Пока смерть не обручит нас

После всего что я видел за последнее время я не считал, что меня можно испугать или шокировать… Но я ошибся. Есть нечто способное свести с ума даже самого циничного человека… свести с ума даже зверя. Ибо зверь не ест себе подобных. Меня рвало прямо на пол их кладовки, рвало так, что мне казалось я выхаркаю свои кишки и легкие вместе с содержимым желудка.

То, что я там нашел… не оставило никаких сомнений — мы попали к тем, кто уже утратил человеческий облик. Нас заманили в капкан и откармливали на убой… Откармливали теми, кого приводили сюда до нас. Ничего чудовищней этого я в своей жизни не видел. Питера я нашел неподалеку от дома в глубокой яме, заваленной ветками. Ему заткнули рот и связали его по рукам и ногам. Он мычал и кивал мне головой. Кивал, чтоб я убирался.

Черта с два я оставил бы его там по собственной воле. Спрыгнул вниз и затаился на дне ямы вместе с ним. Когда вытащил кляп изо рта и принялся развязывать руки — он взвыл от боли и закатил глаза. У него оказалась сломана левая рука и нога. Охотник и его сын специально покалечили его, чтоб не мог сбежать или оказывать сопротивление.

— Уходите, Ваше Сиятельство. Бегите сами. В лес. Бегите на Юг. В Лепрозорий. Да… да в лепрозорий. Вы уже не заразитесь… я точно знаю. Прошло слишком много времени. Лють вам не страшна… В лепрозории можно выжить им возят еду монахи. Ежедневно проезжают через границу и сбрасывают в овраг отбросы, одежду и многие необходимые вещи. Вы туда доберетесь и переждете там голод и эпидемию… Когда оцепление будет снято сможете вернуться домой.

— Мы уйдем туда вместе. Ты тоже не заболеешь. Так как много времени прошло.

— Вместе мы туда не дойдем.

— Ты смеешь спорить со своим господином? Смеешь сомневаться в моих словах?

Я затаился в яме. Уже не человек, но еще не животное. Затаился, чтобы потом резать на куски Элвина, а выбравшись наружу зарубить топором их обоих. Охотника и его жену. Двух тварей, переставших быть людьми и внушавших мне презрение и ужас одним лишь своим существованием. Потом я сжег это адово место, но Питера не вытащил… Не успел. Лес подожгли. Армия Карла Второго зачищала территорию и загоняла выживших в лепрозорий.

Я не осуждал своего дядю. Я бы на его месте поступил точно так же.

Когда все вокруг полыхало я все еще пытался связать веревку из простыней, найденных в лачуге охотника.

— Уходите! Спасайтесь! Вы должны! Вы обещали вашей матери!

Я уползал оттуда на четвереньках. Нет, не рыдал. Полз с остекленевшим взглядом, слыша, как сзади трещат деревья и как расползается огонь. Мне оставалось только одно — бежать. Бежать, как можно быстрее, утопая в снегу, преследуемый пламенем. Словно сама преисподняя гналась за мной и хотела сожрать.

В овраг я даже не прыгнул, я туда скатился и так и остался лежать на спине, глядя как вверху горят деревья и бушует пламя. Из одного ада в другой, где смерть ждала меня с распростёртыми объятиями.

Но у меня был смысл выжить, была клятва и шрам на руке в память об этой клятве, и я не собирался сдыхать после всего, что пережил.

Больные Лютью меня приняли. Как своего. Среди этих несчастных, страдающих от чудовищных болей и умирающих каждый день, оказалось намного больше Людей, именно так с большой буквы, чем среди тех, кто так себя называл и скатился на самое дно бездны.

Я схоронил там всех… Когда остался один, кружил по сараям, заменявшим им жилье и пытался не сойти с ума. Разговаривал сам с собой. С матерью, с братом и сестрой. Выйти из лепрозория я тоже не мог. Овраг со стороны Королевства был обнесен стеной, а со стороны Адора все сгорело. Оставалось только ждать… И я дождался. Дождался, когда в овраг спустились монахи. Спустились, чтобы все сжечь и отпеть тела умерших. Я убил одного из них. Убил, чтобы отобрать его одежду, его кольцо и его Святую Книгу с выбитым на ней именем. Потом натянул на него свою одежду и наконец-то выбрался из Лепрозория.

Через трое суток я вошел в королевский замок и предстал перед Карлом Вторым.

После того, как меня осмотрел его лекарь, провел дезинфекцию и полностью срезал мои волосы, которые было невозможно расчесать, он дал заключение о том, что целиком и полностью здоров, а Карл официально объявил о моем возвращении.

