Мое злое сердце

50




…проснулась.

В первый момент я не поняла, где нахожусь. Ни в нашем старом доме, ни у тети Лидии, ни в нашем теперешнем жилище. И даже, к счастью, не в клинике. Постепенно туман полусна наконец рассеялся, и я поняла, что лежу на полу, обнимая правой рукой подушку. Я упала с кровати, когда девушка-насекомое толкнула меня.

«Сон, – подумала я с облегчением, приходя в себя. – Слава богу, это всего лишь сон». Но, едва я встала, меня снова сковало ужасом. Я слышала на кухне звяканье посуды и включенное радио. Играли действительно «True Colours», но в этот раз мама не пела. Несмотря на то что я вся была в поту, меня знобило. Кое-как одевшись, я подошла к двери. Снизу по-прежнему доносились звуки гремящей посуды и Синди Лопер. Потом песня закончилась, и диктор жизнерадостно объявил, что сейчас девять тридцать утра и впереди у нас великолепный день. «Да, конечно, – цинично подумала я. – Особенно если по кухне бегает девушка-насекомое».

Потом я услышала, как что-то металлическое упало на пол, мама тихо выругалась и тяжело вздохнула. Мама нечасто сыпала проклятиями, но, когда это случалось, она ругалась по-итальянски. Я пошла в ванную, смыла пот под прохладным душем и спустилась вниз, где меня ждал песочно-коричневый аромат кофе и свежего теста. Мама как раз ставила в духовку пирог со сливами. Вид темно-синих слив на фоне белого теста заставил меня вспомнить Кая. Его лицо… Такое же фиолетовое, как эти сливы, искаженное ненавистью… Хотя мне удалось подавить воспоминание, я поняла, что не смогу проглотить ни кусочка этого пирога.

– Доброе утро, кара, – приветствовала меня мамусик и показала с улыбкой на плиту. – Соседка принесла нам сливы. Хороший знак, да ведь?

– Пожалуй, – сказала я, догадавшись, что она имеет в виду: ее сумасшедшая дочь не произвела на соседку такого уж отталкивающего впечатления.

Надеюсь, это была всего лишь любопытная соседка, решившая побольше разузнать о сумасшедшей дочери. А то в последнее время я получила массу негативного опыта и перестала верить в людскую доброту.

– Ах, да, – сказала мама, – тебе звонил какой-то ветеринар. Речь шла о раненой собаке. Каким образом тебя это касается?

Я объяснила ей. И с облегчением узнала, что, по словам доктора Леннека, псу стало лучше, но мне нужно зайти к нему.

– Наконец-то хоть что-то хорошее, – сказала я. – Но, мама, почему ты сегодня не на работе? Разве у тебя отпуск?

– Можно и так выразиться. – Она сняла с плиты ворчащий кофейник и устроилась за нашим складным столиком. – Хотела сказать тебе вчера вечером, но… Ладно, все равно. В общем, меня уволили.

– Уволили?

Она кивнула и положила себе в чашку сахар.

– Да, кара, уволили. Я влепила пощечину своему шефу, этому кретину.

Я ошарашенно повернулась к ней:

– Что?! Что ты сделала?

– Я влепила ему пощечину, которую он не скоро забудет, – сказала мама, размешивая сахар ложечкой – гораздо тщательнее, чем нужно. – Я должна была догадаться с самого начала, но убеждала себя, что он просто добр ко мне. К тому же я так хотела эту вакансию. И здесь нашелся такой чудесный домик для нас двоих, и доктор Норд живет совсем рядом… Все было почти идеально. Но потом он перегнул палку. С постоянными комплиментами шефа я еще могла смириться, но вчера он повел себя так… – Она прикрыла глаза и махнула рукой. – Да что я говорю! Ни одному мужчине нельзя доверять. А особенно тому, кто много лет в браке. Это я должна была знать по себе.

Я все еще смотрела на нее, ничего не понимая. Да, моя мама – весьма привлекательная женщина. Когда мы с ней путешествовали, мужчины часто оборачивались ей вслед и были с ней чересчур обходительны. Даже Дэвид, увидев ее на фотографии, не смог скрыть своего восхищения. И тут я поняла, почему она постоянно выглядела такой усталой и измученной, возвращаясь с работы. И почему она вчера вышла из себя. Ее тревога обо мне да еще увольнение… Да, это было уже слишком.

