Лемминг Белого Склона

— Я знал, что ты придёшь, я ждал тебя, — шептал Арнульф, улыбаясь печально и нежно, — мой мальчик, мой милый мальчик…

— Ты убьёшь меня здесь, Иварсон? — хрипло пролаял Харальд.

— О нет, юноша, — Седой невзначай коснулся глаз, устало потёр переносицу, — поедем на остров. Хаген, Хродгар! Вы держитесь на ногах? Приготовьте две лодки, вы едете с нами. Нам ведь нужны свидетели, Белый Волк?



Всю дорогу Арнульф молчал, не в силах стереть с лица грустную, щемящую улыбку. Харальд тоже не произнёс ни звука: сосредоточенно работал вёслами да хмуро глядел на старика. В соседней лодке гребли волчата. Хродгар тревожно спросил:

— Что это с нашим Орлиным волком?

— Боюсь даже представить, — прошептал Хаген.

Раны обоих юношей, наспех перевязанные, кровавили и немилосердно болели, но больше страданий причинял им вид Арнульфа. Всяким они видели своего вождя, сурового, но справедливого деда, только не таким. «Он уже проиграл бой», — подумал Хаген, но ничего не сказал. Шмыгнул носом, быстро утёр лицо рукавом.

— Что-то в глаз попало? — буркнул Хродгар, пряча взгляд.

— Это не слёзы, — улыбнулся Хаген, — это брызги холодных волн.

Вот деревянные носы ткнулись в берег островка. Бойцы сошли на песок, втащили лодки, забрали оружие. Седой сказал:

— Биться станем, как ты понимаешь, до смерти. Коли дело повернётся так, что падём мы оба, парни похоронят нас в этих лодках, каждого — в своей. Если ты победишь, уходи на одной лодке, а парни — на другой. Они не станут тебе мстить, а ты, уж постарайся, не бросайся на них.

— Если я буду повержен, — возвысил голос Харальд, — как ты меня похоронишь?

— Никак, — двинул согбенными плечами старик, — я врежу тебе «орла».

Харальд недоверчиво повёл головой. Отступил на шаг. Он стал белее своей рубахи.

— Не смей меня так позорить, Седой. Ты не посмеешь…

— Отчего же? — горько усмехнулся Арнульф. — Никто не упрекнёт меня, что я допустил несправедливость по отношению к тебе. Никто не скажет, что я был скуп на серебро и еду, что ничему тебя не учил, что скверно о тебе заботился. Ты был мне как родной. Ты заменил мне сына, коего у меня никогда не было. Плохим ли я был тебе отцом, скажи по чести?

— Лучшим! — пылко воскликнул Харальд. — Ты был самым добрым из людей…

— …а ты отплатил презлым за предобрейшее, мой волчонок?

— Прошу, пойми меня, Седой! — суровый муж сорвался на крик, будто горячий юноша. — Ты был славнейшим из морских королей, а я… Я лишь хотел походить на тебя. Во всём. Я мечтал превзойти тебя.

— Ты преуспел бы в этом, — хрипло, по-старчески заклокотал Арнульф, — если бы не стал служить Сигурду ярлу с Талсея! Сколько он обещал за мою седую голову? Сколько ты обещал за предательство Кьятви Мясо? Я приказал вырвать ему язык, чтобы не выслушивать его никчёмных оправданий. И твоих слушать не стану. О, я всё понимаю! Мудрец Сигмунд Фроди всё объяснил бы тем, что сын всегда поднимает восстание против отца, дабы овладеть матерью. Кто твоя мать, Харальд? Золото? Почёт? Слава? Власть? Скажи одно лишь слово…

— Море, — твёрдо сказал Харальд.

— Море… — тихим эхом повторил Арнульф. — Ты читал не те книги, слушал не те голоса. Мудрец Сигмунд Фроди был набитый дурак. Море — всем нам мать. Наша великая мать. Даже я не столь заносчив и безумен, чтобы пытаться овладеть ею!

Помолчал, слушая волны, а затем снял шапку, плащ и сорочку. Перехватил поудобнее атгейр. Синие рисунки на коже ожили, взвилась рунная надпись.

— Хродгар, стань справа, Хаген — слева. Смотрите и не вмешивайтесь. К делу, Харальд!

— К делу, — кивнул Белый Волк, отбросил пряди со лба, отвёл левую руку…

Того, что случилось потом, Хаген даже не заметил. Видел только бросок — Харальд распластался белым пятном, закрылся Хагеном, как живым щитом, обвил его шею свободной рукой, приставил меч к горлу. Хороший, острый меч. А потом вдруг обмяк и упал. В голове у него торчало копьё. Наконечник врезался в висок — до самого глаза.

— Ты… ты знал, что я так сделаю? — прошептал Харальд.

Арнульф не ответил.

В сером небе кричали чайки. Над морем собирались тёмные тучи. Холодало, ветер пронизывал до костей, болели раны — на теле и на душе.

— Идите отсюда, — глухо, будто из-под земли, сказал Седой, — я приду позже.

— Вот уж хрен, — неколебимо возразил Хродгар.