Это был мой самый первый триумф. Моя первейшая победа. Мой первый сокрушительный удар по Блэру.

Ведь король уже почти подписал бумаги о слиянии Адора с графством. Еще немного и Адор стал принадлежать Антуану.

Когда я вошел в залу, где собралась вся знать. Вошел твердым шагом изможденный, с черными кругами под глазами, в парике, в болтающейся на худом теле одежде, Антуан Блэр изменился в лице. Оно стало серого цвета. У него дернулся подбородок и оттопырилась нижняя губа. Он словно увидел призрак. Я пересек всю залу и швырнул ему в лицо медальон при виде которого он отскочил назад, опрокинул кресло и чуть не упал на пол. А я расхохотался… и хохотал так, что мой хохот гремел под сводами залы. Хохотал так, что многие перекрестились. Потом я наклонился, поднял медальон и покрутил его на пальце перед носом ошалевшего Блэра.

— О, я вижу вы узнали эту вещицу, дядя. От чего вы так испугались? Это ведь медальон деда не так ли? В нем спрятана прядь волос или что там спрятано? Вы знаете, что там спрятано?

Он пятился от меня назад, а я схватил его за шиворот и прошипел ему в лицо, прислоняя медальон к его щеке.

— Однажды ты сожрешь волосы с этого медальона. Я тебе клянусь, что этот день настанет очень и очень скоро.

И он настал спустя два года… Настал в тот день когда Адор объявил Блэрам войну… а Маргарет Блэр носила под сердцем свою драгоценность — Элизабет. Драгоценность, которую я собирался у них отобрать.





ГЛАВА 10




Впервые я увидел ее не в зале суда… и даже не в монастыре куда приезжал не единожды, чтобы посмотреть на свою будущую жену. Я увидел ее еще ребенком в колыбели… Когда король Карл решил положить конец возродившейся страшной вражде, унесшей сотни жизней.

Никто не ожидал, что я дойду до цели. Никто не ожидал, что пацан сможет собрать войско, сможет начать отстраивать разрушенный Адор и поднимет за собой людей. Но я смог. Я жаждал мести. Я алкал ее всем своим существом. И я был чертовски упрям. Ничего не боялся. Сам таскал бревна и камни. Сам укладывал их вместе со своим народом, который постепенно возвращался обратно в Адор. Выжившие уцелевшие, спрятавшиеся в лесу. Они шли домой… в свои разрушенные лачуги, к своим непохороненным мертвецам. Я ничего не мог им дать кроме обещания восстановить город. И это обещание я выполнял насколько только мог. Все ресурсы, которые нам удалось собрать, все продовольствие, которое дал нам Карл мы делили по-братски. В тот момент не было разделения на знать и бедноту. Паек строго взвешивался и раздавался людям прямо на площади Адора.

Это были года моего становления, и я оказался на верном пути. Они все пошли за мной. Все до единого. Пошли мстить за своих мертвецов. Война Блэрам была объявлена официально. Я собирался захватить это место и оставить от него одни руины, сравнять его с землей. На моем знамени звенел медальон, чуть позже он будет изображен в одном из клювов трехглавого орла. Потрепанные, истощенные голодом и лишениями мы все равно были сильнее своих врагов. Мы несли им смерть потому что сами ее не боялись. И чем больше я убивал, тем глубже погружался в свой мрак. По ночам слышал, как кричит от боли моя мать или видел свою сестру с вылезшими волосами и покрытую струпьями, а иногда и обгоревшее тело брата. И дьявол во мне хотел погасить ее кровью и болью виноватых. А виноваты для меня были все. Старики, дети, женщины. Абсолютно все. Ненависть не знает возраста и половых различий, ненависть, взращенная на адской боли потерь беспощадна втройне.

Когда мы сожгли и разорили все деревни, находившиеся на границе с Адором Карл призвал меня к себе. Я был молод и дико зол. Я был зол даже на него за то, что обрек многих людей на страшную смерть только потому что боялся распространения заразы… Но это была ненависть обычного человека, а вот правитель во мне прекрасно понимал его действия. Я бы поступил точно так же.

— Как ты вырос и возмужал, мой мальчик! Он бы гордился тобой. Твой отец.

Карл сидел на своем троне. Грузный, располневший за последние годы правления с расплывшимся от пива и вина лицом и круглым жирным брюхом. Да, я вырос. И больше его не боялся. Уважал… но не боялся и если бы было надо я бы объявил войну и ему. Думаю, он прекрасно это понимал. От того и был так приветлив со мной. Знать и простой люд уже давно были недовольны правлением Карла, а отсутствие у него наследника еще больше будоражило народ.

