Крылья бабочки

— Джо, — последовал тихий окрик, и тот сразу отпустил.

Они шли по каменной дорожке среди разбросанных по территории рабочих цехов, и ничего страшного или неприятного Трейси не видела. Пока. Они повернули за угол, и она сморщила нос: в лицо ударил запах крови и выгребной ямы.

— Здесь забивают скот, — пояснил Пол Тэста. Джо хмыкнул, видимо, заметив, как побледнела Трейси. Она старалась не смотреть по сторонам, не видеть, как в открытом настежь загоне алела кровь. Много крови.

Куда именно ее ведут Трейси не знала, но вопросы задавать боялась. Здесь не от кого ждать помощи. Они прошли еще чуть-чуть, останавливаясь в самой дальней части двора. Здесь собаки грызли еще свежие останки животных, а на пожухшей от жгучего солнца траве валялись пожелтевшие кости. Трейси сглотнула, когда Пол резко замер возле одного из вольеров, и двое доберманов, обеспокоенно подняв уши, зыркнули на пришельцев черными глазами.

— Я не пойду, — замотала головой она, когда Джо открыл клетку. — Я не пойду! — Трейси истерично взвизгнула, испытывая дикий страх перед бойцовскими собаками.

— Джо, — не повышая голоса, приказал Тэста, и Трейси буквально впихнули в вольер, оставляя синяки на руках, так сильно она упиралась. Потом клетка закрылась. Обе собаки поднялись, принюхиваясь, делая уверенные, даже элегантные, шаги в ее сторону. Трейси вжалась в стальные прутья и обернулась, собираясь молить о пощаде, но никого уже не было. Она осталась одна. Пес, тот, что крупнее, утробно зарычал, второй подхватил, затем собаки бросились, а Трейси закричала. Надрывно, испуганно.

Сколько прошло времени она не знала, но собаки продолжали с тихим лаем скалиться: то подходя так близко, что Трейси чувствовала вонь из их пастей, то отходя дальше, словно брали разбег, чтобы вцепиться прямо в горло. Она больше не кричала, только скулила и плакала, закрыв лицо руками. Это было страшно, страшнее, чем все, произошедшее до. Она боялась боли, боялась пыток, боялась смерти.

Трейси не услышала, как лязгнул засов, и кто-то грубо вытащил ее из клетки. Собаки тут же умолкли — словно ничего не произошло — и отправились в угол, возобновляя прерванное занятие — облизывание белых костей. В себя Трейси пришла только в машине, просто очнулась с тупой мыслью: она жива.

— Это очень умные псы, — веско заметил Пол Тэста, привлекая ее внимание. — Они нападают только по команде.

Трейси молчала, глядя в одну точку — на затылок Джо, уверенно гнавшего кадиллак прочь из Бруклина.

— А теперь, мисс Полански, мы потолкуем. — Она медленно обернулась к нему. — Вы знаете, что прелюбодеяние — грех? — Трейси молчала. — Знаете? — жестче переспросил он.

— Я еврейка, — бесцветным голосом ответила она.

— Пусть так, — хмыкнул Тэста. — Просто не забывайте: вы — всего лишь шлюха Мариотти, не более. Запомнили? — Снова молчание. — Мисс Полански? — предостерегающие нотки заставили ее выдавить тихое «да». — Прекрасно. Джо отвезет вас, куда скажите.

Фемида — слепая дама, а Немезида — жестокая

Трейси, обхватив колени руками, сидела на полу в ванной, судорожно вздрагивая и не сдерживая рыданий. Если в машине с мафией она всеми силами глотала испуганные слезы, то сейчас дала волю отчаянию. Ей было страшно. Страшно, что ее жизнь теперь зависела от других людей и, к сожалению, не в переносном смысле. Ее затянуло в водоворот, в суровые джунгли Марко, в которых ценность ее жизни была ничтожной. Трейси понимала, что она ничто в разыгранном сегодня представлении. Истинная цель — он. Чего хотели добиться эти люди, как повлиять на Марко, или, возможно, нащупывали рычаги давления на него, она не знала, но боялась. Боялась и их, и его.

