Ничья его девочка

— А тебя не возьмут ты даже не крещенная.

— А вы оказывается о Боге говорить умеете. И что такое крещение знаете. О как. Не ожидала. Может еще и церковь у нас в городе вы отстроили?

Поднял на меня взгляд ни капли интереса, любопытства или сочувствия. Совершенно бесчувственный и безэмоциональный. Когда смотрит так мне ударить его хочется или в лицо ногтями впиться.

— Да — я. Так вот, никаких выходок. За тобой будут присматривать. Если что не так — доложат мне.

— И что?

— А то что я выполню то обещание, что давал тебе неделю назад.

И равнодушие тут же пропало. Вспыхнули его глаза, оттенок стал горячим, обжигающим и зрачки расширились, а у меня тоской грудь сдавило так сильно, что слезы в горле комком стали.

— Все. Иди. Разговор окончен.

Встал с кресла и к окну подошел, открыл привычным жестом форточку и сигару в рот сунул, поднес зажигалку. И я не знаю почему так поступила, не знаю, как осмелилась, как вообще позволила себе это сделать. Бросилась к нему и обвила сзади руками.

— Не гоните меня от себя. Не хочу от вас уезжать. С вами хочу. Захар… пожалуйста. Нет кроме вас никого… не нужна никому. Не гоните меня!

Отражение его в стекле вижу, как рука с сигарой дрогнула, он ее в форточку швырнул и долго мне в глаза через стекло смотрел.

— Так надо.

Развернулся и сдернул с моего плеча кофту вниз, обнажая едва затянувшийся рубец. Потрогал кожу вокруг него дрожащим пальцем, а потом руку мою схватил и губами к ладони прижался ненадолго. Всего лишь на секунду и тут же отшвырнул, отвернулся, оперся о подоконник, глядя на улицу.

— Иди собирайся. Через час будь готова. Иди, я сказал!

— Не поеду никуда!

— Поедешь. Не поедешь на вокзал отвезу и сутенерам отдам. Будешь той швалью, которую я подобрал. Выбирай сама.

От ярости и бессилия слезы из глаз потекли и сердце с такой силой свело, что казалось от боли вдох сделать не смогу.

— Ненавижу вас… если бы вы знали, как я вас ненавижу.

— Вот и ненавидь. Меня вполне устраивает.

Побежала к двери, обернулась… а он нет. Он новую сигару закурил и окно распахнул настежь.





* * *


Прошло почти два года… Я знала это не по календарю. Я считала про себя каждый этот проклятый день в чужой стране среди людей, с которыми я ни разу не была сама собой. Каждый день вдали от НЕГО. Человека, который вызывал во мне самые противоречивые чувства. От чистейшей ненависти, до самого светлого и прекрасного ощущения полета лишь только об одном воспоминании о том, как прижал к себе и гладил мои волосы. А тонкий шрам на плече напоминал о том ударе и едкой боли, которая стала одной из самых ярких эмоций во всей моей жизни и, пожалуй, самым ярким моим эротическим переживанием на тот момент.

Это стало отправной точкой, и я перестала быть ребенком… И это ощущение, что я меняюсь продолжалось больше года, а потом я впервые изучила все самые потайные уголки своего тела. Конечно же и здесь я «была с ним». Здесь он стал у меня первым. Моя плоть жаждала прикосновений, она вырвалась из детства за одни мгновения и когда я впервые, в душе, в другой стране вспоминая взгляд Барского, трогала себя, как он тогда трогал ту женщину… я впервые ощутила обжигающую волну плотского удовольствия.