— Пока что ему нечем гордиться. Адор все еще не восстановлен. Люди по-прежнему голодают, а виновный не понес должного наказания. Я хочу, чтобы Блэра признали виновным по закону и казнили его.

— У нас нет для этого доказательств.


Карл покрутил в руке фужер и поставил на поднос.

— Медальон, присланный Маргарет моей матери — это больше, чем доказательство.

— С чьих слов? Умирающей и измученной женщины? У тебя есть свидетели? Осталось письмо Маргарет? На основании чего я обвиню своего собственного брата и отправлю на плаху? На основании твоей ярости и отчаяния? Поиска виноватых?

Я стиснул челюсти и отвернулся к окну. Да. Я знал, что и сейчас он прав. Знал. Но от этого не становилось легче.

— Мне надоела ваша война. Блэр прислал мне письмо с просьбой защитить его земли от вандализма, защитить людей от набегов адоровцев и дикой жестокости. Маргарет Блэр мертва. Несколько месяцев назад крестьяне замучили ее до полусмерти, а она была на сносях.

Я криво ухмыльнулся.

— Надеюсь она сдохла в таких же мучениях, как и моя мать.

— Хватит! Войны больше не будет! Ты взрослый и умный воин. У нас есть враги извне. У нас хватает других проблем. Эти глупые раааспри…

— Распри? — я не выдержал и ударил кулаком по столу с такой силой, что фужер подпрыгнуцл на месте.

— Смерть более половины населения Адора теперь называется распрями? Подлое убийство с целью заполучить Адор это не распри — это и есть война, которую объявил нам Блэр.

— Надо положить этому конец! Вы оба залили кровью все ваши земли. Я слыша Уильям Блэр был повешен, а затем сожжен в лесу твоими солдатами. Разве недостаточно жизней ты отобрал? У Антуана родилась недавно дочь. Если ты обручишься с ней — война будет окончена, а ваши семьи породнятся. И если ты умен, если в твоей голове пульсирует не только жажда мести, а и трезвый расчет — ты сделаешь как я говорю. Поверь. Нет лучшей расплаты, чем отдать родную дочь ненавистному врагу и знать, что он ее трахает в разных позах.

Тяжело дыша я смотрел на смеющегося Карла и мне хотелось плеснуть содержимое бокала ему в лицо, чтоб он перестал ржать.

— Я скорее насажу этого младенца на свое копье, чем заключу этот брак! Они убили мою семью! Их кости перевернутся под землей если я сочетаюсь браком с кем-то из Блэров.

— Глупости! Месть не всегда означает кровопролитие. Да и предостаточно крови уже пролито! Я слышал, что в Блэре есть плодоносные шахты. Мои люди донесли мне об этом совсем недавно. Сам Антуан не знает об этом. Ты можешь стать хозяином всему Блэру на совершенно законных основаниях и дать процветание своему городу, захватив шахты, притом законным путем. Как приданное его дочери. — король осушил фужер до самого дна и бросив на пол, вытер рот тыльной стороной ладони. — а сучку Блэр всегда можно упрятать в монастырь и трахать кого захочется. Кстати… как насчет сочной, грудастой любовницы, мальчик? Когда ты в последний раз взбирался на бабу?

Он пристально смотрел на меня и вдруг разразился диким гоготом.

— Та ладно! Никогда? Серьезно? Это надо исправить… сегодня же. Немедленно.

Он хлопнул в ладоши и в залу вбежал один из королевских помощников.

— Приведи ко мне Эльзу. Скажи, что срочно.

Эльзой оказалась княгиня Холт. Овдовевшая знатная дама, которую Карл затащил в свою постель. Она была далеко не первой свежести и скорее напоминала доярку с деревни с огромным бюстом и крутыми бедрами, с белыми ляжками и густой порослью светлых волос между ног. Но я тогда впервые видел голую женщину. Ее грудь, ее кожа, даже просто понимание, что она голая, сводили меня с ума. Это был естественный подростковой голод и жажда секса. Совершенно примитивная потребность. Похотливая дрянь изошла слюнями, когда стянула с меня всю одежду, а я мял ее вымя, дергал соски и кончил несколько раз еще до того, как она ко мне прикоснулась.

Но с ней я научился многому, и она довольно долгое время была моей любовницей и наставницей. Приехала ко мне в Адор и жила в моих покоях. Я ее пользовал, а она… как ни странно она меня любила. Грубого, дикого, растерявшего все манеры, имеющего ее тело и совершенно плевавшего на ее душу маленького дьявола. Она так меня и называла «мой Дьявол с глазами цвета дыма». Я же относился к ней с долей презрения. Ласкал ее тело, лизал его, трахал во все отверстия, смотрел как она лижет и сосет меня и презирал за то, что дает это все делать с ней и давала не только мне. Смотрел как она воет, плачет от наслаждения, дергается в конвульсиях и ощущал эту брезгливость где-то в глубине души.