Трейси закрыла лицо руками, выплакивая пережитое, даже не пытаясь найти выход из ситуации или просто проанализировать случившееся. Казалось, душевные силы полностью покинули ее. Она сидела на прохладном кафеле, потеряв счет времени: сколько уже прошло — час, два, день. Сколько бы она еще прибывала в таком состоянии, если бы не услышала стук в дверь? Трейси испуганно замерла, словно маленький зверек, притаившийся в ненадежном укрытии, не делая попыток взглянуть, кто пришел. Она не хотела знать, потому что боялась: вдруг это снова за ней?

В сумке, валявшейся рядом на полу вместе с туфлями, зазвонил телефон. Громко, настойчиво. Затем стук повторился. Трейси вздрогнула, выплывая из тяжелого забвения, и потянулась к мобильнику. Мгновение, и она, моргнув, выскочила из ванной. Практически бесшумно клацнул замок, и Трейси буквально упала в объятия Марко. Она не видела растерянности на его лице, которая быстро сменилась беспокойством: Трейси, пряча лицо у него на груди, тихо заплакала.

— Милая, что случилось? — Марко мягко попытался заглянуть ей в глаза, но она только сильнее вжалась в него, словно хотела раствориться. — Тише, тише, — успокаивал он. — Расскажи мне, Трейси. Расскажи.

Последние слова хоть и были произнесены с заботой, но уже настойчивее. Всего единожды он видел ее в таком состоянии. Тогда ее похитили и чуть не изнасиловали…

— Посмотри на меня, — попросил он. Трейси только крепче обхватила его шею. — Взгляни на меня! — приказал Марко. Он хотел быть мягче, но чувствовал такую разъедающую тревогу, что больше не мог деликатничать.

Трейси испуганно подняла голову, и он внутренне содрогнулся. Она боялась. Марко видел это в затравленном взгляде. Сейчас она боялась даже его.

— Поговори со мной, — Марко нежно провел рукой по ее волосам. — Пожалуйста, милая.

И Трейси начала говорить: сначала тихо и сдавленно, затем громче, не сдерживая всхлипов, а он слушал. Внимательно и сосредоточенно. С каждым словом, с каждой уроненной на его ладонь слезинкой кровь закипала, а ярость металась внутри, требуя выхода.

— Что он сказал? — встрепенулся Марко, загоняя зверя в рамки. Еще не время.

— Он сказал, — повторила Трейси, — чтобы я не забывала, что всего лишь твоя шлюха. — Губы Марко скривила злая усмешка, словно он услышал шутку, значение которой ускользало от самой Трейси. — Мне страшно, — шепнула она. — Может, нам пока лучше не встреч… — Она не договорила, потому что говорить было некому: Марко был уже не с ней — его взгляд стал пустым и холодным. Пугающим до боли в сердце. Трейси знала, что он убивал людей: из-за денег, власти, мести. Из-за нее. Он убивал за нее, и сейчас четко осознала, что готов убить за нее снова.

Его взгляд прояснился, и Марко взглянул на заплаканную, дрожащую женщину. Его женщину. Его Трейси.

— Я люблю тебя, — он ласково обхватил ее лицо ладонями и нежно поцеловал, — ничего не бойся.

Еще несколько дней назад это признание осчастливило бы Трейси, а сейчас ей стало страшно.

***

В старом заброшенном ангаре, который когда-то был частью промышленного склада и который после банкротства завода выкупила частная компания, были слышны задушенные, приглушенные крики. Проезжая мимо по шоссе, кроме железной сетки забора, натянутого по всему периметру, побуревшей на ярком солнце высокой травы и хаотично разбросанных блоков ветхих зданий большего увидеть было нельзя. Только те, кто находились уже не первый час внутри, видели ужасную картину и слышали тихие стоны, пришедшие на смену истошным крикам боли. Но единственное, что чувствовали при этом — полное безразличие.

Марко молча наблюдал как андербосс, правая рука Луки Гамбино — самого влиятельного мафиози и его тестя — из человека методично и неспешно превращается в кусок мяса. Ни один мускул на его лице не дрогнул, никакие чувства не могли пробудить в нем человека и всколыхнуть застывшего пустого взгляда, который он не отвел, когда Эдди со знанием дела начал снимать кожу сначала с рук, теперь с ног.

