Пока смерть не обручит нас

Это прозвучало мерзко и очень пошло. А перед глазами вспыхнули картинки, как я стою на коленях перед моим мужем и жадно ласкаю его плоть ртом, а он громко стонет и стиснув мои волосы, подается вперед бедрами. И я ощутила, как внизу живота стало горячо, как вся кровь прилила к щекам и стало трудно дышать.

— Что такое? Маленькая монахиня представила, что именно я заставлю ее вылизать? Маленькая невинная монахиня, — вкрадчивая хрипотца заставляет дрожать, — Ваши многочисленные любовники заставляли вас пользоваться вашим языком? Нет? А я заставлю. — и вдруг прорычал, — Вылизывать мои сапоги!

Я дернулась всем телом и в эту секунду к нему подошел епископ.

— Все готово, Ваша Светлость! Ожидаем только ее Высочество.

Я не сразу поняла, о чем он… ровно секунду смятения распахнулась вторая дверь, ее придержали стражники. Я обернулась и все внутри похолодело. В залу вошла женщина. Так же одетая во все белое. Ее платье было расшито так же, как и камзол моего мужа… Черт! Не мужа! Он не мой муж! Но ее. Ее я тоже узнала. Ненавистная внешность. Ненавистные светлые волосы и глаза. Сучка, из-за которой мы окончательно рассорились. Это какой-то сюрреалистический кошмар, какой-то… какой-то издевательский трюк. Что она здесь делает? Кто она вообще такая?

— Позвольте представить вам мою невесту — княгиню Монтгомери.

Глядя мне в глаза и расплываясь в улыбке такой же сладкой, насколько уничижительной.

— Достойная замена неблагодарной, развратной ведьме, выбравшей безмолвие!

Пока она шла к алтарю я смотрела то на него, то на нее. Какая дьявольская насмешка столкнуться со своей ревностью еще раз, только теперь оказаться внутри жерла вулкана и закипать вместе с магмой. И моему сердцу плевать, что это… что это совсем другое место и другое время. Оно сжимается и дергается в приступе ярости. Ее красота, свежесть, ее роскошь и моя убогость, мое унижение в противовес всему этому. И посередине он. Довольный собой, предвкушающий свое пиршество.

Епископ стал между ними и протянул обоим по цветку. Кажется, это розы, с ажурными лепестками и я так и не поняла настоящие или искусственные. Ей белый, а ему красный. Скрестил их руки.

— Ваш брак будет освящен мною и Господом нашим! Так же как я освящу оллу, которая принесет вам наследника.

Повернулся ко мне и приблизился на несколько шагов. Стражники сдернули с меня плащ и я, тяжело дыша, смотрела на Ламберта, который поднес свою розу к лицу и втянул ее запах, не сводя с меня горящего взгляда.

— Добровольное преклонение колен и пожелание служить на благо Владыки твоего и Повелителя, на Благо Адора и Господа, смоет все прегрешения с души твоей и тела. И предстанешь ты, когда придет время перед Судом Великим чистой, аки агнец. Протяни руку, дитя мое в знак согласия принять свое предназначение, позволь обмакнуть цветы единства в кровь твою и объединить тебя с Повелителем твоим. Закрепить предназначение.

Епископ протянул мне руку, а я смотрела как Ламберт улыбнулся и что-то шепнул белобрысой, которая опустила взгляд. Он провел розой по ее щеке, и та закусила губу. Как же это невыносимо видеть их вместе. Даже здесь. Даже понимая, что это кто-то другой. Невыносимо до боли в груди.

— Нет! Никакого согласия от меня вы не получите! — отчетливо сказала я и княгиня или кто там прятался под ее личиной, я вообще не знаю кто и что меня здесь окружает, резко подняла голову и ее глаза сверкнули какой-то надеждой и … я не поняла от чего. Но я пойму… Ровно через несколько секунд. Епископ растерянно смотрел на Ламберта, а тот на меня, стиснув челюсти. Его взгляд стал диким, а я еще не зная и не понимая что мне грозит за этот отказ испытала сиюминутное удовольствие от его злости. Что-то пошло не так, да? Жертва ломает систему?

