Пока медведица на небе

– Ну и что это было? – недовольно спросил Карл.

– Привал, – буркнула Клава.

Карлу стало обидно, что она так разговаривает с ним, и он начал вредничать:

– Скажите мне, пожалуйста, сколько можно есть?

– Зря ты так, – возмутилась по-свойски Сенька, она считала, что имеет право ему тыкать после всего того, что они пережили. – Время обеда, Клавочка абсолютно права.

– А кто на вечной диете, может идти в машину и дальше обниматься с молодыми спортивными девушками, ведь они питаются цветочной пыльцой. Или вы не обнимаетесь, а так, проверяете свои версии, обнимая подозреваемых? Кто следующий на очереди, Боря? – Клава никак не могла остановиться, ее несло со скоростью ветра, и она не понимала, что с ней.

Карла зацепили слова про подозреваемых, он совсем забыл, купаясь в обаянии молодой Динки, зачем все это. Конечно, по сути Клава была права, но как настоящий мужчина он не мог вот так запросто признать это и, долго не ища слабых мест у Клавы, пошел по накатанной уже дороге:

– Вот мне просто интересно, сколько нужно съесть, чтоб довести себя до такого? Где было ваше чувство прекрасного в этот момент, чувство меры наконец?

– Оба этих ненужных чувства у меня атрофированы, – вредничала Клава, аппетитно откусывая пирожок с капустой. – Они у меня переформировались в чувства «вкусно» и «удобно».

– Ну как, вкусно? – брезгливо спросил Карл.

– Так себе, – честно ответила Клава.

– Зачем тогда едите? – удивился ее откровенности начальник.

– Кормлю разбушевавшегося тигра внутри себя, иначе он может вырваться и разорвать вас, – ответила она и взглянула на него так, что Карл тут же встал и вышел из закусочной, решив поверить ей на слово.

После обеда все повеселели и уже обсуждали план действий.

– Первое – это надо сходить в сельсовет и выяснить обо всех Марфах, когда-то живших в этом поселке, – командовал Карл, почему-то заняв переднее сиденье, но, к слову сказать, Борис сопротивляться не стал, а с удовольствием пересел на его место. Правда, в отличие от Карла, его внимание было полностью поглощено Мариной и Филиппом, он даже сел между ними и выглядел абсолютно счастливым, казалось, именно этого ему и не хватало для счастья.

– Ярик, скажи, ты что-нибудь еще понял из сумбурных записей Федора Осиповича?

– Пока только то, что арестованный Козарь, водитель машины, хотел купить себе жизнь. На первом допросе он рассказал, что его принудили к работе на «душегубке», и, как только у него появилась возможность, он сбежал из Краснодара, спрятав машину. Обещал показать, где она находится, в обмен на жизнь, но в те времена эта машина была не нужна никому, и его приговорили к расстрелу. Когда он понял, что не прокатило и его действительно расстреляют, умоляя, просился на второй допрос, но вот о втором допросе отец пишет туманно, одними существительными. Безбожник, дом, скелет, большими буквами «немец» и три восклицательных знака, вокруг он нарисовал много крестов, и я не пойму, они нарисованы хаотично или здесь есть логика, может, он просто скучал, но на отца это не похоже, я покумекаю, повспоминаю, что он говорил мне раньше, может, что и придет на ум.

– Понятно, так как пока особых параметров для поиска нет в записях Федора Осиповича, будем отталкиваться от того, что имеем. Нам придется разделиться: кто-то пойдет в сельсовет, кто-то в сельскую церковь, а кто-то на кладбище, – словно на планерке в своем офисе раздавал указания Карл.

– На кладбище-то зачем? – испугалась Динка, выпучив глаза. – Я не пойду.

– И я, – вступил в разговор Ярик. С огромной шишкой на лбу и растущим синяком под глазом он выглядел пиратом, но не страшным, а эдаким пиратом-неудачником.

– Мы с Филиппом пойдем в архив, – сказала Марина и вопросительно посмотрела на француза. – Я представительная, Филипп – иностранец, я думаю, глава к нам проникнется и даст посмотреть записи.

