Мое злое сердце

– Кевин?

Его словно поразило молнией. Ну точно, теперь он будет думать, что я настоящий фрик.

– Я ведь предупреждала… Теперь ты уверен, что я чокнутая.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, вовсе я не думаю. Но это не мог быть он! Полиция утверждает…

– А что, если полиция заблуждается? – прервала я его. – Что, если Кевин до сих пор жив? Если он где-то прячется, потому что за ним кто-то гонится?

Он немного подумал, отпустил мою руку и убрал мокрые волосы с лица.

– Дора, я был знаком с Кевином. Он и раньше пытался лишить себя жизни. И не представляю, зачем кому-то его преследовать.

– Я знаю, как это все должно звучать для тебя, – сказала я, вздыхая. – Сама не понимаю, как относиться к этой истории. Но послушай меня. Я видела его в беседке, хоть, по идее, этого не может быть. Поэтому я должна во что бы то ни стало выяснить, что случилось с Кевином. Либо я спятила, либо он где-то скрывается, а мы не имеем понятия где. И, если Кевин в беде, возможно, я единственная, кто сможет ему помочь. Я должна это выяснить, понимаешь, Юлиан? Только тогда я узнаю, что реально, а что нет. Так же, как было с двадцатью евро, которые испарились. Либо их кто-то подобрал с пола супермаркета, либо их никогда не существовало. И не знать этого наверняка очень неприятно, поверь. Потому что я уже сомневаюсь, могу ли доверять себе.

– Да, – сказал он задумчиво, – я тебя понимаю.

Он порылся в карманах брюк и достал пачку сигарет.

Те совсем размокли от дождя, и он выбросил их в урну рядом с картой.

– Все равно надо завязывать с этим дерьмом, – сказал он, взглянув на небо: дождь стал немного слабее. – Пойдем, надо возвращаться, иначе мы оба простынем.

Мы пустились в обратный путь, и я снова крепко схватилась за Юлиана, спрашивая себя, о чем же он думает. Верит он мне или считает чокнутой девицей, которая видит призраков? Возможно, он совсем об этом не думает, у него ведь полно других забот, кроме того, как ломать голову над фантазиями фрика, сидящего позади него. Когда мы вернулись домой, я вернула ему запасной шлем. Юлиан посмотрел на меня пристально.

– Спасибо, что согласилась съездить со мной. – Он крепко сжал губы. – Если тебе нужна будет моя помощь в поисках правды, скажи.

– Да, обещаю. И тебе спасибо. Там, наверху, было здорово!

– Мы были как две птицы. Как два орла.

Он улыбнулся, и в этот момент в моей груди что-то взорвалось. Будто сотни бабочек выпорхнули оттуда наружу. Я увидела чудесный золотистый свет, похожий на море колышущихся подсолнухов. Ничего подобного я еще не испытывала. Меня будто подхватило каким-то порывом, заставившим забыть обо всем. И тут я поцеловала Юлиана. Ничего не могла с собой поделать. Он ответил на мой поцелуй, опешив, мягкими губами. Но почти тут же отстранился.

– Нет, – прошептал он. – Не надо. Пожалуйста.

Юлиан развернулся и побежал к своему дому, ни разу не взглянув на меня.

– Какая же я дура! – простонала я, потирая лоб. – Зачем я только это сделала?! Ну что за идиотка!





28




Дождь развеял удушающую жару летней ночи. На землю упало несколько освежающих капель, и легкий ветерок принес прохладу. Грозовые тучи поплыли дальше, по-прежнему изредка сверкая молниями. Словно хотели сказать мне: «Мы еще вернемся, жди!»

В нашем маленьком ведьмином домике тоже стало немного прохладнее. Теперь я наконец-то могла спать. Я в темноте поднялась по лестнице, стараясь не шуметь. В доме стояла мертвая тишина. Похоже, мамусик спит сном праведника. О моей ночной вылазке ей лучше было не знать. Поднявшись наверх, я увидела, что комната в конце коридора открыта. Окно там было зарешечено. Ночной ветер распахнул дверь чуть шире, чем в прошлый раз. Он играл занавеской и слегка колыхал ее. В свете последних грозовых вспышек я различила силуэт зайца, снова сидевшего на коробке, – значит, мама подняла его и усадила на место.

