Лемминг Белого Склона

Росту в карлике было альна полтора. Тело покрывала жёсткая тёмно-бурая шерсть. Одежды он не носил, кроме набедренной повязки да смотанного в колпак куска сыромятной кожи, прикрывавшего лысину. Твёрдо стоял он на широких ороговевших стопах, задрав голову и нахмурив косматые брови. Чёрная борода встопорщилась, длинный нос гордо вздымался к небу, словно корабельный штевень. Мелкие глазёнки бесстрашно смотрели на викингов. На все расспросы у него было ровно три ответа: «Моя не знать», «Моя не понимать», да ещё «Моя твоя на сосна вертеть». Хаген послушал-послушал, не выдержал и пробрался к пленнику сквозь толпу, вежливо, но настойчиво работая локтями.

— Позвольте, я с ним поговорю, — предложил он после очередного «Моя твоя…»

Все удивлённо воззрились на юношу. Арнульф пожал плечами:

— Попробуй, но не увлекайся.

Хаген присел возле пленника и произнёс, глядя ему в глаза:

— Хут ву хьо?

Цверг вздрогнул. Его глаза округлились от изумления, впрочем, как и у остальных. Карлик помотал головой, пряча взгляд. Хаген, ласково улыбаясь, повторил:

— Хут ву хьо?

Пленник надменно отвернулся. Хранил молчание, словно причудливый каменный истукан. Однако Хаген заметил, как дрогнули под бородой синие губы.

— Он не понимает, — махнул рукой Рагнвальд.

— Всё он понимает, — возразил Арнульф с ухмылкой.

— Хут Хёгни хьо, — сказал Хаген, — хут ву хьо?

— Хут Квулух хьо, — прошептал цверг.

— А я уж думал назвать его Фрейдаг, — хохотнул Хравен, — потому что сегодня Фрейдаг.

— Нут Квулух хва, — продолжал Хаген, не сводя добродушного взгляда с карлика, — хут лэхь ике нарр, харум на варн. Хийо?

— Хут ву хийо, — настороженно кивнул Квулух.

— Веш'те ике, х'йет на… э… как его, тьфу ты, забыл… а, х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу?

Торкель не выдержал, прыснул в кулак, но все так увлеклись мудрой беседой, что никто не выписал ему положенного подзатыльника. Карлик залепетал что-то, щёлкая и присвистывая, как певчий дрозд. Хаген терпеливо ждал, пока он умолкнет, а потом ослепительно улыбнулся:

— Не надо мне лгать, жопа мохнатая. Всё ты знаешь. Своих хозяев вы могли обманывать сотни зим подряд, но я не ваш хозяин. Ты мне всё расскажешь. Принесите факел, друзья.

Цверг не понял ни слова, но догадался, что дела его плохи. Задрожал, теряя остатки гордости, но молчал. Не сказал ни слова, даже когда Хаген поднёс ему пылающую головню прямо к носу.

— Последний раз тебя спрашиваю, Квулух: х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу?

— Не знать… не понимать… на сосне вертеть… — выдавил карлик.

— Кабы эта проклятая птица ещё понимала, что говорит, — усмехнулся Хравен.

А Хаген достал бритву, которую всегда носил в нагрудном кармане сорочки, и сунул в огонь. Подождал, пока металл покраснеет, отдал факел кому-то из парней и ткнул раскалённый полумесяц карлику под набедренную повязку. Квулух заорал, погнал эхо по холмам, задёргался, но вязали его на совесть. Запахло жжёной шерстью. Хаген вынул бритву, схватил карлика за бороду и спросил, улыбаясь слаще прежнего:

— Х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу?

Квулух заскулил. Жалобно, как собачка. Щенок Варф взвыл ему в ответ: сочувствовал.

— Х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу? — прошептал Хаген. Не дожидаясь ответа, взял факел и повторил пытку, на сей раз оставив отметину на лице бедолаги. Тот плакал и трясся. Не от боли — от ужаса. Кричал, пищал, плевался, пытался укусить. Свегдир Ожог дёрнулся было остановить Хагена, но Арнульф заступил ему дорогу:

— Пусть работает. Если у тебя болит ожог, отвернись и заткни уши.

Свегдир так и сделал.