А потом представляла себя на месте той шлюшки, которую он ласкал и что-то творил пальцами у нее под юбкой, что-то такое от чего она стонала и хватала воздух пересохшими губами и попыталась сделать то же самое своими собственными, закатив глаза, подставив грудь тугим струям душа, бьющим по самым кончикам… а для меня это его пальцы касались моих сосков и они же скользили по моему животу и они же нащупали между складками лона маленькую тугую точку, прикосновения к которой заставили все тело затрепетать и запрокинув голову приоткрыть рот, продолжая изучать и искать… познавать свои грани эротизма, не прекращая видеть перед собой ЕГО лицо, его полную нижнюю губу, его взгляд исподлобья и ремень в ладони. Нет… я тогда не испытала оргазма, но была близка к нему и познала, что значит наслаждение от прикосновений и ласк. Это было величайшим открытием… а еще пониманием, что это самое наслаждение могут давать чужие руки, губы, тело… И конечно же для меня не существовало никого кроме НЕГО. Только он был главным участником всех моих острых переживаний.

Никто не там был мне близок, конечно я завела себе друзей. У всех и всегда заводятся друзья. Виде микробов или паразитов, которые непременно появляются где бы вы не находились. Но я была далека от этих детей и людей. Здесь не было подростков из бедных семей, здесь были мажоры и мажорки, которых по какой-то причине выперли из дома. И не надо говорить об образовании, о том, что так лучше и там лучше. Тем, у кого есть деньги хорошо везде. Образование можно получить и в лучших школах Европы. Но от нас избавились, закрыли где-то поближе. Не особо дорого и вполне надежно для того, чтобы контролировать. Брошенные богатенькие аутсайдеры по той или иной причине попавшие в немилость.

Первое время я присматривалась ко всему что там происходит, учила порядки, внегласные законы, пробовала грани дозволенного. Если Барский думает, что сделает из меня монашку и заставит сидеть взаперти он сильно ошибается. Не на ту нарвался. Он слишком плохо меня знает… По крайней мере я так считала. Я была преисполнена злости, ревности и отчаянного разочарования. Мне даже казалось, что он больше никогда не вернет меня к себе. Так и оставит здесь или я доучусь, и Захар откажется от меня. Я забывала о той причине по которой попала к нему в дом. Забывала, что этот подонок не проявил благородство и доброту, а сделал это потому что опасался, что я раскрою все что знаю о смерти своих родителей и о себе.

Мой тайный «друг» притих. Или у него пропала возможность со мной общаться, или еще было не время. Но я больше не получала писем. Сообщений и каких-либо знаков от него. А мне ужасно хотелось сделать пакость Барскому, ужалить его побольнее, вывести из равновесия. Живет себе там, развлекается со своими шлюхами, в полном спокойствии и довольствии. Конечно, меня ведь рядом нет. Он избавился от проблемы.

Я бы может и устроила ему очередные неприятности даже отсюда, но у меня была другая цель. Я хотела перемен, я хотела использовать каждый шанс, который дал мне Барский, чтобы выбраться из того болота куда он же меня и отправил, убив моих родителей. Я хотела за его счет вернуть себе имя, вернуть свои деньги и возможности. И он мне этот шанс дал. Поэтому я училась превосходно, я вгрызалась в гранит науки своими ядовитыми и острыми зубами и если не получалось его надкусить, я пускала в него свой яд и размягчала самую твердую поверхность. Учителя были мной довольны, я получала грамоты, награды, участвовала в каждом самом дурацком мероприятии данного заведения и купалась во «всенародной» любви. Я не была сама собой. Там у меня появилась возможность стать совсем другим человеком. Никто не знал Сеньку, подбирающую недокуренные бычки и готовую сожрать зацвевший хлеб на помойке. Меня знали, как Есению, племянницу мэра одного из самых крупных городов, прилежную ученицу и любимицу преподов.

И… что самое поразительное здесь меня считали красавицей. Это удивительное ощущение, когда все вокруг отваливают тебе комплименты, пялятся, пытаются подражать и ты и в самом деле меняешь мнение о себе. Но не сразу. Конечно, все это случилось совсем не сразу. Вначале я начала танцевать в какой-то группке, представляющей нашу школу на всяких праздниках и выступлениях. На самом деле группка оказалась весьма успешной, а я … а я оказывается люблю танцевать. Кто бы мог подумать. Точно не я. Оказывается невозможно узнать себя до конца, не имея финансовых возможностей для этого. Деньги открываю много перспектив. И тот, кто говорит, что не в них счастье сильно ошибается. Или тешит себя иллюзией, потому что-либо никогда этих денег не видел, либо имеет их столько, что любая ценность зеленых бумажек утеряла свой смысл. Деньги — это свобода. Пусть даже здесь в закрытой школе, под присмотром, но я вольна выбирать кем стать и у меня есть для этого все возможности.

