Механика хаоса

– Почему же? – спросил Рифат.

– У нас такая маленькая страна! Все друг друга знают. Попробуй тут изменить жене…

– Совершенно верно, – подхватила Виолетта, видимо жена яхтсмена. – Почти невозможно изменить мужу. Приходится ездить за границу, тратить лишние деньги…

Рифат завел разговор о квотах на ловлю тунца, полагая, что присутствующим это будет интересно. Левент рассуждал о проблемах ведения бизнеса. Белые кресла на эстраде, в которых сидели официальные лица, опустели. Оркестр перешел на композиции в стиле ривайвл-рока. Большинство гостей уже слегка набрались. Во взглядах и невинных с виду репликах, которыми они обменивались, сквозили намеки на нечто большее, чему было не суждено продлиться дольше, чем продолжалась вечеринка. Горячий ветер надувал белый полог, натянутый над эстрадой. Брюно спросил у Виолетты, чем она занимается.

– Я адвокат, специалист по морскому праву. Работаю в Валлетте. Не слишком оригинально – мальтийцы все поголовно адвокаты.

– О, я вас побаиваюсь. Кстати сказать, у меня такое впечатление, что все мы – пассажиры воздушного судна, готового вот-вот отправиться в полет.

– И куда же мы летим? На Китиру?

– Именно, – подтвердил он с легкой улыбкой, хотя не совсем понял, что имела в виду дама-адвокат, столь заинтересованно рассуждавшая о супружеских изменах.

Брюно отпил большой глоток виски. Мысль о супружеской измене снова ввергла его в состояние отчаяния. Он попытался собраться с духом. Левент… Он не должен забывать о Левенте.

– У вас итальянские корни? Я сужу по вашим глазам, по вашим волосам…

«Есть ли у меня надежда, что мы с Мари-Элен помиримся? Она должна ко мне вернуться. А если она вернется… Она позабавится со своим фирмачом, но долго это не продлится. Это невозможно, я ее знаю… Спрашивается, как вести скрытное расследование в стране, где все друг друга знают? Надо действовать быстро. Как только вернусь во Францию, первым делом наведаюсь в Торбей-Пирог. А эта мальтийка и правда выглядит сногсшибательно. Жалко, что муж глаз с нее не спускает. Может, потому она и настроена так игриво…»

– Итальянские? Да, конечно. А еще наверняка финикийские и, не исключено, арабские. И чуточка еврейской крови.

Брюно вздрогнул. Он уже забыл, о чем спрашивал Виолетту. Вместо нее ему ответил ее муж. К ним, широко улыбаясь, подошла дама в возрасте – черные брюки, белая туника, большие темные очки.

– А вот и самая опасная на Мальте женщина! – воскликнул муж Виолетты и расцеловался с подошедшей. – Мэри Делонуа, журналистка «Индепендент». Каждую неделю публикует отчет о нашей светской жизни.

– Столь же беспощадный, сколь и талантливый, – поддакнул Рифат. – Благодаря ей мы все считаемся «знаменитостями»! – И он бросился обниматься с журналисткой.

Мальтийская «кумушка» достала из сумочки фотоаппарат и попросила «присутствующих самцов», а также молодую француженку встать поближе к трем сестрам. Затем Брюно предложил Мэри Делонуа занять его место, чтобы он мог снять ее в компании его новых друзей. Прежде чем нажать на кнопку, он убедился, что в кадр попал Левент.





* * *


Колледж Святого Алоизия, Биркиркара, Мальта

Все звали его отцом Питером.

Отец Питер сразу согласился принять Брюно у себя в Биркиркаре, в колледже Святого Алоизия, где располагался офис Иезуитской службы по делам беженцев – организации, основанной в 1980-е годы после трагедии «лодочников», утонувших в Южно-Китайском море. Колледж, существующий уже около сотни лет, считался кузницей мальтийской элиты. Святые отцы давали своим ученикам истинно христианское образование, одновременно прививая им социальные навыки, проникнутые отчетливым британским духом. Внушительного размера корпуса, выстроенные из известняка, окружали спортивные площадки, на которых питомцы колледжа могли выплеснуть избыток жизненной энергии. Начиная с 2002 года отец Питер занимался преимущественно африканскими иммигрантами, вынесенными волнами и ветрами к мальтийским берегам. Он нес слово Христово во все лагеря, где выжившие в схватке с морской стихией подолгу, порой по нескольку месяцев, ожидали решения своей участи. Он же призывал своих соотечественников к сочувствию и состраданию к этим людям, трагедию которых многие воспринимали как попытку вторжения на свою территорию.

В холле колледжа Брюно встретила француженка лет тридцати, работавшая в этой неправительственной организации волонтером. Она молча повела его лабиринтом коридоров в штаб-квартиру священника.