А Хаген уже ничего не спрашивал. С лихорадочной, безумной увлечённостью он прижигал карлику то ухо, то нос, то плечо, то иное место. Приговаривал себе под нос: «Эти дикари не знают огня и боятся его, как наивысшей скверны. Я сожгу тебя, Квулух, и твои сородичи от тебя отвернутся. Гори, гори, мохнатый зад». Пленник понемногу превращался в печёную репу. Он хотел что-то сказать, но Хаген снова и снова подносил к зарослям шерсти раскалённый металл, и цверг терял разум.

«Что, не нравится, дикарик? — молча злорадствовал сын Альвара, внук Свалльвинда, короля двергов. — Им тоже не нравилось. Цверги целыми ордами спускались с гор, опустошая всё на своём пути. Те черепа в Гримхёрге — это ваши черепа, верно? Не так давно закончились ваши набеги, мой дед и дядя Исвальд успели сразиться с ублюдками из-за перевала Вальфар. У вас нет чести, дикари. Так мне рассказывали в детстве. Вы, грязь утробы мира, гниль горных корней, смеете поднимать свои кислые гляделки к небу?! Внизу ваше место, в убожестве и рабстве, потому что вы боитесь огня. Предки моего отца перестали бояться. И стали править под горами. А вот ваше племя следует истребить…»

— Ну-ну, Хаген, — Арнульф вернул юношу в мир людей, похлопал по плечу. Внук конунга двергов обернулся. Седой ободряюще улыбнулся.

— Не увлекайся. Позабавился — и будет. Кажется, наш дружок готов.

— Х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу? — спросил Хаген без тени улыбки.

Квулух судорожно вздохнул — и всё ему рассказал.

А потом — умер. Боль и ожоги он бы пережил. Но сердце не вынесло позора.

— Ты гордился бы мною, дядя Исвальд? — спросил Хаген в пустоту.

Пустота ответила далёким конским храпом и стуком копыт: ополчение из Скатербю неумолимо приближалось.




— Быстрее, быстрее! — торопил стаю Арнульф. — Ты знаешь, куда идти?

— Он сказал, холм со старыми развалинами на вершине, — Хаген до рези вглядывался в туман, но никаких развалин или даже вершин не замечал, — там с юга растёт ельник, а на севере, на склоне, шахты. Часть завалена, но есть и открытые. Нам туда. В третью с запада.

— А он не сорвал?

— Он слишком перепугался, чтобы лгать.

Отряд двигался на восток. Дорога петляла между склонов, под колёса лезли камни, норовя стреножить коней и раздолбать телеги. Приходилось впрягаться и толкать самим. Арнульф повелел Хравену послать своих пичуг на разведку, а сам с Хагеном шёл во главе отряда.

Больше идти рядом с Хагеном никто не хотел. Опасались. Его это не тревожило: для тревоги была иная, куда более весомая причина. Хаген был уверен: цверги незаметно шныряют поблизости, они видели огненную пытку и, уж конечно, пожелают отомстить. Руками своих хозяев, алчных бондов, не прочих поживиться на грабеже награбленного.

Резко заржал конь. Хрустнула поперечная ось на телеге. Раздались глухие ругательства.

— Всё, приехали! — приказал Арнульф. — Разгружайте, берите добро на плечи, питьё и жратву бросьте. Возьмите хлеб и солонину. Форни, не забудь мех акавиты, да гляди не выпей. Воду раздобудем по дороге. Щиты тоже смело можете выбросить…

Тут подошёл Хравен:

— Кажется, нашёл. Через этот пологий пригорок, на северо-запад. Ещё немного.

— Хорошо бы…

Птицы не соврали. Ватага, сгибаясь под мешками да сундуками, пересекла возвышенность, откуда было видно и горку, описанную несчастным Квулухом, и чёрную змею, что извивалась сотнями людей и лошадей меж холмов. Ополчение из Скатербю напало на след и устремилось в погоню. Теперь викинги бежали сквозь редкий ельник, падая, теряя поклажу, ругаясь и снова набирая скорость. Невстейну не везло: толстячок падал чаще других, сбивался с ритма, задыхался. Пот водопадом бежал по красной пухлой роже. Сердце стучало так звучно, что эхо разносило глухие удары по окрестностям.

— На, здоровяк, глотни, — Хравен протянул Невстейну флягу, — полегчает.

