Пока медведица на небе

– Ну, хорошо, – вздохнул он и с ногами умостился на Сенькину кровать. – Можно я у вас посижу?

– Не, я, конечно, не против, но лапы спусти, – сказала Сенька. – Мне сегодня еще здесь спать.

Вспомнив, что она не нашла его сегодня на месте, Клава спросила:

– Ярик, а ты у Нюрки сегодня ночевал, что ли? – улыбаясь, спросила она. – Теперь, как честный человек, ты обязан на ней жениться.

Ярик покраснел, когда Клава стала подшучивать над ним, и даже немного обиделся.

– Ну, ладно, прекрати, – сказала Клава, – не дуйся, расскажи, у вас что, отношения или так?

– Клава, вот ты мне как старший товарищ посоветуй, – очень серьёзно сказал Ярик.

– За старшего можно и отхватить, – беззлобно сказала Клава. – Где твоя воспитанность, Ярик? Дурной тон – напоминать женщине о её возрасте, даже если ей восемнадцать.

– Прости, – покраснев, сказал тот и продолжил: – Может, я Нюру в Краснодар заберу, или это очень глупо? Как думаешь, она высмеет меня, если я ей это предложу?

– Давай по порядку, – остановила Клава. – Я ничего не поняла, какой Краснодар?

– Если по порядку, то вчера ко мне пришла Лариса.

– Это мышь, я ее тоже видела, когда к тебе заходила, давай не настолько по порядку, промотай чуть-чуть.

– В общем, если промотать, перина у Нюры необыкновенная, – мечтательно сказал Ярик.

– Нет, фу, Ярик, без подробностей, еще промотай, – закричала Клава. – Здесь дети.

Сенька же сидела довольная и с открытым ртом слушала взрослые разговоры. Но продолжить было не судьба, в дверь заглянул Карл и махнул Клаве со словами:

– Выйди на два слова.

– Значит, так, я вышла, а ты, перемотав всё в своей голове, мирно расскажешь ребенку про мышку в твоей комнате, – сказала Клава Ярику, будто поставив задачу на планерке.

– Но она страшная, – возмутился Ярик.

– Можно подумать, ты красивый, – ответила Клава, вспомнив Нюркины ночные слова, и вышла из комнаты.

– Клав, мне нужна помощь, можно воспользоваться услугами твоего золотого секретаря? – сказал Карл, заглядывая ей в глаза, будто хотел прочитать в них, обижена она на него или нет.

– Конечно, почему вы спрашиваете? – совершенно нейтрально ответила Клава. – Она ваша подчинённая в том числе.

– Клав, ты обиделась, прекрати.

– Это вы прекратите, Карл Юрьевич, – немного резко сказала Клава. – Говорите задание и забудем о моей маленькой слабости, и вы, и я оба понимаем: у этой истории нет продолжения. Здесь просто обстоятельства такие, что окружающий мир провалился куда-то, и все видится иначе, но только он восстановится, как все происходящее покажется нам с вами плохим сном. Вернее, нет, не так, каждый сам будет решать, какой сон смотрел, хороший или плохой, но то, что это был сон, это будет понятно всем.

– Посмотрим, – примирительно сказал Карл, – но мне кажется, что ты не права.

– Что вы хотели? – не дала ему договорить Клава.

– Попросите ее до вечера выяснить вот это, – Карл дал ей листок бумаги, где он ручкой написал вопрос.

– Хорошо, – коротко, как хороший исполнитель, сказала Клава. – И еще ко мне вчера приходила Марина и сказала, что Филипп не настоящий винодел, поговорите с ней об этом, возможно, это будет важно для вашего расследования.

– Для нашего, – поправил ее Карл, взяв осторожно за руку.

– Для нашего, – опять очень легко и равнодушно согласилась Клава и тихо убрала руку из зажима крепких мужских пальцев. – Пойду на горку, там связь берет лучше.

Карл стоял в оцепенении, не зная, что делать, в душе он думал, что, придя к ней и дав задание, они оба сделают вид, что ничего не случилось. А что, возможно, Клава права и это просто наваждение, которое происходит по причине яркого краснодарского солнца, чистого воздуха, гор и сосен, по причине того, что вокруг так мало, непривычно мало людей, а возможно, еще потому, что здесь всегда есть Медведица на небе.

– Сенька, Ярик, у меня к вам особое задание, – сказал Карл, вновь заглянув в комнату. – Оно, по сути, самое важное, один я не справлюсь. Но учтите: у нас очень мало времени, на все про все три часа.