Его не пугали угрозы, не разжалобили мольбы, который последовали за вспышками нестерпимой боли, Марко помнил только заплаканное, испуганное лицо Трейси. И каждый раз, когда он думал о том, что ей пришлось пережить, им овладевала не знающая пощады звериная ярость.

Он сидел на низкой деревянной бочке, оставшейся здесь еще со времен полноценной работы завода и всё еще хранившей аромат вяленого мяса, который постепенно смешивался с тяжелыми запахами: их обязательно приносит с собой смерть, какой бы она ни была. Марко спокойно наблюдал как Эдди, прервавшись, похлопал по щекам потерявшего сознание Пола Тэсту, затем вколол ему адреналин, возвращая сознание. Марко хотел, чтобы Тэста всё видел и чувствовал, чтобы навсегда запомнил последние никчёмные мгновения своей лихой жизни.

Это было просто. Пол Тэста не опасался за свою жизнь и никаких мер предосторожности, когда ездил к юной любовнице, не предпринимал. У полиции на него ничего нет, а Семьи сейчас не вели войн — чего бояться? Он думал, что одного солдата будет вполне достаточно, чтобы сберечь его старое тело, до сих пор желавшее плотских удовольствий. Марко знал о наклонностях андербосса Гамбино: у него вставал только на малолеток — чем моложе, тем лучше. Именно возле дома на Мейбел-стрит, в котором Тэста встречался с молоденькой любовницей — совсем еще девочкой — его взяли. Водитель Джо так и остался сидеть в машине с простреленной головой.

Пол закричал, приходя в себя, а Эдди, с закатанными рукавами дорогой черной рубашки и белым фартуком, заляпанным кровавыми брызгами, снова взялся за нож и с точностью искусного ювелира сделал надрез на обрюзгшем бледном бедре. Выступила кровь, алая, густая. Красное на белом — как полотно импрессиониста, произведение искусства, только запах портил впечатление. Старик не сдержался и обделался, наполнив амбар отвратительной вонью испражнений. Марко едва заметно поморщился, Эдди, казалось, даже не заметил, любовно водя ножом по коже и наслаждаясь рваными криками.

— Хватит, — коротко приказал Марко и встал, подходя совсем близко. Пол Тэста был стар и вряд ли выдержит полный набор из арсенала Эдди.

Марко отдавал себе отчет в том, что представление, устроенное для Трейси, предназначалось ему. Лука Гамбино решил проверить не размяк ли он, на что способен, точнее, способен ли на необдуманные шаги. Как выяснилось, способен. Убийство Джо Фералле никого бы не шокировало и не вызвало бы неудовольствия: око за око, зуб за зуб. Трейси хоть и не тронули в физическом плане, но морально потрепали, а такого не один мужчина чести не потерпит. Но этого Марко было мало, он хотел смерти Тэсты, все его существо взывало к мести, и она свершилась. Почти.


— Эдди, поднимай его, — тихо скомандовал Марко, не моргая и не отворачиваясь, видя искалеченное тело человека, с которым не раз сидел за одним столом. Он встретился с истерзанным, потерявшим цепкость и холодную уверенность в собственной силе, взглядом Пола, глаза которого на секунду прояснились, впиваясь в лицо своего мучителя, того, кто спустил с поводка бешеного пса.

— Ты совершил ошибку, — севшим от криков, но ровным голосом проговорил Пол. — И ты заплатишь за нее. Ты убиваешь из-за бабы и умрешь из-за нее. Запомни.

— Эдди, — снова скомандовал Марко, внешне оставаясь абсолютно невозмутимым, а внутренне?.. Он и сам не знал, что испытывает. Казалось, что сейчас он вообще потерял способность чувствовать, даже запахи будто бы пропали, стерлись из реальности, осталось только глухое осознание произошедшего.

Эдди, тем временем, как пушинку подхватил истерзанное тело и аккуратно погрузил его в наполненную до краев ванну, перехватывая правой рукой седые волосы, чтобы тот не утонул раньше времени. Тихо было всего пару секунд, затем Пол ахнул и начал дергаться: соленая вода жгла огнем освежеванные конечности.

— Давай, — тихо произнес Марко. Пора заканчивать. Эдди отпустил Пола, позволяя тому уйти под воду, но сейчас, испытывав новый приток боли, он сам схватился за борт ванной, из последних сил цепляясь за жизнь. Возможно, если бы он знал, какими мучениями для него обернутся последние мгновения, то предпочел утонуть.