— Можно найти другую, — тихо сказала княгиня, но я ее услышала, — еще есть время. Зачем нам эта? Она какая-то… странная. Не понимает своего счастья.

Счастья? Сомнительного счастья родить и быть убитой? А с моим бесплодием меня убьют еще раньше, когда поймут, что я не беременею. Или еще раньше, когда все же откроется, что я далеко не девственница.

— Что ж, добровольность — это всего лишь одна из благодетелей, которой эта женщина обделена. — сказал Ламберт и еще раз понюхал розу, — ритуал это все равно не изменит. Делайте свою работу, Ваше Преосвященство. Олла выбрала путь к очищению через насилие.

И его красивые чувственные губы расплылись в усмешке, скорее напоминающей хищный оскал. Меня вдруг схватили и потащили к алтарю, распяли, укладывая на крест, выкручивая руки, ломая сопротивление быстро и жестоко. Когда меня пригвоздили к проклятому алтарю, а веревки впились в нежную кожу на запястьях и лодыжках, герцог медленно подошел ко мне, помахивая цветком и осматривая с ног до головы.

— Ну что? Готова стать шлюшкой для всех здесь присутствующих?

— Иди к черту! Ты больной на голову ублюдок! — прошипела я, все еще надеясь, что ничего подобного не произойдет. Это блеф. Он не может так со мной поступить… Не может? Ее как может. Этот человек… нет, этот дьявол тебя ненавидит за только одному ему известные грехи и хочет твоей боли и мучений.

Ему нравилось даже то, как я его оскорбляю, нравилось, что по моему телу прошла судорога страха и неверия. Епископ приблизился ко мне с чашей в руках, водрузил ее у изголовья, взял в руки тонкий кинжал и рукоятью в форме креста, окропил кинжал водой из чаши. Что он собирается делать? С этим кинжалом? О, Боже! Неужели они меня зарежут?

— Пусть в зале останутся лишь те, кто причастен к ритуалу. — раздался бархатный голос герцога.

— Разве ритуал не проходит при монахах и стражниках? — спросила белобрысая и зыркнула на меня взглядом полным ненависти. Что-то опять пошло не так?

— Ты видела много ритуалов в своей жизни, Агнес?

— Нет… но я слышала.

— Слышать можно что угодно. Я, например, слышал, что перед тем, как обручиться со мной тебя обещали барону фон Венгальду, но он по какой-то причине расторгнул помолвку. Если не ошибаюсь потому что…

— Это… ложь! — перебила его Агнес. Какое идиотское имя. Так коров называют. Где-то там. Не знаю где. Но точно называют. Я в этом уверена. Ей подходит быть белой, тупой коровой.

— Ну вот видишь. Люди любят лгать. Доверяй своим глазам, Агнес.

Они говорили так, словно меня рядом не было. Словно я какая-то вещь. Или кусок мяса на разделочной доске. Впрочем, именно так и было. Я здесь всего лишь кусок мяса.

— О Господи Всемогущий! — воскликнул вдруг епископ и отшатнулся назад, — Что это?

Его глаза округлились, и он смотрел на мою руку, по которой извивалась змея. Она двигалась по кругу, и я ощущала, как скользит ее тело под кожей.

— Это… это же знак… это…

— Какая разница что это! — перебил его герцог, — В писании нет запрета на носителя клейма монастыря Молчальниц.

— Но она… она…

— Мне помнится вы хотели отстроить левое крыло монастыря… а еще разве вы не опасались, что монастырь могут сжечь. Я обещала выделить вам охрану, но кто знает… справятся ли они с головорезами-фанатиками угрожающими вам расправой.

— Да… да… ва писании нет ни слова об этом.


Я бы рассмеялась, если бы не связанные руки и не дикий ужас, обуявший меня при взгляде на кинжал. Как ловко он управляет людьми. Как вытягивает их страхи наружу и заставляет бояться еще сильнее, а потом кидает подачку, показывая, что страх можно накормить лакомствами и усыпить. Епископ наклонился ко мне, а змея заметалась по руке еще быстрее, и я видела, как священник смотрит на нее застыв от ужаса.