Но она научила меня доводить женщину до оргазма всеми способами, какие только может придумать извращенная фантазия. А у меня она оказалась просто дикой. Эльза научила меня такому, чего знатные вельможи не знают и знать не должны. Научила грязному и извращенному сексу, научила заставлять ее орать от удовольствия и скулить, ползать у моих ног и вымаливать ласку. Вначале меня это заводило и забавляло. Смотреть как она голая, виляя толстым белым задом со спущенными на колени панталонами, кругами лазит у моих сапог, а потом притянув за волосы насадить ее глотку на свой член и с упоением ее трахать, не обращая внимание на сопротивление, слезы и слюни, и спустить в него мощной струей семени, а через полчаса отодрать ее еще раз так, чтоб потом валялась на ковре и тихо постанывая проклинала меня и боготворила.

Потом она мне надоела, и я нашел себе молодую любовницу. Смотреть как мой член берут сочные губки, а не дряблый рот было гораздо приятнее. Как, впрочем, и лишить ее девственности. Проталкиваясь в тугое отверстие. Эльза умоляла не выгонять ее. Валялась у меня в ногах, обнимала мои колени и просила, задрав ко мне залитое слезами лицо.

— Нееет… это не я тебя учила… ты все знал и сам. Ты дьявол. Ты сам Сатана, посланный искушать и сводить с ума. Не гони меня, мой мальчик… не гони. Мне не нужны деньги. Только позволь остаться возле тебя… Позволь просто быть рядом и иногда снимать с тебя сапоги.

Я отослал Эльзу и велел ей больше не приближаться к Адору. Она утопилась в темных водах Эглана. Ее труп всплыл под моими окнами и его увидела Бриана как раз тогда, когда я остервенело долбился в нее сзади, наклонив над подоконником и придавив лицом к стеклу.

Она заорала, пытаясь вырваться, указывая пальцем на труп, бьющийся о берег и о камни. А я не выпустил ее пока не излился внутри ее тела, глядя на плавающую в воде Эльзу. Нет. Во мне не жила ни жалость, ни брезгливость. И самое последнее, что внушало мне ужас — это смерть.

Но после нашего разговора с Карлом я поехал в Блэр. Встретиться с Антуаном. Король был прав. Лучшая месть — это отобрать у него все, что ему дорого.

Хитрый старый ублюдок был предельно вежлив. Он встретил меня хлебом-солью.

Но я не торопился есть в замке Блэр. Кто знает, что за отраву мог он мне подсунуть. После трапезы Антуан повел меня в покои своей дочери. Ей тогда было несколько месяцев от роду. И я был удивлен почему Блэр так быстро согласился на предложение Карла. Почему встретил меня так радушно после всего что между нами было….Но едва я увидел Элизабет я все понял.

Ее глаза уже тогда сверкали в полумраке и меняли свои оттенки. Взяв ее на руки, я смотрел на крошечное лицо и чувствовал, как ярость и ненависть меня переполняют. Хитрая тварь Блэр знал, что его дочь могут растерзать в любой момент. Людям достаточно увидеть эти глаза, чтоб решить уничтожить ребенка. Он подсунул ее мне. Решил убить двух зайцев одним выстрелом.

— Что с ее глазами?

— Ничего. Это свет так падает.

— Ложь! Ее глаза меняют цвет. С твоей дочерью что-то не так! Поэтому ты решил подсунуть ее мне? Люди увидят это уродство…

— Не увидят. Я спрячу ее в монастыре Молчальниц до совершеннолетия. Потом она сможет этим управлять. Мне так сказали!

— Чем этим?

— Не знаю… цветом глаз.

Он действительно не знал. Я видел это по растерянности в его глазах и по жалости застывшей в них. Да, за все приходит наказание и не всегда за грехи платят именно те, кто их совершили. Я смотрел на ребенка … нет, я не боялся ее, не боялся цвета глаз. После всего пережитого я забыл, что такое страх. И потерял всех, за кого можно было бояться. И вдруг малышка обхватила мой палец пухлыми пальчиками и усмехнулась. Ее глаза светились ярко зеленым цветом. Она улыбалась и на ее маленьких щеках играли ямочки, а крошечны пальчики сжимали мой палец. Я вдруг подумал о том, что, если не женюсь на ней — ее рано или поздно казнят за эти глаза. И Антуан Блэр знал об этом хитрая тварь.

— Отдам все шахты, отпишу половину графства. Окончится бойня.