Крылья бабочки

— Вас видели в тот день: как заходили через запасной выход, как нервно выбежали из дома через четверть часа, на вас был еще интересный галстук: желтый с черными полосками. — «Как у пчелы», — про себя добавил он, вспоминая слова Эбби.

— Это было ограбление, — несмело заметил изрядно побледневший Дональд.



На губах Брендона появилась недобрая усмешка, говорившая без слов, что версия полиции не отражает действительности.

— Ты ничего не докажешь, — покачал головой Дональд. — Дело закрыто.

— Я не собираюсь ничего доказывать в суде, но и без него ваша карьера будет закончена. — Брендон чуть подался вперед и доверительно прошептал: — Избиратели не любят даже предполагаемых убийц.

— Ты не понимаешь. Я ведь не хотел, — тихо заговорил Дональд, — это был несчастный случай. Меган упала и ударилась головой. Я не хотел! — Он казался искренним, сожалеющим о содеянном, но разве это что-то меняло, в особенности для Меган Палмер.

— Да мне плевать, — жестко пресек его душеизлияния Брендон. И это действительно было так. Он ничем не мог помочь мертвой Меган, но была другая женщина, живая и любимая, ему ее надо было спасать.

— Так чего ты хочешь от меня?

— Ваш кузен — председатель нью-йоркской ассоциации адвокатов? — уточнил Брендон. Дональд сдержанно кивнул. — Так вот: если вдруг станет вопрос о лишении Трейси Полански патента адвоката, или ее захотят исключить из коллегии, я хочу, чтобы вы замяли вопрос.

Дональд Палмер наконец-таки сел, удобно устраиваясь в кресле и складывая руки в замок. Настороженность и напряжение явно пошли на спад, и он почувствовал себя уверенней и свободней.

— Сделаю всё, что в моих силах. — Дональд тонко улыбнулся и склонился ближе к столу, повторяя маневр Брендона, исполненный ранее: — А с ФБР как будешь договариваться?

Брендон поднялся, не удостоив его ответом.

— Из тебя выйдет прекрасный политик, — похвалил Дональд, наблюдая, как сын мэра, блестящий юрист, молча поворачивается к нему спиной и вдогонку крикнул: — Только подумай, стоит ли ради бабы спускать свою жизнь в унитаз!

Брендон вышел, сейчас его меньше всего интересовала собственная жизнь.

Есть только любовь и есть смерть

Возле кабинета судьи Маккласки в жестких прямых креслах сидели Лоретта Росс и Сара Кристи, приехавшая к своей подопечной в качестве моральной поддержки. Трейси стояла рядом, задумчиво размешивая сахар в картонном стаканчике с кофе. Ей удалось перенести слушание на неделю, ссылаясь на собственную загруженность и не стопроцентное погружение в дело. Суд не одобрял халатного отношения, и Трейси вынесли предупреждение, строго заявив, что дела «Pro bono» важны не меньше, чем те, за которые адвокатам платят деньги, но отсрочку всё же дали.

Побои Лоретты сделались не столь пугающими, но всё равно оставались заметны глазу, но это было не единственной проблемой: Джека Росса полиция так и не нашла, значит, он может появиться в любой момент и снова напасть на жену, а если рядом с ней будет ребенок, возможно, и он пострадает. И казалось бы, вины Лоретты в этом нет: она больше не ведет маргинальный образ жизни, но поскольку среда, в которой она проживает, с большой долей вероятности будет признана социально-опасной для Микки Росса, ребенка ей не вернут.

Трейси саркастично улыбнулась: закон порой был до скрежета в зубах однобок и несправедлив. Если бы Микки жил с матерью, после нападения Джека ее бы не лишили родительских прав. Суд добавкой к тюремному сроку вынес бы ему постановление о запрете приближаться к Лоретте и сыну. Сейчас же ситуация была практически зеркальной, с той лишь разницей, что сама Лоретта для судьи немногим лучше мужа. Если уж говорить откровенно: и сама Трейси опасалась за мальчика, уж слишком хорошо за последнее время она познакомилась с асоциальными личностями. Возможно, стоит всё же дождаться, когда Джека Росса схватит полиция, вот только повторно обратиться к суду с просьбой о восстановлении материнских прав Лоретта сможет не раньше чем через год, и вряд ли ее адвокатом снова будет Трейси, которая в принципе не была уверена: наступит ли для нее завтра.