– Я с вами, – тут же подхватил Боря. – Я столько этих чинуш уболтал за свою жизнь, вы даже представить себе не можете, к тому же я, если что, и на лапу дать могу.

– А я вообще никуда не пойду, – как всегда загоготал Саня, – буду продолжать праздник.

– Печень-то выдержит твои гулянья? – едко вставила Марина.

– Она у меня командирская, если она твою стряпню выдержала, то ей уже ничего не страшно, – ответил тот, явно довольный своим ответом.

– Скотина, – вновь сорвалась Марина и кинула в него телефон.

Надо отдать должное – реакция Санька всех впечатлила, он поймал гаджет и вернул бывшей со словами:

– Да, но обаятельная скотина, и уже не твоя, так что не порть фактуру, мне еще жену искать, не везет мне в последнее время с женщинами, – показательно вздохнул на последних словах Саня и получил от Клавы виртуальный Оскар за лучшую роль оскорблённой невинности.

Чтоб успокоить начинающийся скандал, Карл вновь взял слово:

– Я всё понял, распределимся так: Марина с Борей и Филиппом идут в сельсовет, Ярик и Динка – в церковь, все записи о крещеных и отпетых Марфах надо посмотреть, правда, еще не факт, что они остались после войны. А мы с Клавдией Петровной пойдем на кладбище.

От этих слов глаза Клавы округлились, а изо рта почти вырвалось ругательство, но Карл опередил и примирительно сказал:

– Клавдия Петровна, вот чем больше смотрю на вас, тем больше понимаю, что бедра у вас не толстые, а просто имеющие форму. В этом деле ведь как, главное – присмотреться. Вот завтра на кладбище я еще немного посмотрю, и, думаю, инцидент исчерпан.

На такой явный шантаж Клава заскрипела зубами от злости, но, собрав всю волю в кулак, промолчала.

– Я с вами, – крикнула Сенька с последнего ряда.

– Ни в коем случае, – рявкнула Клава, вложив в это предложение всю злость, что копилась у нее на начальника. – Ты останешься с Саньком на его празднике души. Будешь контролировать, чтоб ничего не натворил, а то душа у него широкая, а станица там маленькая, они могут не совместиться: или его порвет, или её.

– Ну, Клава, – попробовала сопротивляться Сенька, – мне скучно будет, можно с вами?

– Сеня, поверь мне, когда Санек пьет, скучно не бывает, и вообще, это задание я, кроме тебя, больше никому поручить не могу.

– Мне не нужен надзиратель, – решил обидеться еще и Санек.


Но разговор пришлось прервать, так как навигатор приказал свернуть с большой и красивой дороги на узкую и гравийную.

– Приготовьтесь, ребята, сейчас у нас зона турбулентности, – сказал Клава, и автобус затрясло.





* * *


Два часа по неровной дороге доконали всех, навигатор перестал подсказывать еще час назад, отказавшись работать в этой глуши, а дорога все не заканчивалась. Больше всех страдал и причитал Ярик, досадуя на свою судьбу и на то, что он не перенесет этой дороги и жить ему осталось совсем немного.

– Как же ты героем хотел быть, или ты планировал подвиг совершить и сразу в душ? – злилась Клава, тоже в душе проклиная эту дорогу.

– Если бы это мучение было во имя великой цели, я бы потерпел, – парировал Ярик.

Клава уже хотела ответить горе-герою, но препирание пришлось прервать: она увидела старика, идущего по дороге. Это был первый человек, попавшийся им по пути за последние два часа. Поравнявшись с ним, Клава затормозила и, прикрикнув на Ярика, чтоб он помолчал, пока она разговаривает, с вымученной улыбкой высунулась в окно.

– Добрый вечер, – сказала Клава, – скажите, я правильно еду в Зареченскую?

– Не знаю, девушка, – ответил старик, щурясь, разглядывая их разношерстную компанию. – Вообще-то дело ваше, лично я бы туда не ехал.

– Понятно, – расстроенно произнесла Клава, понимая, что старик морочит ей голову.

– Но у меня-то выбора нет, – продолжил шутник, – я там живу, а вот вы еще можете повернуть назад.

– Дедушка, так давайте мы вас подвезем, а вы нам дорогу покажете, – высунулся в окно счастливый от услышанного Ярик.