Эдди Ликозе взял металлическую канистру и осторожно начал вливать ее содержимое воду. Пол замер, округлив глаза и хватая ртом воздух, словно в легких было совсем пусто, потом завопил высоким голосом перепуганного насмерть ребенка. Кислота разъедала тело, моментально окрасив воду в грязно-красный. Марко не отвел взгляда, сдержанно наблюдая результаты приказа. Хотелось отвернуться, но он не смел. Пол Тэста заслужил его месть, и Марко обязан был встретить с ним его конец, досмотреть до конца жуткое представление. Через четыре минуты от андербосса Семьи Гамбино осталась одна голова с искаженным гримасой боли лицом, а утром она была найдена в центральном парке с затолканным в глотку собачьим ошейником.

***

После разговора с Трейси Брендон много думал и постоянно находился в состоянии боевого напряжения. Он готов был сделать всё, чтобы вытащить ее из ловушки, которая вот-вот захлопнется. Анализировал каждое слово, отмечая ее шансы не сесть за решетку вместе со всей Организацией. Брендон — адвокат, и сможет защитить Трейси от тюрьмы, в этом он не сомневался, много раз проделывал нечто подобное, деликатно обходя закон. Брендон умело использовал отличное знание уголовного кодекса на благо клиентов. Он никого не обманывал. Но сейчас его волновало другое: безопасность Трейси и ее карьера.

Как бы он хотел просто взять и увезти ее. Наплевать на всё: закон, спецслужбы, мафию. Спрятать и переждать, когда всё решится и она будет в безопасности. Вот только таким способом ничего не решилось бы: Марко Мариотти не просто спугнуло бы исчезновение любовницы, оно всполошило бы в нем мужчину, у которого пропала любимая женщина. А в том, что они любят друг друга, Брендон не сомневался. Возможно, это не та любовь, которую описывают в романтических историях, но определенно она была между ними. И в том, что эта любовь случилась, Брендон винил себя. Если бы они поговорили, если бы он не уехал, если бы позвонил. Если бы… Почему между ними всегда столько если бы?

Он рывком вынул белую розу из нагрудного кармана смокинга, усаживаясь на стул в кабинете капитана полиции. Мариотти не отвертеться — это он знал наверняка, его посадят. Нужно просто немного подождать, а сейчас Брендон собирался разобраться со второй беспокоившей его проблемой: карьера Трейси. Она адвокат по своей сути. Она жила, дышала работой, но после дела Мариотти может лишиться ее. У нее могли отобрать лицензию на практику в Нью-Йорке, или даже аннулировать патент адвоката.

Брендону было просто необходимо найти лазейку, чтобы уладить этот вопрос. Чтобы у Трейси осталось хоть что-то от привычной жизни. Начать решено было с убийства Меган Палмер, обстоятельства которого лично у него вызывали уйму вопросов. Именно поэтому Брендон, воспользовавшись знаменательным событием — свадьбой Наташи и сенатора из Вашингтона Нила Говарда, — попросил капитана полиции Артура Фленагана дать ему допуск к архивам. Брендон получил его и сразу же после церемонии венчания, поздравив молодых супругов, поехал в участок.

Он листал папки, читал показания свидетелей, сопоставлял факты и на подсознательном уровне чувствовал: дело шито белыми нитками, вот только подкопаться на законном уровне не было возможности. Дело закрыто за неимением улик, и оформлено все было четко.

Рассматривая черно-белые снимки покойной миссис Палмер, Брендон то и дело воскрешал в памяти рассказ Трейси, который удивительным образом, благодаря цепочке невероятных совпадений, связал их всех одной тонкой невесомой нитью. Нитью, которая может многих людей крепко подвесить за шею, и сжимать, пока последний вздох не слетит с губ.

Трейси категорично заявила, что Марко не причем. Его люди Меган не убивали. Она ему верила, а вот Брендон нет. Он поднялся — разбор архива ничего не дал, кроме маленькой зацепки, и тянуть за нее нужно не в кабинете капитана полиции.