* * *


Карл еле успевал, ему просто необходимо было уточнить каждую мелочь. Дом уже начал гудеть, все собирались на ужин, договорились встретиться в восемь в столовой. Нюрка, почему-то сегодня особо печальная, только успевала носиться из кухни в столовую, накрывая обеденный стол по всем правилам гостеприимных хозяев, красиво и хлебосольно. У Карла почти все сошлось, ему осталось только поговорить с хозяином дома, заручиться его поддержкой. Степана Егорыча он застал в своей комнате, хотя когда-то давно, скорее всего, она была кабинетом, дубовый стол с красивыми резными стульями и стеллажи книг по стенам недвусмысленно намекали на это.

– Можно к вам, Степан Егорыч? – сказал Карл, войдя в комнату.

– Да, проходите, – пригласил хозяин, он сидел за столом и что-то читал.


– Странно все-таки, – начал Карл, сев на стул напротив хозяина, – мы к вам завалились, как снег на голову, странная компания, странные разговоры ведем, какие-то сокровища, кого-то ищем из далекого прошлого, а вы ни разу даже нас ни о чем не спросили.

– Вы знаете, молодой человек, – сняв очки и отложив документы, ответил хозяин дома, – жизнь отучила меня быть любопытным.

– А вы не боитесь, что мы преступники какие-нибудь? – допытывался Карл.

– И здесь она поработала своими железными руками, – засмеялся хозяин.

– Кто? – не понял Карл.

– Жизнь, – пояснил Степан Егорыч. – Так случилось, что вся моя жизнь прям серединой своего пути прошлась по девяностым, кто бы что ни говорил, как бы ни ностальгировал, я вам основательно скажу: страшное было время, возможно, одно из самых страшных после войны. Я даже врагу бы не пожелал жить в это время, а особенно в Москве, да еще и бороться за свое право жить под этим солнцем. Девяностые со своим беспределом катком проехались по всем, даже по самым лучшим и порядочным людям, абсолютно все совершали подлости, а многие даже преступления, просто потому, что вокруг творилась вакханалия, и если не ты, так тебя. В страшные девяностые действовали законы джунглей, выживал сильнейший по принципу «или ешь ты, или тебя». Мне кажется, в девяностых люди ничего не боялись, у них просто атрофировалось это чувство, и те, кто прошел то страшное время, выживут в любой ситуации. Так что не вам с вашей гоп-компанией меня пугать.

– Именно поэтому вы уехали в глушь из Москвы? – спросил Карл.

– Ну, почему глушь, ты знаешь, Карл, – как бы само собой перейдя на ты, начал рассказывать Степан Егорыч, – я столько в молодости грешил и совершенно не боялся суда божьего, ведь нам в СССР говорили, что бога не существует, все неверующие были. Да и за себя не боялся, а больше у меня никого не было. Случайно судьба забросила меня сюда, всего на пару дней, вопрос как раз с конезаводом решали, двадцать пять лет назад, хотя после того я не верю в случайности, все в этом мире – это шанс нам, людям, на счастье, на любовь, на настоящую жизнь. Вот сидит кто-то наверху, возможно, не сам бог, я думаю, у него тысячи помощников, так вот, один из таких ангелов, сидя наверху, решает дать шанс именно тебе стать счастливым. Он сводит тебя с людьми, отправляет в места, которые могут изменить тебе жизнь, а ты уже решаешь, воспользоваться этим шансом или нет, быть тебе счастливым в этой единственной жизни или продолжать быть несчастным. Ну, в общем, встретил я здесь мою Лилю и потерялся навсегда, мне два дня хватило понять, что и не жил я вовсе, а так, землю топтал да грехи зарабатывал. Ты знаешь, я тогда принял самое правильное решение в своей жизни – вернулся в Москву, все продал и переехал сюда. Именно тогда судьба подарила мне двадцать самых счастливых лет, детки у нас родились, правда, случилось несчастье, очень рано умерла она, но напоследок обещание с меня взяла, мол, за грехи отцов дети расплачиваются, ты, Стёпушка, делай побольше людям добра, отмаливай свои грехи, чтоб на деток наших они тяжким грузом не упали. Вот так и живу я сейчас, станицу нашу поддерживаю изо всех сил, иначе совсем бы зачахла, старикам нашим помогаю, чем могу, председательствую просто на собственной инициативе, вон церковь построил, и если мне на моем жизненном пути люди попадаются и помощи просят, стараюсь помочь, считаю, что специально их мне господь послал, чтоб я смог искупать грехи свои, не делясь ими с детьми.

– Да, поучительная история, – задумчиво сказал Карл, переводя все сказанное на себя. – А как все бросить, как решиться на это, ведь там все так налажено, так все удобно?

