Крылья бабочки

— Адам тебя промариновал как следует сегодня, — заметил Дональд. Он случайно перехватил друга-прокурора, который был на аудиенции у мэра, и просидел в его кабинете не один час.

Роджер в ответ только кивнул, вновь возвращаясь к разговору с мэром. Адам Стеклер не был в курсе готовящейся операции, но в кое-какие нюансы его все же посвятили: это его город и скоро в нем разверзнется ад: полетят головы многих людей, которых считают столпами общества.

— Эй, дружище, да что с тобой? Ты аж осунулся. Если пиво не бодрит, у меня где-то был виски, — в шутку оглядев кабинет, сказал Дональд.

— Я просто вымотался за последнее время.

— Что-то затевается? — спокойно поинтересовался Дональд. Он давно заметил некоторую нервозность в официальных кругах, но не понимал, с чем это может быть связано.

Роджер посмотрел на него и кивнул, подтверждая догадку. Дональд в ответ молча ждал: выпытывать он ничего не будет, это ведь может показаться подозрительным, а светиться ему ни к чему.

— Затевается, — прокурор склонился к столу. — Мы скоро возьмем их, Дон. Обезглавим мафию. Ты даже не представляешь, на чьих шеях затягивается петля.

— Родж, — скептически начал Дональд, — мы столько времени пытаемся прижать верхушку…

Тот улыбнулся в ответ, и Дональду не понравилась эта улыбка — улыбка превосходства.

— Сейчас всё по-другому, — бросил Роджер. — Я засажу этого итальянского выскочку Мариотти и всех, кто с ним связан.

Дональд внутренне напрягся, не на шутку разволновавшись: он знал, в чем власти подозревали Марко Мариотти, но пока никто не смог предъявить ему даже штрафа за неправильную парковку. А еще он знал, кто связан с ним, и боялся, что может всплыть и его имя. Он глотнул пива и отсалютовал Роджеру, но так, с неким снисхождением, словно не веря в его успех и провоцируя на дальнейшие откровения.

— В его окружении есть наш человек, — тихо проговорил прокурор. — У нас будут не просто доказательства, мы возьмем Мариотти и его подельников с поличным.

Тут до Дональда Палмера начало доходить: он ведь видел пару раз в опере Марко Мариотти в компании адвокатши его покойной жены.

— Трейси Полански, — уверенно заключил он.

— И она тоже, — наконец расслабившись и рано празднуя победу, подтвердил Роджер. Он уже представлял, как сидит в Вашингтоне и пользуется большим уважением всего сената, проведя самый громкий и выигрышный процесс: наркотики — бич общества, и он спасет от него Нью-Йорк, засадит лидеров Синдиката и станет конгрессменом. — Его водитель — федеральный агент.

Дональд присвистнул, взволнованно соображая, что делать с полученной информацией. Они еще немного поговорили на эту тему, потом переключились на большую политику, активно, но с удовольствием, поспорили и начали обсуждать дела семейные.

— Надо сходить отлить, — ставя на стол вторую пустую бутылку пива, сказал Дональд и поднялся.

Он вошел в туалет, проверил, что в столь поздний час никто больше не решил посетить уборную и заперся в одной из кабинок. Он достал бумажник и вынул из маленького кармашка сим-карту. Вставив ее в телефон, быстро набрал заученный номер. Тони Браско — владелец нескольких клубов и ресторанов, а также подпольных борделей по всему городу — поднял трубку после третьего гудка. Его голос был веселым, а предложения заманчивыми, но не долго. Дональд скупо обрисовал ему ситуацию, затем отключился и, сломав сим-карту, спустил ее унитаз.

Карты розданы, сыграем?

Вокруг Марко стояла оглушительная тишина. Тони Браско отключился пять или десять минут назад, а может, больше?.. Сколько прошло времени Марко не знал, но продолжал держать телефон возле уха, впитывая жестокую правду.

«Том?!»

— Чертов сукин сын! — громко выругался Марко, вырываясь из окутавшего голову вакуума.

«Трейси?! Трейси…»

Он снова замер, вспоминая ее, вспоминая их. Как она обнимала его, прижимаясь всем телом, как шептала нежные слова, а смотрела так, что у него голова шла кругом, и желание никогда не расставаться заставляло совершать поступки совершенно ему несвойственные. Могла ли она так поступить с ним? Могла ли предать?

Марко вспомнил начало их романа: она ведь не хотела быть с ним, каждый день ждала, что он не позвонит, что потеряет интерес, пресытится, а потом все изменилось — Трейси поддалась чувствам. А может, нет? Может, чувства были только у него?

Я люблю тебя, Трейси.