Я попробовала танцевать и меня закрутило в полном смысле этого слова. Я увлеклась всем этим настолько, что и сама не заметила, как стала солисткой этой группки. У меня появился партнер по танцам. Очаровательный словак Барат. У него были вьющиеся золотистые волосы и огромные голубые глаза. Херувим с телом атлета и гибкостью гимнаста. Все девчонки в школе сходили по нему с ума, а я… а я манипулировала влюбленным мальчишкой, едва только поняла, что нравлюсь ему. Я никогда не была доброй и милой девочкой. Во мне жил дьявол и он всегда нашептывал мне сумасшедшие вещи. Например, о том, что Барат племянник директора школы и что наверняка знает лазейки, как можно смываться из этой тюрьмы и наслаждаться жизнью. Конечно же он знал. Красавец, талантище и кроме всего прочего имея такие связи. А еще он не мог мне отказать… Я планировала на свои восемнадцать устроить настоящий праздник и провести его так, как хочу я. Назло всем запретам, закрытым школам.

Барата все считали мои парнем, наши общие фотографии с выступлений украшали коридоры и кабинет директора. Он тоже считал себя моим парнем, а я просто пользовалась тем, что это давало лично мне. Популярность, оценки, хорошее отношение учителей и зависть остальных детей. Оказывается, я была весьма тщеславна и мне льстило, что они мне завидуют. Мне, бывшей оборванке, помоечнице, детдомовке. Знали бы они кто я на самом деле обходили бы десятой дорогой, а так набиваются в друзья, льстят, лижут задницу, пресмыкаются. Люди отвратительные создания. Их любовь измеряется все теми же деньгами, уровнем популярности и их возможностями за счет тебя получить хотя бы десятую долю, того что ты имеешь. Например, наша группа выросла в три раза так как появилось куча желающих танцевать, а девочки вытравливали себе волосы, чтобы стать рыжей, как я.

Свое совершеннолетие я встретила в школе, среди псевдодрузей и наигранного пафосного веселья, которое устраивали для всех учеников. Со мной вместе этот день праздновала высокая девчонка-баскетболистка и прыщавый лох на два года младше меня. Мы разрезали сливочный торт, открывали подарки, принимали поздравления от учеников… А у меня было паршивое настроение. Самое омерзительное какое только можно себе вообразить. Потому что я надеялась… надеялась, что за эти два проклятых года он хотя бы раз навестит меня или позвонит мне. И понимала, что ни хрена подобного. Не навестит и не позвонит. Он уже забыл обо мне и забыл, как я выгляжу.

В прошлом году я ждала точно так же. Я даже была уверена, что мне пришлют какой-то сногсшибательный подарок или цветы, как другим ученикам. Что он приедет лично, чтобы поздравить. Но этого не произошло. Ни подарка, ни цветов, ни самого Барского.

Я прорыдала всю ночь, а наутро ненавидела его еще сильнее, чем раньше. Хотелось сбежать оттуда назло, хотелось послать все к черту, вернуться в детдом или на улицу, чтоб перестало болеть только от мысли об этом человеке… И не стала. Нет. Я не буду, тем кем была. Я не совершу ошибки. И продолжила учиться дальше… Убеждая себя, что мне не нужно внимание Барского, его подарки и даже звонки от него. Ровно год я смогла тешить себя этой иллюзией до очередного Дня Рождения. Почему-то не на праздники, а именно в этот день мне казалось, что он даст о себе знать.

Но я, как всегда, ошиблась. Ни звонка, ни открытки, ни слова.