– Я тоже такой вопрос себе задавал, когда после знакомства с моей Лиличкой в Москву возвращался. Она ехать туда категорически отказалась, а в поезде, которым я путешествовал тогда, ко мне в купе старушка подсела, совсем божий одуванчик. Я-то с горя и от расставания с любимой пить стал, уже вторую прикончил, а она молчит, не ругается, только взглянет на меня и вздыхает.

«– Презираешь меня? – спросил я, уже довольно набравшись.

– Что ты, касатик, жалею я тебя, несчастный ты, – очень спокойно ответила бабка.

– А как обрести-то его, счастье это твоё, как понять, где оно, как не ошибиться? – решил поспорить я.

– Так просто очень, – ответила бабка с таким выражением лица, как будто я у нее глупость какую спросил. – Ты представь, что тебе жить один день остался, и спроси себя, с кем бы ты хотел его провести, там и счастье твое».

– Те слова бабки даже в моем пьяном мозгу отпечатались навсегда, проснулся я, а ее уж в купе нет. Была та бабка или не было ее, так я понять и не смог, но точно знал: если один день мне остался, то хочу я провести его рядом с моей Лиличкой. Так что все просто, парень, не надо усложнять свою жизнь, все очень и очень просто в этом мире, особенно когда один день остался.

– Степан Егорыч, я вообще к вам по делу, – сказал Карл, возвращаясь к действительности.

– Я так и понял, что не побеседовать о жизни, говори, что надо, – улыбнулся он, и Карл понял, что он совсем не старик, а красивый мужчина, очень скучающий по своей рано ушедшей жене.

– Да нет, разговоры про жизнь оказались очень кстати, за них вам отдельное спасибо, – вздохнул Карл, – но мне действительно кое-что от вас нужно. Вечером за ужином, вот уже через час, я хочу вывести на чистую воду убийцу, который лишил жизни одного хорошего человека, как ни прискорбно, он среди нас. Но мне просто необходима для этого ваша помощь, – Карл говорил на тон ниже, чем раньше, будто боясь, что их могут подслушать.

– Ну, что ж, говори, – сказал заинтригованный хозяин, – чем смогу, помогу.

– Сразу предупреждаю: идея бредовая, но она должна сработать, – ухмыльнулся Карл, и, как всегда в таких моментах, его глаза заблестели азартом.





* * *


Солнце уже склонилось к горизонту, покорно накинув на станицу Зареченскую густые сумерки, словно вдова надевает свой невеселый наряд, спокойно и обреченно.

– Что поделаешь, юг, – философски сказал Боря, глядя в окно, – у нас всегда рано темнеет.

Сегодня всем было как-то особенно тоскливо, потому что ничего не получилось, потому что завтра в Краснодар, а там опять расследование, и тягостные мысли вернулись ко всем поочередно, словно загулявший муж, вернувшийся домой, ожидаемо и неприятно.

– Надо сфотографировать такой красивый стол, – сказал Филипп. – Марина, это ведь русский стол? – обратился он к сидящей в кресле-качалке женщине.

– Еще нет, – равнодушно сказала та, монотонно раскачиваясь в стареньком кресле, казалось, будто в один миг ей все здесь стало неинтересным.

– Почему? – пытался разговорить ее француз.

– Потому что водки еще нет, – весело вставила Динка, заходя в столовую. – Когда начинаем, где все?

– Клава пошла звать Ярика и Сеньку, Карл на крыльце сидит, думаю, скоро уже, иначе гуся мы будем есть холодного, – было видно, что стол произвел впечатление не только на француза, но и на настоящего русского мужика Бориса.

– Вот это гусь, – еще с порога крикнула Сенька. – Клавочка, а что, такие бывают?

– Бывают, еще больше бывают, раза в два, – сказал Борис. – Поверь мне, человеку, у кого в хозяйстве сотня таких красавцев.

– Серьезно? – со всей искренностью, на которую способны только дети, воскликнула Сенька. – Вот бы посмотреть на самого большого, на вожака.

– А вот тут ты не права, самый большой не значит вожак, вожак – тот, который самый наглый, даже не сильный. Все как у людей, кто раньше встал, того и тапки. Был у меня такой, все улететь хотел и стаю свою поднять, сам щуплый был, и у него получалось. Вот поднимется в небо, а его друзья не могут, телеса свои отъели, да и, видать, мечты у них такой не было, а он полетает кругами и садится, не летит без своей стаи. Пришлось ему крылья обрезать, а то чуяло мое сердце: этот подпольщик подбил бы остальных на побег, – захохотал Боря. – Так что, если хочешь, попроси Клаву и приезжайте ко мне на экскурсию, я вам такое покажу, что вам, городским жителям, и не снилось.

Как-то сразу обстановка разрядилась, все стали разговаривать, шутить, и напряжение ушло.

– Ребята, церковь горит, – закричал Карл, забегая в столовую.