Я люблю тебя…

Люблю…

Эти слова набатом отзывались в голове и острыми иглами впивались в сердце. Спелый оранжевый апельсин покатился по столу и упал на пол, но Марко не обратил внимания, крепко сжав в руке маленький нож для резки фруктов, не замечая боли и алой крови, тонкой струйкой сбегавшей на стол. Он любил апельсины, и в его кабинете всегда стояла ваза с цитрусами.

— Сука, продажная сука! — Марко бурно задышал, пытаясь взять под контроль обуявшую его ярость. Он буквально физически чувствовал, как каждая клеточка, еще несколько минут назад дышавшая чем-то светлым и радостным, наполнялась черной ненавистью. Еще вчера он весь мир готов был положить к ногам Трейси, а сейчас всё его существо взывало к мести. Но нет, пока еще рано, сейчас ему нужна холодная голова.

Теперь Марко никому не доверял из своего окружения, поэтому, обложившись телефонами, начал звонить и лично обсуждать с каждым заинтересованным в удачном исходе сделки нависшую над всеми ними угрозу. Два дня, чтобы победить судьбу и отвести от себя удар. Позже. Чуть позже он удовлетворит бившую по вискам жажду мести.

Робкий стук отвлек его от переговоров — через мгновение в дверях показалась Анжела. Она несмело подошла к столу, умоляюще глядя на Марко, и ахнула, заметив кровь.

— Твоя рука! — Анжела кинулась к нему, но он, бросив короткую фразу собеседнику, отключил телефон и холодно отстранил ее. Достав платок, приложил его к ране, поднялся и, не глядя на жену, вышел.

Она же, глотая молчаливые слезы и прижимая ладони к губам, только смотрела ему вслед. Анжела уже тысячу раз пожалела, что обратилась к отцу, что, заламывая руки, умоляла разделаться с Трейси Полански и вернуть мужа. Отец смотрел на нее холодно — он считал недопустимым лезть в чужую семью, — но отчего-то согласно кивнул, наградив сухим: «иди домой», а вот Марко теперь и вовсе с ней не говорил.

Она вспомнила, как испуганно ждала. Ждала возвращения мужа и вестей от отца. Анжела и сама не знала, какой участи хотела для ненавистной соперницы, но, оказавшись дома, не испытала облегчения, только страх. Она боялась реакции Марко, но не жалела о своем поступке, надеясь, что все станет по-прежнему.

По-настоящему Анжела испугалась, когда муж вернулся из поездки в Мексику. Столько ярости было в его глазах, столько неподдельной злости. Марко впервые поднял на нее руку, если так вообще можно было сказать: он грубо, до боли, схватил ее за волосы, приближая лицо к своему, и процедил сквозь зубы: «К папочке ходила». Больше от него Анжела ни слова не услышала. Марко полностью игнорировал ее, а когда удавалось поймать его взгляд, то смотрел, как на ничтожество, предательницу, донесшую на мужа.

Она бросалась ему в ноги, просила побить, но не мучать молчанием и страшными взглядами, в которых читался приговор. Муж на ее мольбы не реагировал.


Анжела сморгнула с ресниц непролитые слезы и, вытерев их кончиками пальцев, пошла за ним. Она не будет молча смотреть, как сквозь пальцы утекает ее счастье, пусть призрачное и зыбкое, но только с Марко она чувствовала себя женщиной, полноценной, настоящей. Только с ним она может быть счастлива. Больше ей никто не был нужен.

— Марко, пожалуйста! — Анжела догнала его в спальне — он уже набрасывал пиджак, собираясь уходить, и снова бросилась к нему в ноги. — Пожалуйста, не бросай меня! Если Трейси так нужна тебе — пусть, пусть будет. Только не бросай меня.

Анжела хваталась за него, обнимала ноги, заливалась слезами, но он словно не замечал, уйдя глубоко в себя. Единственное, что он услышал из ее монолога, это имя. Трейси.

Оно всё еще отзывалось в его сердце сладкими воспоминаниями и чарующим ароматом спелых цитрусов. Он помнил вкус ее кожи на своих губах и ласковый шепот, согревавший душу. Марко с силой сжал челюсти, так, что проступили желваки, цепенея, чувствуя, как весть о ее предательстве смертельным ядом разносится по венам, а ненависть горьким пеплом заметает нежные воспоминания. Трейси заплатит за каждое лживое слово, за рухнувший мир, который они возводили, любовно переплетая пальцы. Она похитила его сердце, он в ответ заберет ее жизнь.

— Собери вещи, — обретая холодное спокойствие, произнес Марко, — ты поедешь в Вегас к моим родителям. Отдохни, через несколько дней я присоединюсь к тебе.