– Дед Мороз тебе дедушка, – погрозил кулаком в окно старик, – а я Степан Егорович, поддал бы за такое неуважение, да вижу, тебе и так в жизни достается.

– Егорыч, не обращай внимания, – встрял в разговор Борис, показавшись в соседнем окне, – бедолага он у нас, садись, подвезем.

Старик ловко подкинул палку, с которой шел, и одним концом больно ударил Борю по голове.

– Какой я тебе Егорыч, ты еще не родился, когда я уже уважаемым человеком был, – совсем обиделся старик и пошел дальше по дороге, не желая больше с ними разговаривать.

– Набор дебилов, – вздохнул Карл. – Это всё вы их понабрали, – обратился он к Клаве и вышел из машины.

– Неправда – только и крикнула ему вслед обиженная Клава, – мой только один, и он сейчас молчал.

После этого с последнего ряда послышался удивленный голос Санька:

– Клав, а ты про кого сейчас? Ярика это ты, что ли, с собой позвала? Зря, Карл прав. Непутевый он какой-то, за ним нужен глаз да глаз.

Но ему никто не ответил, все в напряженном молчании наблюдали, как Карл, подключив все свое обаяние, разговаривал со своенравным дедом, словно от этого зависела их жизнь. И только когда они развернулись и направились к машине, по салону пролетел легкий вздох облегчения и Сенькино радостное «Ес».





* * *


На самом деле Степан Егорович оказался классным стариком. Усевшись демонстративно на переднее сиденье, он в начальственной манере стал показывать направление, попутно рассказывая историю станицы.

– Ну, если быть точным, то от станицы Зареченской ничего уж и не осталось, – тоном гида вещал он. – Когда-то в ней был огромный конезавод, известный на весь Союз. У нас были такие породы, которых в мире оставались единицы.

Видно было, что он был причастен к данному процессу, но, помня о шишке на лбу у Бори, все побаивались спрашивать, каким образом.

– После развала Советского Союза завод сначала начал хиреть, животных кормить было нечем, зарплату не платили, и, наверное, года за три он полностью закрылся. А станица-то только им и жила, работать стало негде. У нас ведь даже моря нет, чтоб турист какой ехал, в общем, кормиться стало нечем. Потянулся народ в город, сейчас Зареченскую и станицей-то уже не назвать. Так, деревушка, живут только бабки, деды, век свой доживают да пенсию проедают.

– Вы вот, я смотрю, человек в станице авторитетный, – начал с поклона Карл, – значит, можете подсказать, у кого мы можем на постой остаться. Компания у нас большая, да и с головой не все дружат, как вы заметили, но оплатить свое жилье в состоянии.

– Да что и думать, – усмехнулся дед, – только у меня и можно поселиться. У меня у одного двухэтажный дом в станице. Как жена-то померла, я на второй этаж, правда, и не поднимаюсь. Дети ездят редко, в Геленджике они у меня живут, в основном я к ним наведываюсь. Так вот он, мой дом, приехали.

Деревья будто в один момент расступились, и как на ладони раскинулась деревня, домики маленькие, разноцветные, правда, немного заваленные, зато огороды и сады были великолепны в своей пышности и зелени. Самый большой дом стоял с краю деревни на кромке леса. За ним метрах в ста виднелась красивая церковь, переливаясь золотыми куполами и совсем не сочетаясь с простотой деревни. Все с превеликим удовольствием покинули автомобиль и начали растирать затекшие конечности. Дом был красивым и, что самое главное, по сравнению с другими домишками, ухоженным. Огромный, двухэтажный, построенный из кругляка, благородного коричного цвета и темной обналичкой выглядел, конечно, впечатляюще.

– Ого, – присвистнул Борис.

– Круто, – зачарованно сказала Сенька и, не поверив в удачу, спросила: – Мы будем здесь жить?

– Кем, говоришь, Степан Егорыч, ты работал? – тыкнул деду, которого уже все боялись, Санек, но он не привык бояться людей, возможно, из-за своей комплектности платяного шкафа, а может быть, по роду деятельности, он был упертый и до тупого смелый, как говорила Клава, без башки.