– Вот, – сказала мама, хлебнув эспрессо. – Не имею понятия, кара, как мы дальше будем жить. Без работы я не смогу платить за аренду. Но я не хочу сидеть на шее у государства, получая пособие по безработице, и тем более на шее у твоего отца. Поищу себе новое место, и, если будет нужно, мы снова переедем.

Меня захлестнули эмоции. Но я увидела, что мама пристально смотрит на меня, изучая мою реакцию.

– Не беспокойся, – сказала я, сжав ее руку. – Вдвоем мы с этим справимся.

Мама пожала мне руку и заглянула в глаза:

– Вдвоем?

– Да, вдвоем, – заверила я ее. – Вместе. Не будем больше ссориться.

Она кивнула, вздохнув, и еще раз пожала мою руку. Затем она встала и пошла со своей чашкой к раковине.

– Ты действительно дала ему пощечину? – спросила я, представляя себе сцену в лицах.

Хоть я никогда не видела маминого шефа, но я отлично знала свою маму. Она могла быть невероятно терпеливой, но стоило ее по-настоящему достать, и она проявляла свой сицилийский темперамент. Становилось понятно, почему вулкан Этна активен до сих пор. Она снова кивнула, но в этот раз не глядя на меня. Ее плечи сжались, и я решила, что она собирается заплакать. Но, когда она повернулась ко мне, я увидела, что она смеется.

– Не могу в это поверить, – сказала я, тоже не в силах сдержать смех. – Моя мама дала пощечину своему начальнику!

– И не жалею об этом, – добавила она.

Мы обе расхохотались. И смеялись до тех пор, пока у нас не потекли слезы.





51





Когда я чуть позже выкатывала из гаража Мисс Пигги, веселье покинуло меня. Девушка-насекомое не выходила из моей головы. Я следовала всем рекомендациям доктора, но галлюцинация упорно не оставляла меня, будто девушка с черными злыми глазами была больше чем иллюзией. Подсознание с помощью этого образа явно пыталось донести до меня нечто важное. «Смотри сюда, Дора!» Мне необходимо было подышать свежим воздухом и размяться, чтобы вернуть ясность сознания. К тому же я хотела узнать, как дела у Дэвида. Я очень волновалась о нем, особенно когда вспоминала сочувственный взгляд санитара. Возможно, в его состоянии произошли какие-то изменения, и я от всего сердца надеялась, что они к лучшему.

Я старалась ехать как можно быстрее и уже через полчаса была в госпитале Святой Марианны. Это было высокое белое здание с темными деревянными перекладинами, окруженное высокими елями. От него открывался прекрасный вид на долину. Приковывая велосипед на стоянке, я бросила взгляд в сторону нашего городка в поисках места, где мы с Юлианом стояли и смотрели сюда, – оно находилось довольно далеко. Стена, на которой мы тогда стояли, давала простор чудесным фантазиям.

Я поискала глазами «Веспу» Юлиана, потому что не обнаружила ее под навесом возле дома. Но на парковке ее не было, и это меня слегка разочаровало. Втайне я надеялась встретить его здесь и хотя бы обменяться с ним кратким приветствием. Я скучала по нему, в то же время понимая, что не должна испытывать к нему таких чувств. Но что я могла поделать? Чувства по природе своей стойки: ты делаешь все, чтобы их подавить, но раз – и они снова здесь. Они не позволяют так легко от них отделаться. А если быть честной с собой, мне этого и не хотелось. Наши отношения с Юлианом были запутанными и причиняли мне боль, потому что не были взаимны. С другой стороны, они заставляли сердце биться быстрее. При мысли о нем я чувствовала укол в груди. Но это не было неприятно. Это было… странно. Я даже не могла подобрать слов. Возможно, потому что раньше ничего подобного не чувствовала.

От администратора за стойкой, чей телефон звонил без остановки, мне удалось выяснить между двумя звонками, что Дэвид все еще лежит в палате интенсивной терапии. Женщина тотчас отвернулась от меня и подняла трубку, чтобы ответить на следующий звонок, а я поднялась на третий этаж. Дверь отделения интенсивной терапии была закрыта, стрелка на матовом стекле указывала на звонок. Я позвонила и стала ждать.