Анжела просияла и, схватив его руку, потерлась щекой. Она снова была счастлива и шепча, как мантру, имя мужа, не заметила стального блеска в его глазах. Марко отчетливо понимал, что обеих этих женщин больше не будет в его жизни.

***

Трейси, расплатившись, быстро освободила машину и поспешила домой. Она теперь всегда брала такси прямо от офиса и подъезжала прямо к парадной: ни пеших прогулок, ни поздних возвращений. Марко настаивал, чтобы ее сопровождал — отвозил и привозил — кто-то из его людей, но Трейси наотрез отказалась. Она не хотела подчинять свою жизнь страху, желала жить, а не вздрагивать от каждого шороха. Если бы ее планировали убить — убили бы, таков был ее первый аргумент. Второй остался неозвученным: она не хотела иметь возле себя глаза и уши Марко, сейчас это было небезопасно. Трейси вдвойне виновата перед ним: она предавала его своим молчанием и обманывала, как женщина только может обмануть своего мужчину.

Трейси вошла в квартиру, скидывая узкие туфли-лодочки и сумочку, устало опускаясь на диван. Марко, как вчера днем ушел от нее, больше не давал о себе знать, и Трейси начинала беспокоиться. В свои планы он ее не посвящал, но, зная его яростную, вспыльчивую натуру, произойти могло всё, что угодно. Какой парадокс: она боялась Марко и за него тоже боялась.

Трейси потянулась к пульту — сидеть в тишине было невыносимо. Она включила телевизор, но, услышав, как зазвонил телефон, не стала искать что-нибудь повеселее вечерних новостей.

— Ну привет, — с усталой иронией произнесла она. С братом Трейси общалась крайне мало: они оба так до конца и не простили друг друга. Она — за его безалаберность, чуть не стоившую ей жизни, он — за ультиматум. После его отъезда они общались урывками и без особого тепла, только, чтобы убедиться, что все нормально. А сейчас Роб звонил сам, что делал редко, особенно после того, как Трейси уверила его, что с ней все нормально, и если больше ему сказать нечего, если, кроме ее самочувствия, говорить им не о чем, то лучше не тратиться на международные звонки. Тем более, что на ее вопросы относительно работы и жизни в Париже Роб отвечал весьма скупо и недовольно, именно это обстоятельство так разозлило Трейси. Она старалась уберечь его, а в ответ получала глупые детские обиды.

— Как ты? — спросил Роб.

Трейси задумалась: а как она? Напугана, растеряна, а еще предчувствует, что, скорее всего, «жить до старости» это не про нее.

— Нормально.

Он помолчал в трубку, Трейси про себя грустно хмыкнула — наверное, разговор окончен. Сегодня расспрашивать его о работе не хотелось: ей и так холодно, зачем еще и биться о ледяную стену.

— Я хотел сказать тебе, — мялся Роб, — спасибо.

Трейси удивилась и даже как-то подобралась, убирая ноги с розового мягкого подлокотника.

— За что? — осторожно поинтересовалась она.

— За то, что пинала меня, — пошутил он. — За то, что нашла для меня работу. Мне нравится, — тихо сказал Роб, не без гордости добавляя: — У меня все получается. Мистер Хейворт лично меня хвалил

Трейси улыбнулась, светло и искренне: хоть у кого-то из ее близких жизнь начала налаживаться. То, что Роб не облажался, она знала. Сама звонила и спрашивала у Ника об успехах и неудачах брата. Но слышать это от него самого намного приятней. И то, что он оценил ее заботу, тоже приятно.

— Я очень рада, правда, — мягко ответила она. — Как тебе Париж? Нашел друзей?

Они завязали легкую непринужденную беседу, отбрасывая прошлые обиды и недопонимание. Роб делился впечатлениями и новостями, Трейси внимательно слушала, пока не зацепилась взглядом за ужасающую картинку в телевизоре.

— Ро-об, — неожиданно протянула она, — перезвоню тебе, ладно. Тут срочные новости, — делая громче звук, закончила Трейси.

Она, не отрываясь, смотрела короткое видео, снятое явно на мобильный телефон, но это даже добавляло ему реалистичности. Утренний парк, шелест зелени деревьев, деревянная скамейка и отрезанная голова. Трейси закрыла рот рукой — картина была отвратительной.

Изумленный испуганный шепот очевидцев, потом все закончилось, и хорошо поставленный голос ведущей начал рисовать догадки одну страшнее другой, описывая подробности, которые зрителю по ту сторону экрана, просто не разглядеть, а потом Трейси показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Пол Тэста. Так в новостях назвали жертву, связывая ее с организованной преступностью и гадая, за что последовала такая ужасающе жестокая вендетта.