На голову выше его, худой, чтобы не сказать тощий, в пасторской рубашке с колораткой, иезуит принял его у себя в кабинете под сделанной в Японии черно-белой фотографией отца Аруппе, его духовного учителя, в свое время сумевшего реорганизовать деятельность иезуитов, по его мнению ориентированную исключительно на привилегированные слои населения.

Бывший глава ордена и отец Питер не отличались внешним сходством, хотя в их лицах угадывалось что-то общее. Подобно своему наставнику, отец Питер считал себя солдатом Христова воинства. Он встретил посетителя улыбкой, на миг смягчившей его лицо хищной птицы, обрамленное короткой и успевшей побелеть бородкой. В глубине его черных глаз, спрятанных за очками в тонкой оправе, вспыхнули искорки. Он открыл было рот, но не произнес ни слова, словно вначале хотел хорошенько рассмотреть гостя. У Брюно возникло ощущение, что его просвечивают рентгеном.

– Отец мой, я пришел к вам поговорить об этом несчастном сомалийце. Я понимаю, что у вас мало времени…

– Чем я могу вам помочь?

– Этого человека убили в больнице. Прямо на больничной койке.

– Вы ради этого приехали из Парижа?

– Мы получили информацию, что на Мальте действует сеть джихадистов.

– Не вижу связи.

– Я тоже. Если не считать того, что… Эти мигранты прибывают из Ливии. Возможно, они…

– Вы не там ищете. Впрочем, я помогу вам в меру своих слабых сил. У вас есть визитка?

Брюно дал ему карточку с номером мобильного. Француженка, присутствовавшая при разговоре, – ее лицо по-прежнему выражало явственное отвращение – поднялась, чтобы проводить гостя, но отец Питер взял Брюно за рукав и вместе с ним направился к выходу. Он остановился под детским рисунком, изображавшим кошмарное путешествие через море. И живые, и мертвые были раскрашены в кричаще яркие цвета.

– Дети, нарисовавшие это, выжили. Но они видели смерть своих родителей, своих бабушек и дедушек, своих братьев и сестер. Поразительно, но их рисунки напоминают те, что люди оставляли на стенах церквей и могильных камнях в те годы, когда Европу раздирали войны или на нее обрушивались голод или чума. Взгляните, какая точность изображения! Вот этот мужчина в джинсах и солнечных очках – проводник, а танцующий скелет в шляпе – отец одного из мальчиков.

– Представляю, с чем вам приходится сталкиваться.

– Я встречал христиан из Ирака и боснийских беженцев, а последние двадцать лет к нам в основном бегут из Африки и с Ближнего Востока. Думаю, вы напрасно ищете среди иммигрантов членов джихадистской сети. Я никогда не слышал от них ничего подобного. Никогда. Но я могу ошибаться. Может быть, что-то такое есть в Турции, но здесь – нет.


– Святой отец, вы каждый день посещаете лагеря беженцев. Если до вас вдруг дойдет какой-нибудь слух, пожалуйста, позвоните мне.

– Непременно.

– Что касается убитого мальчика…

– Я первый обнаружил его мертвым в больничной палате. Полагаю, убийца убежал перед самым моим приходом.

– Вы не заметили чего-нибудь необычного?

– Нет, ничего.



На следующее утро ему позвонил Ламбертен.

– Ты почту проверяешь? – без предисловий спросил он.

Брюно, держа одной рукой телефон, другой нашаривал часы. Сквозь деревянные ставни пробивался солнечный луч. «Какого черта я понадобился Ламбертену в такую рань?»

– Который час?

– Семь! Ты в состоянии разговаривать? Ты один? Никакой мальтийской крошки у тебя в постели? Ладно, слушай внимательно. Это по поводу фотографии, которую ты сделал на приеме. Я установил личности всех присутствующих на снимке. И только что получил отчет из лаборатории. В общем и целом ничего особенного. За одним исключением.

– Турок?

– Левент Демир. Дипломат. Сын высокопоставленного турецкого военного. Работал в Рабате, Бейруте и Париже. Никогда не высовывался. Занимал технические должности. Без проблем уволился из министерства и поступил в кабинет адвокатов в Стамбуле. Но продолжал выполнять кое-какие задания по поручению прежнего начальства. В том числе вести переговоры по приобретению недвижимости для турецких дипломатических представительств. Официально он и на Мальту приехал именно с этой целью.

– А неофициально?