Хотя было темно, мне показалось, что заяц снова ухмыляется. Зло и иронично, как недавно девушка с глазами насекомого в моем кошмаре.

«Был ли это действительно всего лишь кошмар? – спросил скептический голос внутри меня. – Ты ведь бодрствовала, когда ее видела. Поправь меня, если я ошибаюсь». Я потерла виски, подумав: все это происходит со мной от недосыпа. «Это не голос, – подумала я, – эти слова просто звучат в моей голове. И заяц не может ухмыляться, улыбка просто вышита на его лице – детская игрушка должна выглядеть веселой. Несмотря на то, что я не могу выносить эту улыбку. Но причина во мне, а не в зайце». – «А почему ты не можешь ее выносить? – снова буравил голос мой мозг. – Что бедная игрушка сделала тебе, Дора?» – «Ничего, разумеется, ничего он мне не сделал, этот плюшевый заяц. Это всего лишь кусок мягкой ткани, набитый ватой, немного потрепанный и обслюнявленный, – поскольку малыш то и дело совал его себе в рот».

– Возьми себя в руки, – шепнула я себе, но это слабо помогло.

Отныне в доме я не чувствовала себя уверенно. Хотя это был мой дом. Наш с мамусиком ведьмин домик. Мама тоже здесь, она спит в соседней комнате. Я прикинула, что бы сказал обо мне Норд. Что мои симптомы снова проявились, потому что я воспринимаю новую обстановку как стресс. «Стресс, который не сразу распознаешь». Так он сказал. Затем я снова услышала кряхтенье. Оно доносилось из-за двери моей спальни, будто там кто-то часто и испуганно дышал. Это симптомы. Это всего лишь симптомы! В реальности ничего этого нет.

Мне захотелось вырваться из дома и умчаться прочь. Но я понимала, что в этом случае никогда не пойму причину странных звуков. Я собрала все свое мужество и направилась к двери в свою спальню. Звуки стали громче. Однако это лишь укрепило мою решимость. Там. За дверью. Никого. Нет. Это только моя фантазия.

Я взялась за ручку двери. Она показалась мне холодной и скользкой. Будто кусок мыла, который пытаешься достать из мыльницы, а он норовит выскользнуть. Скорее всего, дело не в ручке, а в моей потной ладони. Я это знала. Я вытерла руку о джинсовую ткань своих шорт и взялась за ручку снова. Затем резко рванула дверь на себя, чтобы положить конец колебаниям. Тотчас свободной рукой включила свет. В комнате никого не было.

– Разумеется, здесь никого нет, – произнесла я вслух и сделала несколько глубоких вдохов. – Тут никого и не могло быть.

У меня в голове забрезжило ощущение триумфа. Я снова обрела контроль над ситуацией. Это был добрый знак. Я проявила силу и не сдалась… На этом моя мысль споткнулась, так как я увидела время на будильнике. 23:19. Этого не может быть! Либо проклятые часы пришли в негодность, либо… «Нет, – запаниковала я. – Там действительно 23:19 или все же нет?» Я поморгала и всмотрелась пристальнее. Семнадцать минут третьего. Так-то лучше. Уфф… Это скоро пройдет.

Но почему я сначала увидела 23:19? Эти же цифры я видела на часах в ту ночь, когда встретила Кевина. Тогда я тоже обманулась – на самом деле было гораздо больше времени. Теперь опять. Конечно, можно ошибиться в показаниях часов, особенно если ты смертельно устал и валишься с ног от желания поспать. Но почему именно эти цифры? Вот что удивительно. Что такое с ними связано?

Мне пришло в голову то, о чем я вчера вспомнила перед сном. Эти цифры я видела на дисплее телефона – в ту ночь, когда присматривала за Каем. Тогда я точно видела эти самые цифры. Я прочитала на дисплее 23:19, и… перед моими глазами снова возникла картинка. Еще один фрагмент воспоминания. Как будто я нажала на пульте воспроизведение после паузы, чтобы смотреть фильм дальше. Я увидела себя стоящей около телефонного аппарата в коридоре. Было девятнадцать минут двенадцатого, и я…






29




…Снимаю трубку. Представляюсь, чтобы справиться с испугом. Треск и грохот из трубки напоминают звуки автоаварии. Скрежет, крики и громкая музыка. Музыка? Я снова прижимаю трубку к уху.