Вскоре мне открыла высокая медсестра с темными волосами, заплетенными в длинную косу. На ее бейджике значилось «Рамона», и я нашла, что имя ей очень подходит. Она была древесно-песочного цвета, который гармонировал с запахом ее дезодоранта. В одной руке сестра держала папку с какими-то бумагами, на шнурке висела шариковая ручка.

– Привет, – сказала медсестра, улыбнувшись. – Могу чем-нибудь помочь?

– Я хотела бы посетить Дэвида Шиллера.

Рамона поймала болтавшуюся ручку и закрепила ее на папке.

– Ты его родственница?

Я замотала головой.

– Мне жаль, но доступ разрешен только родственникам и совершеннолетним. – Сестра посмотрела на меня сочувственно. – Увы, я не могу делать исключения. Ты его подружка?

– Да, – ответила я. В конце концов, я ведь была подругой Дэвида, хоть и не в том смысле, в каком предполагала Рамона.

– Ты хочешь узнать о его самочувствии? – спросила она понимающе.

– Он все еще без сознания?

Сестра огляделась по сторонам и понизила голос:

– Послушай, я не имею права сообщать тебе подобные сведения. Но я понимаю, каково тебе сейчас. Дэвид все еще в искусственной коме. Большего, к сожалению, сказать не могу. Мы должны провести некоторые обследования.

Тут картинка начала расплываться у меня перед глазами: взгляд затуманили слезы.

– Он умрет?

– Нет, что ты. – Рамона достала из своего кармана пачку бумажных платков и протянула мне. – Он в любом случае выкарабкается. А возможно, ему даже повезет и все обойдется без последствий.

Я достала один платочек из пачки и высморкалась.

– А если не повезет?

– Об этом ты не должна думать. Держи за него кулачки. Он сейчас в этом очень нуждается.

– Подождите! – крикнула я вслед уходящей сестре. – Могу я еще кое о чем спросить?

– Спрашивай.

– В вашем отделении лежит еще одна пациентка, фрау Норд. Она наша соседка, я хорошо знаю ее семью. Ее сын сказал, что у нее плохи дела. Неужели она не выживет?

Рамона вздохнула, отводя от лица выбившуюся из косы прядку.

– Пойми меня правильно, но тут я тебе действительно ничего не могу сказать. Ты можешь спросить у своих соседей, как обстоят дела.

– Хорошо, так и сделаю.

– Но могу дать тебе совет, – сказала сестра, посмотрев на меня серьезным взглядом, – лучше этого не делай. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да, понимаю.

Я хотела поблагодарить ее, но сестра уже скрылась за стеклянной дверью. В расстроенных чувствах я пошла к выходу, думая о дикторе радио и сегодняшнем утре. Наверное, он часто ошибается. Известие о поправляющейся собаке – единственная хорошая новость за этот день. Значит, мама Юлиана при смерти, а Дэвид может навсегда остаться инвалидом. В моей старой школе учился мальчик, считавший особым шиком кататься на мотоцикле без шлема – его он вешал на руль. После произошедшего с ним несчастного случая мы долго о нем ничего не слышали. Он тоже лежал в отделении интенсивной терапии в искусственной коме. Через некоторое время нам сообщили, что самостоятельно он сможет лишь дышать.

Слезы снова выступили у меня на глазах, и я стерла их бумажным платком Рамоны. Поэтому не сразу заметила мужчину, направлявшегося прямо ко мне. Это был Бернд Шиллер.

– Ты! – крикнул он. В его разноцветных глазах полыхала ярость. – Что тебе тут надо?!

Я была слишком ошеломлена, чтобы хоть что-то сказать в ответ, да и отец Дэвида не оставил мне никакого шанса.

– Зачем ты это сделала?! – зарычал он. Его голос звучал еще резче, чем когда он запрещал прыгать в бассейн мальчику в красных плавках. – Что тебя заставило, черт возьми, проломить череп моему сыну?

– Но я вовсе не… – Мне не удалось договорить.

– Я даже дал тебе еще один шанс, ты, чокнутая!