Брендон долго расспрашивал консьержа, который на его удачу, как раз работал в день смерти Меган Палмер, но ничего нового так и не узнал. Он осмотрел холл дома и вышел через запасной выход во внутренний дворик: ухоженный, выложенный брусчаткой, с фонтаном и изогнутыми деревянными лавочками, — через дорогу площадь Юнион-сквер, зеленая и всегда наполненная людьми. Но привлекла его внимание пожилая женщина, кормившая голубей. Не старушка, но потрепанная жизнью: прохудившаяся одежда, давно нестриженные волосы с проседью и серый вязаный жилет — в августовскую духоту явно не подходящий. Голуби к ней так и тянулись, не просто ели с руки — облепляли с ног до головы, напоминая фильм из детства, где была похожая сцена.

— Удивительно, — подходя ближе, негромко прокомментировал Брендон.

— А что им меня бояться? — услышала его реплику женщина. — Я последние лет десять подкармливаю их.

— Вы здесь живете? — усаживаясь на скамейку, поинтересовался он.

— Ага, — она хлопнула ладонью по дереву скамьи, — прям здесь. Это они тут живут. — Женщина кивком указала на элитный дом. — Вон те окна видите? — Она ткнула пальцем куда-то в воздух. — Таунсенды. А те, — снова взмах рукой, — Вондербилги.

— Вы очень наблюдательны, — Брендон чуть улыбнулся и представился: — Брендон Стеклер.

Женщина хмыкнула, бросив равнодушный взгляд на иссиня-черный смокинг и дорогие часы.

— Абигайль, но все зовут меня Эбби. — Он кивнул, засвидетельствовав знакомство, а Эбби тем временем продолжила: — На память и зрение я никогда не жаловалась.

— Может вы и Меган Палмер знали? — скептически бросил Брендон, но видимо Эбби не жаловалась и на слух.

— Знала, конечно! — охотно откликнулась она. — Хорошая женщина была: приятная и всегда здоровалась, и муж ее тоже — вежливый такой.

— На память не жалуетесь, говорите, — вслух размышлял Брендон. — А случайно не видели миссис Палмер в день ее смерти? — Он и сам не понимал, к чему затеял весь этот разговор с бездомной, но отчего-то уходить не торопился.

— Ее нет, а вот мужа — да. Отсюда он заходил в дом. — Эбби указала на металлическую дверь запасного выхода. — Поздоровался, как всегда, хоть и смурной был. А минут через пятнадцать выскочил, взволнованный, нервный, на меня налетел, да так, что бутылка водки выпала из кармана и разбилась, а он даже не взглянул на меня!

Брендон напрягся:

— Вы уверены, что это было именно в тот день?

— Ха! Конечно! Сначала бутылки не стало, потом вообще электричество во всем районе выключилось. Я и сидела одна в темноте, как такое забудешь? — чувством спросила она. — И галстук у него забавный такой был, как пчёлка, — Эбби хмыкнула.

Паззл, в котором, казалось, всё сходится, потерял одну существенную деталь, и сейчас Брендон точно знал какую.

— Почему же вы не сказали о своих наблюдениях полиции?

— А кто станет меня слушать?! — Эбби вытащила из кармана жилета початую бутылку водки и сделала большой глоток.

«Действительно, кто?» — подумал он, поднимаясь и доставая из кармана пиджака бумажник.

— Эбби, я не буду говорить вам, что так жить нельзя, — Брендон протянул ей стодолларовую купюру, — но хотя бы купите нормальный виски, чтобы голова на утро не болела.

Эбби молча приняла деньги, чуть кивнув в знак благодарности, но не более того. Брендон же, скупо улыбнувшись, поспешил решать свое сложное математическое уравнение.

***

Окружной прокурор Роджер Холдер, откинувшись в кресле, поднес к губам бутылку холодного пива, делая большой глоток. Дональд Палмер — помощник мэра — сделал то же самое и довольно вытянул под столом ноги. В последнее время было много работы и вот так посидеть с университетским товарищем давненько не удавалось. Они с Роджером учились на одном курсе в Гарварде и всегда поддерживали приятельские отношения. Жизнь их сводила и разводила: разные города и стремления, но свел их воедино Нью-Йорк и политические амбиции.

— Ну и устал я за последние месяцы, — довольно потягивая пиво, проворчал Роджер.