Зато Барат сообщил, что этой ночью он устроит для меня настоящий праздник. Он уговорил охранника выпустить нас за периметр заведения. Уговорил это означало дал круглую сумму денег.

И мы отметим мой день рождения в одном из самых крутых ночных клубов. Да! Отметим! Я оторвусь по полной программе. Я теперь взрослая.

Повернулась к Барату и обняла его за шею, всматриваясь в его красивые голубые глаза.

— И я скажу тебе «дааа».

— Да?

Он приподнял меня и прислонился лбом к моему лбу.

— Даааа, я буду твоей девушкой.

Почему бы и нет? Мне уже восемнадцать, и я могу делать все, что я захочу. Наивная… какая же я была еще наивная. Потому что эта ночь стала настоящим кошмаром. Потому что мне показали мое место и грани дозволенного. Мой барин объявился, но совсем не так, как я себе представляла.

Мы сбежали вчетвером. Я, Агнешка, Барат и Мартин. Дождались наступления ночи и закрытия всех корпусов, вылезли через окно и прокрались к вторым воротам, выходящим на небольшое христианское кладбище. Школа ведь была религиозная и по окончании подразумевалось крещение нас грешных и неправильных, но ставших на путь истинный. Честно говоря, я вообще не знаю куда смотрят учителя, директорский состав школы. Они действительно считают, что их школа религиозна? Что из нее выйдут праведники? Серьезно?

Девственниц среди учениц старших классов можно пересчитать по пальцам, включая меня. По ночам мы пробирались в мужские корпуса и могли сидеть там до утра, прячась под кроватями от воспитателя, а около пяти утра, подняв длинные юбки, бежали закоулками в женский корпус, падая на землю или в кусты, когда проезжает машина охраны для проверки территории. Я уже молчу о том сколько спиртного было выпито в стенах данного заведения. Но с виду все благопристойно. Утренние молитвы и вечерние, длинные юбки, закрытые кофты.

Однажды я ободрала все коленки, прячась от машины охраны и воспитателя. Нескольких девчонок поймали и выгнали из школы. Они были пьяны и два слова связать не могли. Меня пронесло. Пусть я и мечтала досадить Барскому и вытворить что-то эдакое, но мои амбиции были выше этого. Я хотела оставаться одной из лучших учениц с прекрасной репутацией. И вовсе не ради него, а ради себя.

Сторож с кладбища по ночам всегда спал перед маленьким включенным телевизором. Его пес, которого я прозвала Шариком, весело повилял хвостом, завидев нас и не издал ни звука. А то. Я мальчика исправно подкармливала все это время. И он бы скорее перегрыз глотку за меня, чем за своего хозяина. Тихо посмеиваясь мы прокрались мимо будки сторожа. Я вырвала руку из горячей ладони Барата и подкравшись на носочках взяла маркер с маленького столика, чтобы нарисовать старому Лукашу усы. На меня шикали, махали руками, но я все же это сделала и когда сторож фыркнул, бросила маркер ему на колени, и мы скрылись в кустах, хихикая и наблюдая, как он трет глаза и оглядывается по сторонам, а лихо закрученные черные усы дергаются вместе с его массивным носом и мясистыми губами. Он громко чихнул, переключил канал на своем телевизоре и снова захрапел.

Когда мы вышли с территории школы и наконец-то выбрались к дороге Барат вызвал такси, а мы с Агнешкой пошли в туалет снять с себя чопорные тряпки. Под ними были откровенные наряды для клуба. Мы красились перед маленьким зеркалом в туалете на заправке и Агнешка сокрушалась по поводу своего полного тела.

— Сучка ты, Сенька. Самая настоящая сучка. Худая гадина. Жрешь и не толстеешь. А я, блин, съем булку, и эта зараза тут же на боках откладывается. Как же это ужасно быть жирной.

Она склонилась к зеркалу и навела губы красной помадой, а я с завистью посмотрела на ее большую грудь и выпирающую под обтягивающими шортами сочную попу.