Одна идея у нее всё же появилась в ходе подготовки к слушанию, но сможет ли Трейси убедить в ее разумности судью Маккласки? В мысли настойчиво ворвался строгий женский голос, сухо пригласивший их пройти в кабинет. Трейси оттолкнулась от стены, обшитой деревянными панелями, и подумала, что у секретаря судьи либо хронический запор, либо перманентная сексуальная неудовлетворенность. Как еще можно было объяснить дурное расположение духа, которое она демонстрировала с завидной регулярностью? Жизнь самой Трейси, возможно, висела на волоске, но она предпочитала не отчаиваться, поэтому и находила время поразмышлять о всяких глупостях.

— Итак, мисс Полански, — сложив перед собой руки в замок, судья Кэролин Маккласки решила подвести итог двадцатиминутного монолога Трейси. — Взвесив все за и против, — она остро посмотрела на Лоретту Росс, — суд вынужден отказать в восстановлении опеки над несовершеннолетним Микаэлем Россом.

Лоретта закусила губу, чтобы не расплакаться на глазах у всех, Трейси осталась невозмутима — она была готова к такому решению. Она правдиво и абсолютно честно обрисовала ситуацию, заложницей которой стала ее клиентка. Трейси хотела добиться справедливого, взвешенного решения, без ухищрений и уловок. И сдаваться не собиралась. Рано еще!

— Ваша честь, я понимаю, какая ответственность лежит на ваших плечах. Штат Нью-Йорк в вашем лице проявляет заботу о малыше Микки, — Трейси намеренно назвала его уменьшительным именем, показывая, что он не обезличенный абстрактный человек, а ребенок, маленький и нуждающийся в материнской заботе. — Но каким бы хорошим ни был детский дом и персонал в нем, мать они не заменят.

— Мисс Полански, этого разбирательства вообще не было бы, если бы миссис Росс добросовестно исполняла свой родительский долг, — жестче, чем следовало, парировала Маккласки.

— Мы все люди, и иногда совершаем ошибки, — Трейси бросила взгляд на Лоретту, которая совсем расклеилась, уже оплакивая решение суда, — в которых потом сильно раскаиваемся.

— Миссис Росс, — немного смягчившись, судья Маккласки обратилась лично к Лоретте, — я не могу подвергать опасности ребенка…

— Я понимаю, — всхлипнула Лоретта, перебивая. — Я столько всего сделала, столько натворила, но я стараюсь исправить свою жизнь. Я работаю, не принимаю наркотики или алкоголь, — эмоционально и не подбирая выражений, рассказывала она. — Микки для меня всё! Я только ради него и живу, только желание вернуть сына дает силы идти дальше. Но если нужно — я буду ждать столько, сколько необходимо, чтобы мне поверили и разрешили снова стать матерью.

Трейси и саму проняла речь Лоретты: она казалась искренней и действительно страдающей.

— Ваша честь, миссис Росс нельзя винить за преступление бывшего мужа, — осторожно начала Трейси. — Сейчас его ищет полиция и когда найдет — его надолго посадят в тюрьму. Больше не будет угрозы ни миссис Росс, ни Микки.

— Но его еще не поймали и неизвестно, когда найдут, и найдут ли, — веско заметила судья Маккласки, но настроена была уже не так категорично.

— Вы совершенно правы, но насколько мне известно, его ищут и обязательно поймают, но решение, которое вы примете сегодня, обозначит судьбу Лоретты и ее сына на целый год. Год, — повторила Трейси.

Судья Маккласки откинулась на спинку зеленого кожаного кресла и задумчиво обвела взглядом кабинет, прежде чем спросить:

— У вас есть какое-то конкретное предложение?

— Ваша честь, мне кажется, будет справедливо, если мы встретимся вновь, когда Джека Росса схватят и посадят в тюрьму. Тогда вы сможете оценить мою клиентку без, — Трейси обвела рукой лицо Лоретты, всё еще хранившее следы жестокой любви бывшего мужа, — влияния обстоятельств, независящих от нее.

— Его могут поймать через год, — предупредила о возможных не радужных перспективах судья.

— Мы понимаем, — Трейси подбадривающе улыбнулась Лоретте, — и готовы ждать, пока безопасность Микки не будет безоговорочной.

Лоретта Росс быстро закивала, утирая слезы. Она подождет. Подождет столько, сколько будет необходимо, только бы ей вернули сына.


— Хорошо, — согласилась судья, делая исключение. — Три месяца. Если по истечении этого срока ваш муж всё еще будет на свободе, тогда будете ждать год. Если же его поймают завтра — подавайте прошение заново, и мы с вами побеседуем вновь в самое ближайшее время.

— Спасибо, спасибо, — всхлипывала, но теперь уже от радости Лоретта.

— Благодарю, ваша честь, — улыбнулась Трейси. — Уверена, что мы с вами скоро увидимся.

