Напряжение сходится

– Он очень, очень любит мороженое… – задумчиво ответствовал Шуйский.

– Надо будет попробовать, – из вежливости поддержал беседу Панкратов.

Поймал на себе пару быстрых взглядов, уловил кивки – явно из вежливости и насторожился:

– Что?

– Вы и так его наверняка уже ели, – пожал плечами Шуйский, – в вашем княжестве другого нет.

– Бардак! – отчего-то в раздражении бросил тот ложку в тарелку.

Потому что никто не любит, когда «его» оказывается не совсем «его».

– Малый бизнес! – не согласился с ним Еремеев.

– Твой малый бизнес уже вырос, обнаглел и сосватал твою дочку.

– Гиблое поколение… – поддакнул Галицкий, сообразив, что в этой компании крайне выгодно демонстративно не любить Максима.

Должны же быть в их новом клубе какие-то общие, объединяющие интересы…

Это уже потом появятся общие враги и союзники, памятные события, победы и доверие, которое сможет примирить вечно конкурирующие великие семьи. Куш обозначен грандиознейший, и на пути к нему обещалось быть все – от разочарований до триумфа, пережить которые совместно означало союз на десятилетия, если не на века. Прямой путь из Каспия в Аравийское море, и далее – по всему Южному полушарию, гарантировал не только сверхприбыли за дешевый транзит и сборы с проходящих по каналу кораблей, но и невероятного объема политические дивиденды – фактически выбивалась земля из-под ног владельцев Суэцкого канала и рушилась монополия над проливами турков, извечно облагавших немалой данью грузовые суда, идущие с севера на юг, и контролировавших движение боевых кораблей, изрядно ограничивая влияние империи. Так что к потенциальным доходам прилагалось еще огромное уважение – если доля в будущем канале будет распределена в виде квот на тоннаж кораблей, то к каждому из присутствующих на поклон станут приходить даже Рюриковичи. Впрочем, эти запросто смогут испросить себе долю в общем деле, и вряд ли тот же Юсупов им откажет – уж слишком сильно повысятся шансы на успех предприятия.

Хотя некий скепсис и недоверие все равно оставались – и даже получив подарки, князья стали напряженно обдумывать, где их кинули на этот раз.

Панкратов вон тихонечко кривился, делая вид, что это лимон к чаю такой ядреный, а на самом деле размышлял о том, что Юсуповы из Африки-то выйдут, но наверняка прихватят все, что могут отвинтить. А что не смогут – то отвинтят и украдут местные жители, и значит, заходить его роду на континент придется фактически на необустроенные пустыри, некогда бывшие добывающими концернами, и это определенно влетит в огромную сумму. При этом Панкратов от Африки точно не откажется – потому что на Земле нет свободных ниш, и если не займет он – то займет кто-то еще. Инвестиции же окупятся непременно. А если выкупить у Юсупова заводы… Или взять его в долю, сменив только руководство…

Долгорукий мрачно хмурился на борщ, осознавая, что мечты имеют неприятное свойство сбываться – и теперь все грузы пойдут не через Прибалтику, а по новой, свежеподаренной железной дороге. Которая кончается в одесских портах, где у клана нет своих причалов и доков, зато есть у Юсуповых. И если перекинуть туда часть своих кораблей, то выводить их через проливы все равно придется в составе караванов Юсуповых, иначе разграбят и пустят ко дну. Да и кому эта железная дорога теперь нужна, если будет новый канал?!

Шуйский с непроницаемым выражением лица размышлял над тем, что дед был бы определенно рад Казани – тому небольшому полудеревянному городку, который был в те времена. А что ему теперь делать с двухмиллионным мегаполисом, который открыто и вольнодумно примеряет на себя статус свободного города? Как ему перенять столицу Волги, не вызвав бунты и волнения? Выходило, что без чиновников Юсуповых, их агентуры, компромата на ключевых деятелей и понимания внутреннего функционирования могучего и самодостаточного города – никак. Только идти на поклон и как-то договариваться. Казань вообще была как дорогая люксовая иномарка из числа тех, что в единственном экземпляре; про такую приятно сказать среди равных себе: «У меня есть Казань», – и получить искреннее уважение в ответ. Главное, никому не показывать счета на ее обслуживание, сведения о нескончаемых поломках и то, что она фактически в угоне, а ты терпеливо платишь штрафы за неведомых лихачей. Потому что по документам – Казань твоя, и это очень круто. С-сволочной Юсупов…

Галицкий же, наоборот, был слегка мечтателен. Причалы во Владивостоке – это очень здорово, просто великолепно. Но у его клана нет там никаких интересов; вообще никаких. Но причалы – это просто отлично. Да еще аж половина от всех! Надо будет приобрести корабли «река – море», найти перевозчика по Транссибу и что-нибудь перевозить. Непонятно пока, что и зачем, но ведь Юсуповы что-то перевозили? Значит, можно спросить у них и войти с ними в дело. А так, причалы – это просто сногсшибательно.