Трейси больше не слушала, отключилась от внешнего мира. Она пыталась переварить увиденное: неужели это сделали по приказу Марко? Неужели он так отомстил за нее? Что же теперь будет? Она больно прикусила губу, с ужасом представляя, что он может сделать, если узнает о Томе, о ФБР, о Брендоне.

Брендон… Эта мысль отрезвила. За него она боялась даже больше, чем за саму себя. Он ведь совершенно не при чем здесь. Это ведь она, Трейси, связалась с опасным мужчиной, способным на немыслимые поступки. А самое главное, она не знала, что делать, снова ощущая себя в клетке с бойцовскими псами. Сейчас ситуация казалась еще более безвыходной, чем четверть часа назад…

Не только Трейси Полански в этот час заинтересовалась местными новостями. Лука Гамбино с ледяным спокойствием слушал как имя его друга, с котором они были знакомы практически всю жизнь, треплют по всем каналам. С напускным равнодушием смотрел на останки человека, повязанного с ним многими тайнами. Пол Тэста — его правая рука — лишился всего: как в прямом, так и в переносном смысле. Он молча досмотрел выпуск и, устало вздохнув, выключил телевизор и прямо взглянул на Чарли Франчезе, сидевшего напротив.

Они оба были значимыми фигурами в преступном мире, боссами для своих людей, но разница между ними все-таки существовала. Если дон Гамбино считался силой, грозной и несокрушимой, то его собеседник заметно сдавал позиции. Чарли давно уже делит власть с Марко Мариотти и уступает ему, потихоньку, пядь за пядью. Это беспокоило многих, и тестя Марко в том числе. Лука всегда знал, что его зять любит власть, не деньги, а именно власть. Марко был честолюбив и крайне амбициозен, старался контролировать всё, до чего только мог дотянуться, и вносил изменения в давно устоявшуюся систему, в которой функционировала такая мощная машина, как мафия. А еще он был молод, умен и дерзок. То, как он убил Пола и то, что бросил его останки в лицо всем — своим, властям — доказывало его уверенность в себе. Так Марко заявлял, что ничего не боится. Не боится ответной реакции, не боится войны. И правильно делает: Лука не будет с ним воевать — это всегда плохо для бизнеса, — он устранит эту проблему чужими руками. Он ведь прекрасно осведомлен, для чего сегодня пожаловал Чарли Франчезе.

И это было правдой. Чарли пришел именно за этим. Он давно мечтал прибрать к рукам наркотрафик — вотчину Марко, — но для этого ему необходимо было заручиться поддержкой влиятельного Луки Гамбино, самого могущественного из всех лидеров Организации, и в свете недавних событий он на нее крепко рассчитывал. Чарли — человек старой закалки, и для него произошедшее с Тэстой немыслимо! Женщина, какой бы сногсшибательной ни была, всего лишь женщина, ничто в их мире. Из-за них не нарушают договоренности, не вредят бизнесу, не мстят, если дело, конечно, не касается семейной чести. Марко полюбил и совершил ошибку, крупную ошибку, которая должна стать для него фатальной. И он, Чарли Франчезе, приложит к этому максимум усилий.

— Займись им, — коротко произнес Лука и отвернулся, не желая поощрять торжество, коим загорелись глаза Франчезе.

***

Брендон, коротко постучав, толкнул дверь в кабинет первого помощника мэра Нью-Йорка.

— Брендон?! — удивленно воскликнул Дональд Палмер, поднимаясь и выходя из-за стола навстречу. — Давно не виделись, как ты? — Он протянул ему руку, но Брендон продолжал молча изучать его, спрятав ладони в карманах брюк.

— Ты заезжал к отцу или приехал лично ко мне? — сухо спросил Дональд, расценив отказ проявить уважение к нему, как тревожный звонок.

— К вам, — бросил Брендон и прошел вглубь кабинета, присаживаясь в одно из кресел. — Я знаю, что это вы убили жену, — не тратя время на дипломатию, заявил он, зорко следя за реакцией Палмера: ни один мускул не дрогнул на холеном, ухоженном лице, но в глазах тенью что-то промелькнуло, возможно, сожаление?

— Что?! — демонстрируя обескураженность, воскликнул Дональд. Он не сел в кресло напротив нежданного гостя, наоборот, возвышался над ним, будто это наделяло его большей властью, только на Брендона такие фокусы давно не действовали. — Боюсь даже предположить, с чего в твоей голове появилась такая бредовая мысль. — Он смотрел прямо, а во взгляде пренебрежение, смешанное со справедливым негодованием.

Но у Брендона не было ни времени, ни желания играть в игры, стараться тонко разоблачить его, поэтому он просто выложил Дональду сухие факты: