и все в этом мире. Они почему-то внушали мне ужас. Особенно после того, как сожрали брошенный им язык несчастного Стюарта.

— Добрый вечер, Элизабет. Как спалось графине Блэр на новом месте? Похожа ли пуховая перина Адора, на дешевые тюфяки обнищавшего графства? Или на жесткий матрас в вашей монашеской келье?

Тяжело дыша, наблюдаю за ним, ищу нотки фальши в словах. Какой-то намек на то, что это мой Миша. На то, что… Чееерт. На то, что я не одна в этом безумии. И как больно видеть его настолько близко. Настолько… настолько моим и в тоже время словно стоящим за стеклянной стеной.

— Мы… мы с вами знакомы? — дурацкий вопрос, прощупывание почвы, неизвестно зачем сказанный.

На этот раз он все же рассмеялся, стуча шпорами подошел к невысокому столику на резных ножках, взял привычным движением руки графин с темно-бордовой жидкостью и плеснул в бокал, сделал несколько глотков и повернулся ко мне. Волосы упали ему на лоб и мне инстинктивно хочется поправить их. Загладить назад, погрузив пальцы в непослушную шевелюру.

— Ну если учесть, что когда-то вы были мне сосватаны и обещаны в жены, учитывая, что ваше нищенское графство получило от моего отца за это сундук золота, а когда пришло время выполнить обещание или вернуть деньги вы вдруг передумали, то, да, в какой-то мере мы с вами знакомы….Если опустить подробности о том, что между нами была кровавая война последние несколько лет, то вы являлись моей невестой. Какая ирония судьбы, верно?

Он расхохотался, запрокинув голову… И перед моими глазами возник хаотичный почерк, увиденный мною во сне и я, стоящая у окна кельи… а там внизу отряд в черном со знаменем Адора, ломится в ворота монастыря.

И я опять понимаю, что он говорит на другом языке, на языке, который мне знаком и я ему на нем отвечаю так, как если бы он был моим родным.

— Я так и не получил ответ на свой вопрос — где вам больше понравилось спать?

Сделал шаг ко мне, и я вся внутренне подобралась. Не зная, что ответить, снова впадая в полуистерическое состояние.

— Не издевайся надо мной… это ведь ты. Скажи мне, я умоляю, скажи, что это ты. Всего одно слово. Маленький намек. Что-то крошечное. Нас здесь подслушивают?

Прошептала по-русски и увидела, как он резко остановился и ровные черные брови сошлись на переносице. Он словно вслушивается в мои слова, но совершенно их не понимает.

— Что это за язык? Я впервые его слышу! Это из древнего писания?

Сердце забилось еще сильнее и судорожно сглотнула. Не понимает меня или притворяется? Смотрю ему в глаза и мне хочется закричать, но я не могу.

Всматриваюсь в его лицо и у меня сильно пульсирует в висках, ломит затылок и дрожат руки. На глаза опять наворачиваются слезы. Ведь это он… мой Миша. Каждая черточка его лица мне знакома наизусть. Каждая ресница, каждый волосок, каждая морщинка у глаз. Как будто не видела его целую вечность и теперь не могу надышаться. Какие же страшные и в то же время красивые у него глаза. Этот дымчатый цвет, который я никогда и ни у кого не видела раньше. Но взгляд мне не знаком… Нет, знаком, он мне знаком, но на меня мой муж так никогда не смотрел. Пристально, пронизывая и накручивая каждый мой нерв как на иголку. Чужой, равнодушный взгляд.



— Отвечай, когда я спрашиваю! Отвечай или я лишу тебя способности говорить! Примешь свой постриг от моей руки и уже прямо сегодня. А твоим личным отцом-посвятителем буду я сам!

Дымчатые глаза потемнели, и он сжал челюсти, а я вздрогнула от того как сменился его тон. Первые колючие иголки страха прошлись вдоль позвоночника, прошили тонкими стежками сверху, заштриховывая надежду. Закрашивая ее лучи черными нитками мрака. От него исходил обжигающий замогильный холод и в тоже время этот взгляд заставлял внутри все полыхать и ежиться как будто сгорая в огне.



— Это … да, это язык древнего писания, — тихо ответила я.