— Жирная. Скажешь тоже. У тебя такая грудь, что все мужики пялятся и слюни роняют… Мне б такую.

Агнешка посмотрела на меня и усмехнулась.

— Та ладно тебе. Жалуется она. Ты самая красивая девочка в школе. Мальчишки по ночам дрочат на тебя и мечтают о тебе. Ты отхватила самого крутого парня. Ты — звездаааа. Мне б твои волосы рыжие лисьи.

«Лисьи» сказала, и я Барского вспомнила, аж дрожь по телу прокатилась. Только он меня лисой называл. А волосы… ох, знала б она как я их всегда ненавидела, как мечтала, чтоб они вдруг стали другого цвета, как хотела все до единой веснушки извести. Как меня называли рыжей уродиной в детдоме. Но я никому не рассказывала о своем прошлом. Нет, не стеснялась. Я просто хотела быть для них другой. Я хотела стереть из памяти образ гадкой страшной мыши. Мне слишком понравилось быть красавицей. Я оказалась тщеславной. Во истину этот порок самый любимый у дьявола.

Когда вышли к нашим парням я увидела, как вытянулось лицо у Барата. Красивый он, особенная внешность. И визуально он мне очень нравится, да и тешит самолюбие, что такой парень на меня внимание обратил и не только обратил, а явно в меня влюблен. Но я сама… пусто у меня внутри по отношению к нему. Не о нем мои мысли, не о нем мои сны. И умом понимаю, что Барский проигрывает по всем параметрам. И возрастом, и внешностью. Но все равно мне он кажется красивее, для меня Барский как некая высота, до которой ни одному из парней никогда в моих глазах не долететь. И дело ведь вовсе не во внешности.

Здесь другое. Иногда есть такие мужчины, смотришь на них, понимаешь, что нет там ничего особенного, ничего такого сумасводящего и в тоже время начинаешь дрожать только от поворота головы, от взгляда из-под густых бровей, от властного голоса. И какая там красота… к черту ее. Тут нечто большее, нечто настолько умопомрачительное, на ментальном уровне, словно у этого мужчины невидимый манок и он все твое тело и разум вытягивает в струнку и заставляет трепетать от восхищения, от возбуждения, от самых горячих и грязных желаний. Почему? На это нет ни одного ответа.

В клуб мы приехали около полуночи. Барат заказал коктейли, раздал сигареты. Мы чувствовали себя взрослыми и свободными. Мы вырвались на волю и ощущали дикую эйфорию. А я заглушала боль разочарования от того что Захар даже не поздравил меня. И от того отрываться хотелось с тройной силой, отдаться кайфу, нирване алкоголя и позволить себе забыть о Барском, затуманить мозги. Я танцевала на столах с бокалам в руках, прыгала на Барата и он кружил меня по всему залу, потом мы отжигали с ним вместе и народ образовал круг, любуясь на нас и улюлюкая, хлопали нам в ладоши. Я разгорячилась до невозможности, адреналин буквально свистел в висках, мне хотелось совершить нечто эдакое, запоминающееся в такой день…. Я еще не знала, что запомню его и так. Запомню на всю жизнь.

А пока я танцевала, бесилась и мне даже нравилось то, как Барат прижимает меня к себе, как ловит мои губы в танце, как шепчет мне на ухо на словацком как любит меня и что мы будем делать после школы. Как он заберет меня от злого опекуна, и мы сбежим, поженимся где-то в Европе. Будем жить в доме на колесах, и я рожу ему ораву детишек. Коктейль ударил мне в голову, и я даже готова была с ним помечтать, представить себя где-то далеко, постоянно в дороге… убегающих от взбешенного Барского, которого раздирает от ревности. В моих мечтах всегда был ОН… а без него мечты теряли свою значимость. И вдруг на меня снова нахлынуло это ощущение ненужности, понимание, что ни одна из моих фантазий не исполнится, а мечты останутся только мечтами. Что я проживаю какую-то чужую жизнь в этой школе, что это не Сенька вовсе, а какая-то совершенно неизвестная мне девка. А я… я на самом деле все та же рыжая ободранная лиса, не нужная никому. И едва я закончу эту школу я не знаю что меня ждет. Мне начало казаться, что я задыхаюсь в этом душном зале. Мне надо на воздух. Я выбежала на улицу с бокалом и сигаретой, а Барат за мной, схватил за талию и прижал к себе.