А у меня перед глазами вдруг появилась совсем иная картинка… я увидела маленького мальчика. Его лицо я уже где-то встречала. Он смотрел застывшим взглядом, как черная гадюка ползет по телу женщины, по ее шее, по лицу, между распахнутых мертвых глаз…

— Позвольте я сам! — Ламберт протянул руку к епископу и тот вложил кинжал ему в ладонь. От ужаса у меня перехватило дыхание. — Не думал, что вы боитесь змей. Разве ваше предназначение не заключается в том, чтобы уничтожить самого главного из ползучих гадов, спровоцировавшего первородный грех?

— Не надо, — прошептала я и епископ, подойдя сзади перехватил мой рот атласной лентой, впиваясь ею глубоко между губами, и завязывая ее сзади, снизу под крестом.

Герцог склонился надо мной. Все та же дьявольская усмешка. Поддел ткань на груди, вспорол лезвием и разорвал руками до самого конца, распахивая в стороны и полностью обнажая мое тело. Вся краска бросилась в лицо, опалило скулы, обожгла щеки. Я не ожидала что это будет вот так… При ней! При … нем! Морган… осмотрел мое тело и его ноздри затрепетали, как и губы. Кинжал все еще поблескивал в его руке.

— Вы ведь не делали этого раньше! — тихо сказал епископ.

— Всегда бывает первый раз, — сказал герцог и открыл книгу, которую держал в руках епископ.

— Когда-то мне преподавали уроки рисования. Некий менестрель из Блэра. Кажется, теперь он мертв. Видел его среди повешенных вдоль дороги. Всего лишь нарисовать символ нашей фамилии.

Он окунул острие ножа в чашу и в следующую секунду я замычала от захлестнувшей меня боли. Кинжал заскользил лезвием по внутренней стороне бедра. От неожиданности и непонимания что происходит меня затошнило. И перед глазами заплясали буквы того письма, найденного мною в келье.

«Будь ты проклят, герцог Ламберт, будь ты проклят трижды, Дьявол милостивей тебя, в аду лучше гореть, чем любить тебя. Смерть — это твое второе имя»…

Я встретилась взглядом с глазами герцога и змея на моем запястье захлестнула петлей, завертелась вдоль руки снова… И я дернулась всем телом когда оказалась в самом пекле…

Вонь гари и мяса, крики отчаяния и боли. Языки пламени сверкают в окнах, лижут стены домов, а подросток с огромными дымчатыми глазами прижимает к себе тело женщины, изуродованное страшной болезнью и его пересохшие губы, шевелятся, произнося лютые проклятия. И я знаю кто это… я никогда и ни с кем его бы не спутала, никогда бы не смогла не узнать его глаза. Он кричит, как от дикой боли и я ощущаю эту боль по всему телу.



Все закончилось очень быстро, а по моим щекам градом катились слезы. И не от того, что герцог что-то вырезал на моей ноге… Нет, я все еще была там. В той комнате, где ребенок раскачивался с телом матери и плакал… Ребенок с лицом герцога Моргана Ламберта.

— Все же рисовать я не разучился, — удовлетворенно сказал Ламберт, и я замычала еще раз, когда кожу опалил какой-то антисептик и смазали чем-то жирным. Я осознала, что лежу на алтаре и моя боль более чем реальна.

— Пусть милость Божья, скрестит ваши души. Пусть ниспошлет вам желанное чудо и продление рода вашего. Соединитесь в единое целое.

Я разлепила мокрые от слез веки и дернулась всем телом, когда увидела, как герцог делает глоток из прозрачного маленького бокала, а епископ макает в него красную розу и проводит по губам Моргана. От понимания, что это моя кровь меня снова начинает тошнить. Я вижу, как кусает губы белобрысая. Она недовольна. Она как натянутая струна и ее взгляды, которые она бросает в мою сторону наполнены такой жгучей злобой, что, если, бы она могла меня на этом алтаре зарезать она бы это сделала. Только я не знала за что. Разве меня только что не пытали и не мучили на ее глазах. Разве ей мало моих слез?

В этом мире все сошли с ума… И я сошла с ума. Потому что у меня жуткие видения или галлюцинации.