***

На Парк-Авеню в апартаментах четы Стеклер за неспешным разговором протекал семейный ужин. На полированном дубовом столе, застланном белоснежной кружевной скатертью, в окружении ослепительного блеска хрустальных бокалов стоял изысканный букет таких же сияюще-белых лилий. Они источали приятный цветочный аромат, но сегодня удушали своей приторной сладостью. Брендон никогда не любил эти цветы, но исправно покупал, когда родители приглашали к себе — мать обожала лилии.

Он поднес к губам бокал с красным вином, искоса бросив взгляд на наручные часы: ему нужно встретиться с Трейси. Сегодня она не должна оставаться одна. Она вообще больше не должна оставаться одна. Брендон несколько раз за вечер набирал ее номер, но так и не смог дозвониться, это нервировало и заставляло волноваться.

Он отложил приборы, практически не притронувшись к еде и, вытерев губы салфеткой, выжидающе посмотрел на отца. Брендон старался не пропускать приглашений отужинать с родными, но сегодня у него категорически не было времени. Если бы не важная встреча с Палмером, Брендон ни за что не поехал бы в ратушу. Он ведь практически вышел из здания, но был цепко перехвачен отцом, который настаивал на совместном ужине. Двадцать минут он покорно выжидал, когда можно будет начать ту самую важную беседу, к которой апеллировал отец. Всё, время подошло: Брендон выразительно поднял брови, чем вызвал улыбку Адама.

— Ну откуда в тебе столько нетерпения! — беззлобно пожурил Адам, делая маленький глоток из бокала.

— В году всего триста шестьдесят пять дней — боюсь не успеть.

Патрисия тепло улыбнулась сыну, по-матерински любуясь им. Брендон был их единственным ребенком, любимым и желанным, для которого были созданы все условия, чтобы вырасти выдающимся человеком. И сегодня их стремления и мечты сбудутся. Она была рада и бесконечно гордилась сыном.

— Через три года выборы в сенат, — издалека начал Адам, — и тебе пора задуматься о твоей политической карьере. — Брендон молчал, поэтому он продолжил: — Я сегодня разговаривал с сенатором Лавалем: он полагает, сейчас очень благоприятное время, чтобы начать работать в этом направлении. Ты поедешь в Вашингтон под начало Кеннета, а через год выдвинешь свою кандидатуру от штата Нью-Йорк. Ее поддержат, — уверенно заявил Адам и весело добавил: — Но драка за штат будет жесткой!

Брендон выслушал предложение отца и, тщательно взвесив открывавшиеся перед ним перспективы, заговорил:

— Я хоть и люблю драки, но не могу сейчас уехать из города.

— Сын, это хорошая возможность…

— Я знаю, папа, — остановил его Брендон, — и тем не менее остаюсь.

— Это же твое будущее! — не выдержала Патрисия. — Ты ведь к этому шел все эти годы!

— Ты права, мама, — он легонько сжал ее руку, — но иногда я чувствую, что из-за своих амбиций упускаю нечто более важное.

Патрисия беспомощно смотрела то на сына то на мужа, потом непонимающе охнув, потребовала:

— Адам, вразуми же его!

Он в ответ невозмутимо отрезал кусочек от сочного идеально прожаренного стейка и, положив его в рот, стал тщательно пережевывать. Патрисия, не выдержав, всплеснула руками, и только тогда Адам сказал:

— Дорогая, наш сын — взрослый человек и только ему решать, что делать со своей жизнью. Кстати, говядина сегодня восхитительная! — Адам отрезал еще кусочек, а Брендон поднялся, поцеловал шокированную мать и быстро покинул гостиную. Его ждали дела. Его ждала Трейси.

***

Трейси выключила мобильный телефон и бросила обратно в сумочку, сжимая в ладони связку ключей. Марко сказал, что она срочно нужна ему, а она так боялась встречаться с ним, но отказать не посмела. Трейси боялась его. После жуткого убийства Тэсты она уже была не так уверена, что он не причинит ей вреда. Марко яростен, безжалостен и мстителен, это его натура. То, что притягивало к нему людей и одновременно заставляло на интуитивном уровне опасаться. У него было понятие о мужской чести, весьма своеобразное, но очень для него важное. А она, Трейси, проехалась по этой самой чести, словно на танке, и если Марко узнает — ее ждет та же судьба, что и Пола Тэсту.

Трейси судорожно обняла себя руками, будто колючий мороз ледяной волной прошелся по телу. Она ведь всего лишь встречалась с мужчиной, но оказалась втянута в такие дела, о которых раньше только читала в книгах или видела в фильмах. А сейчас эти события ожили: наполнились красками, запахами и обрели лица, и Трейси не нравилось, во что превратилась ее жизнь. У нее было ощущение, что дамоклов меч висит прямо над ее головой, что опасность ходит след в след, а смерть буквально наступает на пятки. С этим надо что-то делать.