– Дора! – зовет меня знакомый голос из мембра – ны. – Дора, ты меня слышишь?

– Беа?

– Эй, Дора, где тебя носит? Я думала, ты придешь самое позднее в девять, а сейчас уже почти половина двенадцатого.

Несмотря на грохот музыки в трубке и рев моего маленького брата, который доносится до меня сверху, мне слышно достаточно хорошо, чтобы понять: моя подруга сильно пьяна. У нее язык заплетается.

«Это точно „Кайпиринья“»[15], – думаю я. Самая большая слабость Беаты на вечеринках. А уж на вечеринке у Бена спиртное наверняка льется рекой.

– Я не смогла, – отвечаю я. – Родители попросили побыть нянькой.

– Да ты что, правда?

– Да, я просто в бешенстве. Но не смогу вырваться. Как вечеринка? Весело?

– Ты слышишь песню? – бормочет Беа.

На самом деле она меня не слушает – видимо, выпила пару лишних бокалов. Фоном звучит какое-то старье. «Отель Калифорния». У нас с Беатой разные музыкальные вкусы.

– Мне так нравится эта музыка. Очень подходит к моему настроению! Ты знаешь, со мной столько всего произошло. Я совсем без сил. Он действительно милый. У меня до сих пор ватные колени.

«О боже, сейчас начнется, – вздыхаю я про себя. – Она снова кого-то подцепила». На кого в этот раз Беа будет жаловаться через неделю или две? Дольше ее отношения не продолжались.

Беата – прекрасная подруга, с ней можно воровать лошадей и совершать еще тысячу безумств, но по части парней у нее такой же плохой вкус, как в музыке. Она влюбляется в каждого встречного, даже если это очередной мачо, желающий затащить в постель длинноногую блондинку.

– Ма-а-ама! – надрывается Кай сверху. – Хочу ма-а-аму!

Мои нервы на пределе, мне вовсе не улыбается слушать несвязные признания Беаты об очередном типе, который спустя пару недель станет историей.

– Почему бы тебе не выпить кофе или колы? – предлагаю я. – Тебе бы пошло на пользу.

– Мы немного потискались, – продолжает она, проигнорировав мое по-матерински заботливое предложение. – Это было так… – Она хихикает. – Я должна сказать тебе…

– О чем? – Я вздыхаю с досадой.

– Он залез мне под свитер. Но очень осторожно. Он такой робкий.

– Прекрати, Беа. Я устала и вся на нервах. Расскажешь мне все завтра.

– Прости, если я тебя бешу, Дора, но я так счастлива! Он такой чудесный, такой чуткий. Никогда бы не подумала.

– Прекрасно, я за тебя рада, – говорю я, глядя на верхнюю площадку лестницы.

Когда этот маленький засранец прекратит наконец орать?

– Нет, Дора, ты не понимаешь, – продолжает Беата. – В этот раз все не так, как обычно. Бен не похож на других парней.

– Бен? – Я вздрагиваю, будто меня ударило разрядом тока. – Ты сказала «Бен»?!

В трубке снова пьяное хихиканье.

– Бен и Беа… звучит неплохо, правда?

Я дрожу всем телом. Просто не могу этого осознать. Моя лучшая подруга – или, по крайней мере, та, которую я таковой считала, – увела единственного парня, в которого я влюблена.

– Скажи, что это неправда! – кричу я. – Ты ведь просто смеешься надо мной, да?

– Что с тобой?

Она говорит серьезно, теперь мне ясно. Она строила Бену глазки, заигрывала, а теперь делает вид, что все в порядке вещей. Разумеется, всегда виноваты двое, но сейчас это не важно. Главное, Беа знает, как много Бен значит для меня. Она не настолько пьяна, чтобы забыть об этом. Мы много говорили с ней о Бене. Я ей все рассказывала. Доверяла ей самые интимные свои секреты. Потому что она была моей лучшей подругой. Иначе не могло быть…

– Ты меня разыгрываешь! – кричу я в трубку так громко, что мой голос перекрывает рев Кая со второго этажа. – Как тебе такое только в голову могло прийти… ты, тварь!