— Куда ты?

— Душно там. Воздухом подышать.

Перекрикивая музыку и направляясь за здание, туда где возвышается ограда и почти не сверкают неоновые огни от вывески. Барат руки не разжимает, со мной идет и губы его в затылок мне тыкаются, а ладони сжимают все сильнее.

— Сеня, как сладко ты пахнешь, как шоколадная конфета… я так хочу тебя съесть.

Он тоже немного пьян и мне не противно, но в тоже время и не хочется чувствовать его губы. Во рту все еще горчит осадок от собственных мыслей о Барском. И меня захлестнуло едкой волной сделать ему назло, вырваться из-под гнета своих мыслей о нем, стереть его из своей памяти другими руками, закрасить другими губами, телом, запахом. Я ведь принадлежу сама себе, я взрослая, могу творить что угодно и его «убью» уже ни черта не значит, да и тогда не значило. Пустой звук, как и его предвыборная компания. Не убьет. Забыл уже и как я выгляжу и что я есть вообще. Так почему бы не сорваться и … не стать той самой шлюхой, как он меня называл. Уличным мусором. Барат хороший парень и мы и правда могли бы с ним сбежать.

И я сама потянула Барата к себе, заглядывая в его красивые глаза…

— Съешь. Что тебе мешает меня съесть? Прямо здесь…

От моих слов парнишка застонал, схватил меня за талию и прижал к ограде, увитой мягкими ветками дикого винограда. И в меня вселился дьявол. Тот самый, который все разрушал, который только поднял внутри меня голову и начал осваиваться, чтобы начать творить беспредел и губить все живое вокруг. Я была пьяна, и он получил свободу. Одна часть меня видела все со стороны, наблюдала как я жадно сама целую Барата, как трусь об него своим телом и как выгибаюсь, когда его ладони сминают мою грудь. И, нет, мне не приятно так, как многие об этом говорят. Мне никак… но со стороны красиво, словно это не я, а кто-то другой. Вот та Есения красавица, лучшая ученица, крутая девчонка это она целуется с парнем, обвивает его бедро ногой и позволяет ему залезть к себе под юбку… а я… я смотрю на нее и ничего не чувствую, кроме жалости. Она ведь жалкая. Потому что врет себе. Потому что ей все это не нравится и не нужно. Потому что другого она хочет… потому что принц ей на хрен не сдался, ей нужен матерый дракон, чтобы сжег ее своим пламенем и пепла не оставил. Потому что она дура.

Барат возится с ширинкой, задирая на мне топ вверх, обнажая грудь и я вдруг соединяюсь с той Сенькой, осознавая, что сейчас произойдет и упираясь ему в плечи.

— Не надо… слышишь?

Но он не слышит, он завелся, он шелестит пакетом с презервативом и удерживает меня, придавив к стене.

— Барат!

Я не успела закричать, я ничего не успела, когда чьи-то руки оттащили его от меня и швырнули на землю. Слишком стремительно, чтобы что-то рассмотреть. Я услышала лишь звуки ударов и возню. Глухие стоны Барата, треск, как будто ломаются кости. Плохо видно из-за мельтешения, лишь силуэты. Хотела закричать, но кто-то сзади зажал мне рот ладонью и удерживал, чтобы я видела, что происходит.

Его избавили на моих глазах. Жестоко. Так жестоко, что я жмурилась, чтобы не видеть, как ему ломают кости, как течет кровь по лицу и как оно искажено от учительной боли, а глаза молят меня о помощи… но я ничего не могу сделать. Я только мычу, пытаясь вырваться или укусить руку в перчатке, но у меня ничего не получается