– А это ты нам должен рассказать. Он всегда работал на наших турецких коллег – Национальную разведывательную организацию. И, судя по всему, сильно поднялся после того, как были отстранены многие военные. Если помнишь, два года назад турки тайно передали Башару нескольких сирийских повстанцев (которых они вообще-то поддерживали) в обмен на курдов, членов Рабочей партии Курдистана. Знакомое дело, двойная игра. Очень грязная игра, потому что те, кого таким образом обменяли, были казнены – как с той, так и с другой стороны. А провернул все это Левент Демир. Сомнительно, что он прибыл на Мальту исключительно ради того, чтобы выбрать обои для спальни посла. Разберись с этим. Нам нужна информация.

– Как только будут новости, я вам перезвоню.

– Еще одно.

– Да?

– На твоей фотографии есть девушка.

– Эмма Сен-Ком. Студентка.

– Левент Демир в прошлые выходные возил ее в Стамбул. Ты должен узнать зачем.





15




Аэропорт Лука, VIP-зал, Мальта

Брюно позвонил мне с Мальты. Наконец-то. Мысль о том, что придется снова ехать в Триполи, начинала меня тревожить, хотя моя решимость нисколько не ослабла. Я старался поменьше говорить об этом Рим, но на самом деле это она укрепила меня в стремлении не спасовать перед этими варварами. Мне не хотелось, чтобы она впоследствии упрекнула меня в трусости. Брюно сообщил, что пробудет в Валлетте три дня, после чего вернется в Париж, и я сказал, что готов заскочить на Мальту. Мы встретились через день в ВИП-зале аэропорта, который власти предоставили в его распоряжение. Мне не пришлось даже покидать международную зону. С точки зрения конспирации это был идеальный вариант. Стюардесса проводила меня в зал, где он уже ждал меня, читая газеты. Мне понадобилась доля секунды, чтобы его узнать. Его черты не слишком изменились, но изменился взгляд. Жизнь часто торопится погасить пламя в глазах тех, кому уже не двадцать лет.

Мы начали разговор с взаимных расспросов о том, как каждый из нас провел прошедшие годы. Он сказал, что развелся и у него две дочери; я – что по-прежнему живу вдовцом. У него недавно умер отец. Мы поговорили о своих профессиях, которые должны были максимально отдалить нас друг от друга, но вместо этого сблизили. Я поведал ему о своей неожиданной встрече с сыном моего старого турецкого друга. Мне казалось – я допускаю, что ошибался, – что слушать про это ему неинтересно. Он смотрел за окно, где, готовясь к взлету, катились по полю самолеты. Если бы меня спросили, я бы, пожалуй, не смог ответить, то ли он о чем-то размышляет, то ли просто витает мыслями в облаках. Я как раз дошел до описания своей встречи с команданте Мусой, когда он вдруг тронул меня за рукав:

– Кстати, а как зовут этого вашего турка?

– Левент Демир.

Он мгновенно встряхнулся, глаза у него загорелись, и он придвинулся ко мне ближе.

Настала его очередь объяснить, что на Мальту он приехал расследовать вероятность заговора джихадистов, задумавших устроить теракт в Париже. И ему только что сообщили, что он должен обратить внимание на человека по имени Левент Демир. Брюно сходил в дьюти-фри, купил на свое имя мобильный телефон и вручил его мне, предупредив, чтобы я не звонил по нему никому, кроме него. От меня он хотел получить перечень археологических находок с полным описанием, намереваясь передать его в Интерпол, а также любые сведения, которые мне удастся раздобыть в процессе общения с команданте Мусой и Левентом.

Мы собирались прощаться (я во что бы то ни стало хотел вернуться домой до того, как Рим придет из лицея), когда я вдруг вспомнил один разговор, который Муса вел со своим адъютантом на арабском. Я не говорю по-арабски, но почти все понимаю. Муса об этом не догадывался. Они обсуждали приезд небольшой группы французов из парижского пригорода, судя по всему чернокожих, которые добирались до них через Тунис. Первоначально они планировали отправить их на юг, к боевикам, но там и так было полно народу. Они понизили голоса до шепота, но мне удалось расслышать заключительную фразу Мусы: «Сплавь этих негритосов в Сабрату, в тунисский лагерь». Меня заставило насторожиться именно упоминание Сабраты. Это древний город, основанный финикийцами, который при римлянах стал важным центром торговли, о чем свидетельствует великолепное мозаичное панно, изображающее слона, в Доме Корпораций в Остии.

Под конец разговора с Брюно между нами снова возникло то трудноопределимое чувство сообщничества, которое связывало нас в Сорбонне, когда он был студентом, а я – преподавателем. Он сказал, что торопится: мальтийская иммиграционная служба вызвала для допроса девушку-сомалийку, пережившую морское крушение (ту самую, брата которой убили), и он хотел при этом присутствовать. Прощаясь, он сказал, что будет ждать от меня новостей.