— Мы не бросим тебя, вождь, — уверил Хаген.

— Мои мальчики… — прошептал Арнульф.

А потом обернулся к морю — и завыл. Дико, люто, по-волчьи. Терзал седые космы. Царапал лицо, словно хотел содрать морщинистую кожу. Рухнул на колени, спрятал лицо в ладонях. И долго так сидел, раскачиваясь из стороны в сторону да тихонько подвывая. Волны омывали ему ноги, шептали, утешали старика, как не могли утешить волчата. Парни стояли рядом, склонив головы. Они не оплакивали Харальда — лишь своего вождя.

Внезапно Арнульф выпрямился, отряхнулся, выхватил нож и пошёл снимать шкуру с поверженного Белого Волка. Твёрдым и уверенным шагом. Руки его не дрожали, на лице не блестело ни слезинки. Глаза почернели, словно кипящая штормовая пучина.

— Парни, поработайте плотниками, — бросил юношам, — снимите пару досок с лодки, подлиннее, да вройте в землю стоймя, крест-накрест, вот здесь.


Хаген и Хродгар выполнили указание, а потом молча смотрели, как Арнульф деловито выворачивает лопатки названному сыну. Когда жуткий обряд подошёл к концу, викинги втроём подняли останки Харальда и примотали к торчащим доскам. После чего спешно отбыли на уцелевшей лодке.

Хаген оглянулся.

На берегу, где море смыкается с сушей, где обычно хоронят ниддингов и самых отъявленных мерзавцев, висел спиной к волнам Харальд Белый Волк. Кровавый орёл расправил крылья на его плечах.

— Багряное торжество позора, — вздрогнул Хаген.

А потом — хранил молчание до самого Талборга.



На другой день рыбаки с Северного Ёстерлага шли на промысел, но не успели вернуться к сумеркам и решили ночевать на шхерах. Там они обнаружили человека видной стати, примотанного к стоящим доскам. Рёбра и лопатки у него были вывернуты наружу, лёгкие вырваны, мясо объедено птицами. Сперва рыбаки хотели было снять бедолагу и похоронить, как положено, но тут один из них заметил рунную надпись на плече казнённого.

— Харальд Хвитольф Арнульфсон, — разобрал в потёмках рыболов.

Поселяне похолодели от ужаса и не тронули бренных останков. Это имя было ведомо всякому, но и вражда между Харальдом и другим вождём, Арнульфом, была теперь у всех на слуху. Коли Седой так оставил своего названного сына, свершив позорную казнь, у него нашлись на то причины, до которых простым людям не было дела. Рыбаки сели в лодку и убрались восвояси. А тот островок и поныне кличут Харальдовой Шхерой.





11


На пристани Талборга, столицы славного острова Талсей, их встречали как дорогих гостей и героев. Было бы неразумно выказать пренебрежение людям, только что разграбившим Эрвингард — пусть даже они прибыли на жутковатой посудине. Тем паче, что вместе с «Поморником» там на якорь стал «Йерндрейк» — знаменитый «Железный Дракон» Хакона сэконунга с пятью дюжинами бойцов. Всем был ведома дружба между Седым Орлом и Большим Драккаром.

Викинги — те, кто мог ходить без посторонней помощи — обрядились в лучшие платья, коими разжились в Эрвингарде. Сам Арнульф был в коротком плаще на меху чернобурки. Седую голову покрывала песцовая шапка с беличьим хвостом сбоку, спереди мерцал крупный малахит. Когда сэконунг сходил на берег, то едва не споткнулся. Хаген вовремя подставил плечо, и никто ничего не заметил. Вроде бы. Далее сошли Торкель с резным ларчиком в руках, Унферт в алом бархатном плаще, Хродгар с секирой на плече, Фрости Сказитель в длиннополом синем кафтане, расшитом серебром, и оба колдуна, также весьма нарядные.

Внушительно выглядел и Сигурд ярл. Ему не было ещё полусотни зим, но он уже совершенно поседел. Высокий и крепкий, будучи потомком Кнуда Сурового, он и сам полжизни провёл в викингах. Это он, Сигурд ярл, промчался огнём и мечом по берегу острова Боргос пятнадцать зим назад, а затем разграбил Эльелор, столицу Форналанда, и взял Арильон. Там отличились Свегдир Ожог и ныне покойный Рати Копчёный: подожгли замок. Там же юный Орм Эриксон управлял передовым отрядом и прикрывал отход основного войска. Нынче же Сигурд ярл возвышался над ликующей толпой — охромевший, раздавшийся вширь, отмеченный шрамами, но всё же — суровый и величественный, в накидке, отороченной саарскими соболями да фьёлльмаркскими горностаями. На груди у него блестел золотой хальсбанд, на руках — перстни с самоцветами, на остроносых туфлях — серебряные пряжки. В руке владыка держал роскошный посох, изукрашенный тонкой резьбой, золотом и драгоценными камнями.