А вот судьбу игорного дома Давыдова уже знали все четыре князя, и она сильно отличалась от того, что думал сам новый счастливый владелец по этому поводу. Проиграет, как есть проиграет – причем как бы не самим Юсуповым, что держат там штат шулеров, нарабатывающих компромат и должников из чиновников.

В общем, подарки от Юсуповых – это как приливная волна океана на берег, воды которой все равно вернутся обратно. Кое-что все-таки останется на благодарной земле, и это примиряло князей с подарками.

Что до скепсиса по главному делу – то он непременно должен был уйти после того, как сработает главное зелье правды на Руси, высокоградусное и заставляющее выдать свои искренние потаенные мысли в виде бахвальства и случайных оговорок. Словом, пить князья собирались долго.

А раз так, то следовало все-таки завершить свадебные формальности.

– А не взглянуть ли нам на невесту, господа?! – довольно рявкнул Давыдов, украдкой потирая руку, которой перед тем попробовал галантно облапать симпатичную азиаточку.

Рука отчего-то онемела и посерела, но была уже обработана коньяком. К тому же была она всего лишь левой, да и рук было две, так что можно было попробовать удачи со второй симпатичной горничной.

– Просим! Просим! – поддержал он сам себя.

– Да, уважаемый хозяин, раз уж мы сговорились, то не явите ли вы товар лицом? – дипломатично произнес Долгорукий.

– Схожу за ней, – вежливо ответствовал Еремеев.

И степенно двинулся внутрь дома. Медленно и неспешно. Отчего-то только сейчас осознав, что дочка могла все слышать и уже повеситься.

– Дорогая, все не так плохо, как ты думаешь! – нервно провозгласил он, стоило забежать (кого уж стесняться внутри дома!) на женскую половину.

И было отчего нервничать, потому что все – абсолютно все, до чего касался взгляд, было покрыто толстым слоем сероватого песка, а где-то впереди пульсировал со скоростью испуганного биения сердца, пугая своей мощью, источник человеческой Силы.

– Дорогая, – постучался он в остов дверного косяка – некогда монолитного, но ныне будто побитого полчищем короедов, – разреши войти?

Но не дождавшись ответа, все-таки открыл створку и осторожно заглянул внутрь, гоня мысли о самой скверной причине молчания.

Взгляд тут же метнулся к люстре, но та – по счастью – оказалась на месте и даже целой, пусть и покорябанной прахом и покрытой пылью. Остальная мебель – шкафы, кровать, ковер и паркет пребывали в еще более ужасном состоянии, словно вышедшие из-под кисти художника, описывающего комнату в давным-давно заброшенном доме.

Дочь же стояла посреди комнаты в сером платье, повернувшись лицом к окну.

«Живая…» – выдохнул отец и, прикусив губу, попытался представить, как начать тягостный разговор.

– Что этот подлец задумал на сей раз? – безжизненно спросила дочь.

– Дорогая, я вынужден просить у тебя прощения. Но не торопись меня проклинать. – Еремеев остановился у самого порога и понурил плечи.

Не так он представлял выдачу старшей дочери замуж.


– Не жалей меня, отец. Кого он решил за меня сосватать? Убогого? Скопца? Серую ослицу?

– Все несколько хуже, – печальным голосом поведал он. – Самойлов посватался к тебе сам. Извини, но он хитростью выманил у меня согласие.

Девушка посмотрела за окно – как летает по двору хитрость в пятисотрублевых купюрах. А затем отчаянно выдохнула, словно сбросив тяжеленную ношу с плеч:

– Ну наконец-то!..





Глава 19




Во времена, когда атомные часы на орбите планеты будут определять секунду по периодам электромагнитного излучения в стабильном изотопе атома цезия, а ученые научатся корректировать зрение лазером с импульсом в пять фемтосекунд, все еще останутся два неведомых и непостижимых никакими хронометрами явления: это то, сколько на самом деле длятся «пять минут» на скоростях, близких к скорости света, и как долго могут длиться обещанные «пять минут», если переодевается девушка.

– Пять минут, господа, – вымученно улыбаясь, пробормотал Еремеев шестерым князьям, вновь торопливо возвращаясь внутрь дома.

Приходил он уже третий раз, и всякий раз эти пять минут оставались неизменными, а вот лицо отца семейства обретало оттенки обреченности.

На второй раз вместе с ним, вежливо поклонившись, ушли обе служанки, что закономерно усугубило ситуацию – всю еду съели, а новую нести стало некому.