Сало с опаской принюхался, потом приложился. Сморщился, но благодарно кивнул, и скоро уже бежал наравне со всеми.

— Что ты ему дал? — шепнул Хаген.

— А воды болотной, — хохотнул чародей.

Арнульф же спросил:

— Хравен, ты можешь их задержать? Как тогда, в хольде?

— Могу, — кивнул тот, — но снова платить эту цену не стану даже ради тебя, хёвдинг. Не здесь. Не сейчас. Эти холмы… они меня выпьют до дна. Много меди. Много… много страха.

Вождь молча поглядел на колдуна и отвернулся.

— Стой! Готовь факела! Хаген, ты знаток по всяким дыркам — лезь, проверь…

Между тем Хравен всё же придумал, как отвлечь погоню: собрал в небе огромную стаю птиц и послал их прямо на головы ополчения. Стоя над входом в подземелье, с ухмылкой наблюдал, как ошарашенные поселяне отбиваются от когтей, клювов и крыл. Но когда в ход пошли сети, стрелы и мешки, чародей снял заклятие, и птицы взмыли в серое небо.

Ничего любопытного Хаген в пещере не обнаружил. Пол ровный, потолок низкий. Ему было как раз, а, например, Утреду Быку, Хродгару и Рагнвальду пришлось здорово нагибаться, уворачиваться от соляных наростов. Торкель помимо поклажи взял на руки Варфа: собачонок носился под ногами и всем мешал. Арнульф сказал выбросить щенка, но Торкель подумал, что это не приказ, а добрый совет, и не выбросил.

Вскоре пещера начала сужаться, уходя вглубь, и завершилась тупиком. А снаружи доносились звуки погони.

— Ну, полудурок, и чего прикажешь теперь делать? — напустился Рагнвальд.

Хаген не ответил: осматривал стену, подсвечивая факелом. Под землёй было холодно, но юноша вспотел, да и руки здорово тряслись. «Ну где же ты, где ты подевался, дурацкий камень?! Неужели носатый уродец обманул? Неужели на том свете мне станут пенять на то, сколь мало я сведущ?» — с ужасом думал он.

— Что ты ищешь? — спросил Хравен.

— Ауртастейн, — раздражённо бросил юноша, впрочем, тут же и пояснил, — это такой золотистый камень, вмурованный в стену. Там, где Ауртастейн, там и проход. Рядом надо начертить руны. Тогда проход откроется. Если верить Тунду годи…

Сзади послышались звуки битвы: лязг железа и крики поселян. Храбрецы сунулись в пещеру и получили копьями да мечами. Сигбьёрн Скампельсон крикнул:

— Они отходят, но сейчас подведут стрелков.

— Форни, Слагфид! — приказал Арнульф. — Устройте им… Хаген, долго ещё?!

Парень вздрогнул, уронил факел и случайно его затоптал. Обжёг ногу сквозь штанину и получил по шее. Когда ему сунули другую головню, Варф вырвался из рук Торкеля, скуля и кусаясь, пронёсся между десятка ног и свернулся калачиком у стены напротив. Хаген уже не искал никакой знак: просто стоял и тупо глядел на псину. В горле першило от безумного хохота. Неудачливому, безрукому, хвастливому сыну Альвара хотелось смеяться, пока его соратников готовились расстрелять добрые поселяне.

— Что ты стал, как на причале? — доносилось откуда-то из-за моря хриплое старческое карканье, мало походившее на обычный грозный клёкот Арнульфа. — Хаген, соберись! Возьми…

— Стоп, — взгляд юноши неожиданно упал на золотистую искорку, мелькнувшую рядом с собачьей головой, — Торкель, забери своего дружка и скажи, что ему от меня косточка. Кажется, он нашёл-таки… — Хаген склонился, провёл по стене рукой, — ну да, конечно. Вот я дурак. Это ж цверги, они коротышки, вот и рисуют на уровне глаз. Эх, мать моя монашка… У кого есть косточка? Нет, братья, не шучу: у кого есть косточка? Желательно китовая.

— Спасибо, Хаген, но Варфа потом отблагодаришь, — заверил Торкель с лёгкой тревогой.

— Кость! Чертить. Резать руны, — не хуже самого Варфа отрывисто пролаял Хаген.