Рядом с ним, чуть позади, Хаген заметил тощую нескладную пигалицу не старше пятнадцати зим. Белый плащ с куньим воротником ниспадал до пят, из-под пушистой шапочки торчали две светлые косы, перевитые лентами — точно еловые веточки на Йолль. Едва заметную грудь украшали жемчужные бусы. Девушка была на голову выше Хагена: высокие каблуки синих сафьяновых сапожек явно добавили ей росту. Лицо у неё было бы милым, если бы не острый, чуть загнутый нос. Во взоре мерцала тревога, серые глаза скользили по рядам викингов.

«Экая бледная пичуга, — подумал Хаген, — ни сисек, ни задницы. Хрупкая, как сосулька по весне: тронешь — сломается. Жениха, что ли, высматривает, или любовника? Но если это та самая дочь Сигурда ярла, то, возможно, ищет кузена. Орма Белого. Наверное, ей не придётся по душе его нынешний вид! Эх, плакать тебе янтарём, белая ёлка шёлка…».

Между тем Арнульф снял шапку, поклонился, хоть и не слишком низко, и завёл речь:

— Привет тебе, Сигурд сын Сиггейра из рода Кнудлингов! Вот пришёл я, Арнульф Иварсон, с дороги чайки, к тебе в гости, и мои люди со мною. Не звал ты меня и не ждал, но всё же я тут, и хотел бы надеяться, что ты примешь нас в своих владениях. Я привёз одну мелочь тебе в дар…

С этими словами Торкель вышел вперёд, почтительно кланяясь, и вручил ярлу сундучок, украшенный плетёным узором, окованный бронзой, а также ключ. Сигурд передал свой роскошный посох одному из советников, а сам отомкнул ларец. В деревянной пасти, на бархатных дёснах, сверкали золотые монеты. Сигурд запер сундук, огладил крышку, прищурился:

— Ну, коли так, то и ты ныне здравствуй, Арнульф Седой, сын Ивара Хромого. Будь гостем в Талборге! Твои люди ни в чём не получат отказа…

— Это не всё, — мягко, но настойчиво перебил Арнульф, — есть у нас, чем порадовать и твою дочь, и прочих жён и девиц при твоём дворе. Примите наши скромные подношения!

Тогда Фрости Сказитель, Унферт Алмарец и Халльдор Холодный Ветер, улыбаясь и кланяясь, раздали женщинам всякие украшения, наряды и меха. Хаген же подошёл к дочери ярла, учтиво склонил перед ней голову и вручил ей золотые височные кольца с красным янтарём. Асгерд бросила на него короткий насмешливый взгляд, но приняла подарок. Залюбовалась игрой света.

И неожиданно попросила:

— Помоги-ка надеть, юноша!

Хаген удивился, но не сплоховал. Через миг на челе девы сверкал обруч, мерцало кручёное золото, блестели янтарные подвески. Асгерд улыбнулась, обернулась к отцу. Сигурд ярл тепло, но коротко усмехнулся, а народ на пристани зашумел, захлопал в ладони от восхищения.

— Не вижу среди вас моего племянника, Орма Белого, сына Эрика! — заметил Сигурд.

— Отважный муж, твой племянник, — отвечал Арнульф, — нет нужды беспокоиться, он с нами, но ты должен его извинить: рыба ран задела его железным плавником, и он не смог выйти, чтобы приветствовать тебя, Сигурд ярл. Орм Белый теперь отдыхает на борту. Наш лекарь сказал, что ему нужен покой. Пусть твои люди заберут его, но осторожно: рана едва затянулась.

— Кто ваш лекарь, и кого мне благодарить? — спросил ярл.

— Форни Гадюка, сын Литте со Свартхольма, искусный целитель, — сказал Арнульф. — А ещё благодари наших чародеев, Халльдора Виндсвалля, и Хравена сына Уве. Хравен вытащил твоего племянника с того света, как и других моих людей!

— Пусть названные тобою выйдут сюда! — повелел Сигурд.

Тогда Форни и Халльдор стали перед ярлом и поклонились. Хравен же не тронулся с места, насмешливо глядя сквозь толпу и сложив руки на груди. Арнульф бросил на него грозный взгляд, но Хравен лишь слегка повёл плечами.

— Вы получите щедрое вознаграждение, — пообещал Сигурд, — все трое.

— Благодарствуем, — хором ответили Форни и Халльдор.

— Не надобно мне твоего вознаграждения, владетельный князь, — прохладно молвил Хравен, — ибо нет в твоих владениях ничего столь ценного, о чём бы ты знал и что бы мне пригодилось. А когда узнаешь, то я, с твоего соизволения, приду и возьму!

Народ возмущённо охнул — и замолк. Тишина нависла над пристанью. Сигурд и Хравен, ярл и чародей, владыка и бродяга, безмолвно скрестили взоры. Серая, благородная сталь — и непроглядный мрак из-за края мира. Арнульф хотел было вставить слово, обратить всё в шутку, прервать этот неуместный и зловещий поединок, но Сигурд ярл внезапно усмехнулся:

— Дерзкие речи слышу от чёрного сейдмана! Кому бы другому не спустил бы, но коли ты, по словам Арнульфа сэконунга, спас моего родича, то будь по-твоему. Приходи за своей платой, когда сочтёшь нужным, если до того не умрёшь.