С разговорами как-то не ладилось: уж слишком хорошим был момент, чтобы портить его обсуждениями любой политической или экономической ситуации. Потому что хорошее для одного непременно окажется неприятным событием для другого, а добродушное замечание запросто может быть воспринято как насмешка. Уж слишком разными были интересы людей, глубоко повязанных как с политикой, так и с экономикой – кому произвол императора, а кому пролоббированный за немалые деньги законопроект; кому наглое повышение цен и искусственный дефицит, а кому и сверхдоходы…

Вспоминать прошлое – тоже не самая лучшая идея для тех, кто имел в прошлом причин для ссоры куда больше, чем для приятных воспоминаний. Светлые моменты, впрочем, тоже были – но так получалось, что общими они были максимум у двух отдельно выбранных князей из шести, да и как-то так получалось, что удовольствие в те давно минувшие дни было получено за счет остальных присутствующих…

Оставались три вечные темы, которые вряд ли могут рассорить: еда, женщины и погода. Но обсуждать первую в гостях мешало воспитание, а вторую – уважаемый возраст и князь Давыдов, которому точно найдется что сказать и добавить, а прослушивание многочасовой лекции о московских красотках не входило в планы окружающих.

Впрочем, сейчас князь Давыдов был тих и с пьяной сосредоточенностью смотрел в экран своего сотового телефона, медленно, но уверенно набирая на нем какой-то текст.

– Василий Владимирович, что-то случилось? – проявил вялое любопытство князь Галицкий.

– Публикую сообщение о сватовстве в Инстаграме, – пробубнил тот.

– Так вы блогер, ваше сиятельство? – скрыл усмешку Яков Савельевич за бокалом с апельсиновым соком, который взял в руки и пригубил.

– Кто?.. Я?! Я – гусар! – возразил Давыдов с возмущением. – Этот… бьюти-гусар!

Остальные с легким чудачеством были более-менее знакомы, потому не обратили внимание. Разве что Шуйский, как близкий друг, знал, что появление Инстаграма в мире Давыдов полагал лично своей заслугой как ответ на жаркие и истовые молитвы увидеть всех женщин мира в неглиже. Тем более что созерцание женской груди, по словам всех известных специалистов, весьма положительно сказывалось на здоровье сердечной мышцы – а был князь немолод, оттого за здоровьем следил каждый день.

– Новость, безусловно, выйдет выдающаяся, – вежливо продолжил Галицкий. – Абсолютный рекорд выкупа на моей памяти. Бывали, конечно, брачные контракты и на более значительные суммы, но чтобы так – выкинуть на землю… – задумчиво посмотрев за окно, он оставил фразу повисшей в воздухе.

– Многие молодые люди в столице посчитают это вызовом, – поддержал Долгорукий, – планкой, которую стоит преодолеть.

– А остальные будут искренне ненавидеть и завидовать, – потянулся за соком Шуйский и с неудовольствием тряхнул пустой пачкой в руке.

Служанок, как говорилось, не было – так что пришлось искать сок среди иных открытых пакетов.

– Зависть – это хорошо, – нестойко поднялся с места гусар с телефоном в руках. – У меня два миллиона пятьсот сорок две тысячи завистников!

– Подписчиков?.. – поправил было его Яков Савельевич.

– И их тоже, – пробормотал Давыдов, наводя камеру телефона на кучу денег за окном.

А затем возмущенно нажал на кнопку включения, отреагировав на внезапно погасший экран. Но телефон отчего-то не желал включаться, не слушаясь ни нажатий, ни гневных княжеских слов.

– Господа, а не прогуляться ли нам по двору? – поднялся, демонстрируя пример, князь Юсупов и выбрался из-за стола. – Погоды стоят отличные.

Дождь, капризный по осеннему времени, уже перестал, а налетевшие было тучи отступили под напором порывистого ветра севернее, оставив ясное небо над головой.

– Поговаривают, скоро похолодает, – принял его предложение Панкратов.

Потому что не было темы благодатнее и безопаснее, чем разговоры о погоде.

– Обещают даже снег в конце следующей недели, – отставив стакан в сторону, двинулся за ними и Галицкий.

А там и Шуйский с Долгоруким составили им компанию. И даже трое молодых людей в красных бабочках решили размять ноги и прогуляться.

И только князь Давыдов остался расстроенно вертеть в руках дорогой американский телефон, пытаясь пробудить в нем жизнь.

Расхаживать большой компанией получалось неловко, так что люди невольно разбились на три группы: наособицу стояли молодые люди; рассуждали о видах на грибной урожай после такого дождика Шуйский с Долгоруким, вежливо поддакивал им Галицкий, а вот Панкратов с Юсуповым, изобразив короткую остановку рядом с ними, почти сразу отошли на десяток шагов в сторону, продолжая неспешно двигаться вдоль условной границы, за которой начиналась россыпь денег, невольно ставшая центром общего внимания.