Она развернулась: за ней скоро приедут, нужно спуститься к парадной. Как бы Трейси ни боялась, но позволить зародить в Марко подозрения было бы ошибкой. На кону слишком много жизней — своей она могла бы еще рискнуть, чужими — нет. Она не знала удастся ли ей выйти из игры невредимой, но надеялась, что хотя бы живой. Надеялась, что человека в Марко больше, чем зверя…

И этот зверь сейчас метался у него внутри, раздирая в клочья душу, прогрызая себе путь наружу. Марко держал его под контролем, но испытывал почти физическую боль от этой борьбы. Он застыл у окна, как ледяное изваяние, рассматривая ночное небо, звездное и холодное, как и его сердце. Он считал минуты до момента, когда к нему привезут Трейси. Ждал, когда сможет взглянуть в ее лживые глаза. Ежесекундно бросал взгляды на большие механические часы, желая быстрее увидеть ее и понять, что чувствует в их последнюю встречу.

А ведь он послал за ней Тома. Марко коротко, неприятно засмеялся, царапая даже свой слух. Участь Тома Гана была решена и больше не волновала, волновала только она: его собственная Мадонна, святая шлюха, неверная любимая, продажная сука. Сейчас важна была только Трейси Полански.

Марко услышал стук каблуков — через мгновение дверь отворилась, и появилась она. Он медлил всего секунду, затем повернулся, охватывая Трейси взглядом, всю целиком: тонкая блузка льнула к телу, приятно глазу облегая высокую грудь хозяйки; классические брюки со строгими стрелками не делали ее меньше женщиной, наоборот, еще больше показывали, что перед ним хрупкое нежное существо. Но это было неправдой: Трейси никогда не была слабой. Он знал, что она — сильная, волевая личность, а теперь знает, что она расчетливая, лживая лицемерка. Марко скользнул взглядом по ее лицу, на котором почти не было косметики — от этого она казалась совсем юной. Трейси изменила привычный уклад его жизни и в очередной раз убедила, что женщине нельзя доверять, нельзя относиться как к равной, ее можно только использовать. Марко злился на себя за то, что не смог остаться равнодушным к ее красоте и уму, что подпустил слишком близко, позволив нежности просочиться в его сердце. И разозлился снова, потому что не был равнодушен к ней даже сейчас. В нем все еще жила любовь, но любовь изрядно отравленная ненавистью и жаждой мести, от того еще более жгучая и опасная.

— Здравствуй, — тихо произнесла Трейси, подходя ближе, вглядываясь в его лицо. В ней тоже жила любовь к нему, и она тоже была испорчена, только страхом.

— Как ты? — Они ведь не виделись после ее истерики, и Трейси немного отпустило нехорошее предчувствие. Марко интересовался ее состоянием, значит, всё нормально?

— В порядке, — опуская глаза, ответила она, до сих пор цепенея от воспоминаний: клетка и грозный рык собак теперь будут преследовать ее всю жизнь. — Ты сказал, что я срочно нужна тебе, что-то случилось?

— Нужно посмотреть несколько договоров, они мне нужны сегодня.

Трейси послушно кивнула, потому что из этой ситуации не было выхода. Возможно, этим она подпишется под своим тюремным сроком, но зато не под смертным приговором.

— Присаживайся, — Марко указал на свое кресло, на столе лежала папка с бумагами. Трейси повиновалась, погружаясь в чтение и делая пометки карандашом на чистом листе.

Марко же не мог отвести от нее глаз, изучая не без восхищения. Спокойная, задумчивая, собранная. Трейси практически научилась скрывать эмоции, но страх он узнавал безошибочно, слишком часто встречался с ним в жизни. Она подняла на него глаза, словно ощутила его мысли, и Марко словно ударило током. Он ведь в последний раз видит ее, в последний раз глотает воздух, наполненный цитрусовым ароматом ее кожи, в последний раз может услышать ее греховные стоны удовольствия. В последний раз…

Но он не хотел дотрагиваться до нее. Отвращения не испытывал, но прикасаться к ней не желал, что-то удерживало от этого шага, хотя изначально Марко планировал снова взять Трейси в кабинете, трахнуть, как шлюху: так, как с ней еще никто не делал. Унизить и растоптать.

— Я закончила. — Ее голос ворвался в сознание, отгоняя прочие мысли. — Я внесла несколько новых пунктов, потом нужно бу…

— Оставь, — прервал Марко и посмотрел на часы. — Мне уже нужно уезжать.