А он… тот, кого я любила там, в другом мире всей душой, всем своим существом оказался самым настоящим дьяволом и чудовищем. Мне все еще не верилось, что он самолично вырезал на мне какой-то знак. Но саднящая боль на бедре, уже слегка притупившаяся, напоминала об этом… как и том, что я увидела, когда встретилась взглядом с герцогом в момент, когда его лицо исказилось удовольствием от причиняемых мне страданий. Только я ничего не поняла… ничего кроме того, что и со мной тоже что-то не так.

Морган сбросил камзол, расстегнул рубашку, обнажая грудь и поворачиваясь к епископу.

— Заканчивайте ритуал, святой отец.

— Достаточно и руки, Ваша Светлость.

— Я хочу видеть этот знак Господа у себя на груди, — и вцепился в меня диким взглядом. У людей таких глаз не бывает. Только у зверей….И только сейчас я осознала, что у моего мужа в момент сильной ярости были именно такие глаза. Только я понятия не имела на что он способен. И здесь, в этом странном и жестоком мире, я открываю его изнутри… Или вовсе не его. Тогда кого?

Епископ провел лезвием посередине мускулистой, гладкой груди герцога и, когда из пореза выступила кровь, подставил другой бокал, собирая капли крови герцога. Потом развязал ленту и поднес бокал к моим губам. Я тут же сжала их, но герцог сдавил мои щеки, заставляя открыть рот и насильно влил сладковато-кислую жидкость, заставляя закашляться, поперхнувшись. Это была не кровь, а скорее вино, в которое капнули кровью. Это мое больное воображение нарисовало перед глазами целый бокал собственной крови.

Пока я пыталась отдышаться остатки ритуального напитка из обоих бокалов пригубила княгиня, позволив мазнуть по своим губам белым цветком, а потом он… Морган наклонился к ее рту и накрыл его своим. В эту секунду мне захотелось завопить, захотелось сорвать с себя все эти веревки и отобрав нож у епископа всадить его в грудь белобрысой и … этому Дьяволу! Кажется, я схожу с ума в этом мире вместе со всеми остальными.

— Пока будет длиться пиршество, посвященное помолвке пусть душа и тело этой оллы очистятся. — сказал герцог епископу.

Больше он на меня не смотрел. Они ушли, оставив меня валяться там, совершенно голую, связанную, залитую слезами. Ушли рука об руку.

И мне показалось, что те проклятия… те страшные слова на бумаге написала я сама. Я даже увидела, как белоснежная женская рука выводит эти буквы на бумаге…





ГЛАВА 12




Этот вечер казался мне нескончаемым. Все эти часы пока я сидел во главе стола и смотрел на лица своих подданных, пожиравших мясо, впиваясь зубами в сочные свиные ножки, запивая квасом и пивом. На их раскрасневшиеся лица, на осоловевшие глаза. Через несколько дней они так же будут жрать на моей свадьбе. Король Карл, его прихлебатели и жополизы, мечтающие меня свергнуть.

Мучительней всего было сидеть здесь и знать, что она там лежит, привязанная к столу. Голая, покрытая мурашками, дрожащая и испуганная. Именно такой мне и хотелось ее видеть с того момента, как я прочел ее отказ. Запомнил каждую букву, каждое предложение. С каким высокомерием она отказалась и выбрала своего Бога. Теперь ее Богом буду я. И сегодня я научу ее первым молитвам.

Мне. Своему хозяину. Моргану Ламберту Герцогу Адорскому, А еще через неделю я возьму ее тело.

— Всего лишь неделя и я стану твоей, — голос Агнесс вернул меня обратно за стол. Я посмотрел на нее и усмехнулся. Если бы не ритуал консумации брака, при котором будут присутствовать все эти красные рожи и сам король, я бы уже давно отымел ее. Хотя, я и сейчас удерживал маленькую княгиню на коротком поводке. Хотя мне уже давно приелись эти раболепные взгляды, дрожащие губки, мокрые складки и стоячие соски, стоит лишь шепнуть им на ушко какую-то банальную пошлость.

— Ты и так моя. Пусть пока и не во всех местах.