Крылья бабочки

— Конечно, — рассмеялся Марко, зарываясь носом в каштановые локоны, целуя макушку, но на деле его смех давно завял на губах. Он действительно испугался за нее. Метался по своему кабинету, пока его жена провожала его же родителей. Марко хотел предупредить, что заедет утром, чтобы за завтраком обсудить их поездку в Италию.

— А как ты узнал, где я? — весело поинтересовалась Трейси: буря вроде бы прошла мимо, можно расслабиться.

— Позвонил кое-кому. — Он не стал вдаваться в подробности: как бешено ревновал, предположив, что она посмела снова пойти на ужин с мужчиной — и ему было глубоко наплевать, что ужин — деловой, а мужчина — всего лишь коллега; как всерьез забеспокоился, когда не смог связаться с Трейси, что даже послал Тома к ней домой, но и там ее не оказалось, хотя время было поздним; как позвонил Максимилиану Уиллету и узнал из первых уст, куда подевался один из его адвокатов, с которым Марко хотел встретиться исключительно по делу. — Ты голодная?

Трейси на секунду задумалась, а желудок в это время предательский сжался — она была голодна.

— Да, но устала, чтобы куда-нибудь ехать.

— Я тоже не хочу никуда ехать, — он отошел к столику с телефоном, заказать еду, а Трейси, сбросив туфли, удобно устроилась на низком широком подоконнике, обитом бежевой мягкой замшей. Она с задумчивой улыбкой смотрела на вечерний Манхэттен, бурлящий внизу и хранивший величественное молчание на огромной высоте, подпирая небо блестящими шпилями небоскребов. Трейси была высоко, даже птицы не летали здесь, но больше ее это не смущало: раньше она боялась что ее сбросят вниз с сумасшедшей скоростью, теперь понимала, что жить стоит здесь и сейчас, не анализируя и не думая наперед, а завтра может не наступить любом случае: сидишь ли ты в уюте и безопасности запертой, надежной жизни или порхаешь по острому лезвию, как беззаботная бабочка, одним взмахом ярких крыльев перелетая с цветка на цветок. Правда, крылья у бабочки хрупкие нежные — одно неосторожное движение — и их красота погибнет, но об этом Трейси старалась думать не часто.

— Ты была когда-нибудь в Италии? — Марко подошел к окну, вглядываясь в мерцающий крошечными огоньками сумрак.

— Нет.

— Через неделю мне надо будет уехать, всего на несколько дней, я хочу, чтобы ты полетела со мной.

— А куда именно? — обрадовалась она.

— Сначала в Калабрию, потом в Палермо.

— Сицилия, — сникла Трейси. — Ну как же я поеду? А твоя жена? Там же ваша общая родня. Это как-то неправильно.

— Это правильно, потому что я хочу, чтобы ты поехала. Это деловая поездка, в которую я еду со своим адвокатом. Что здесь неправильного?

— Адвокатом?

— Мне нужно решить несколько организационных вопросов, и юридическая помощь мне понадобится. — Марко приподнял ее подбородок, пристально рассматривая озадаченное личико, поглаживая большим пальцем губы. — Это ведь не проблема, Трейси?

— Нет, — запоздало откликнулась она, потому что мысль, какого рода помощь ему понадобится, вытеснила из головы все остальные.

Моя твоя Италия

Прозрачное бирюзовое море игриво ласкало белоснежный песок и нежно подтачивало острые камни, белым клинком разрезавшие голубые волны. Трейси, облокотившись на резные перила, впитывала в себя невероятную красоту итальянской природы. Их отель, притаившись в миртовых зарослях, стоял на краю обрывистой скалы. Внушительная горная цепь опоясывала пляж и уходила далеко вперед, через все побережье, расположив на своих некогда острых верхах город Тропеа.

— Тебе нравится? — спросил Марко, покончив с завтраком и взяв в руки хрустящую свежую газету.

— Здесь очень красиво! — Трейси снова повернулась к морю: внизу уже купались люди, а солнце посыпало золотом разгоряченные тела отдыхающих. Разноцветные пляжные зонтики причудливой радугой заполонили берег, скрывая режущий перламутром слоновой кости белый песок. Она наклонилась к ярким розовым вьюнам, взявшим в цветочный плен перила террасы, и глубоко вдохнула дурманящий сладкий аромат, затем обернулась к накрытому столу.

В Калабрию они прилетели ранним утром, поэтому завтрак у них был поздний, очень поздний. На уютной террасе с крышей в виде живой цветочной изгороди и полом из полированного белого камня, такого же, как в самой скале, стоял стеклянный столик с ножкой в виде высокого, произвольно отточенного ствола кипариса и низкие удобные кресла. Запах крепкого кофе перемешался с дивным ароматом свежего хлеба. Хрустящая сладкая выпечка и фрукты, домашние сыры и острые итальянские колбасы, печенье и крохотные яркие пирожные — попробовать хотелось всё, поэтому несколько лишних фунтов Трейси непременно привезет в Америку.

Она перевела мечтательный взгляд на Марко, читавшего местную газету, и неосознанно расплылась в совершенно глупой влюбленной улыбке: пусть поездка полуделовая, но все же они вдвоем, засыпают и просыпаются вместе. Он никуда не уходит под утро, наоборот, набрасывается на нее еще яростней, словно и не было сладкой ночи. Трейси скользнула взглядом по влажным темным волосам, по бледно-голубой тонкой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, открывающими бронзовую гладкую кожу; темные очки скрывали глаза, спасая от жгучих лучей вездесущего солнца. Даже сейчас, расслабленный и спокойный, Марко больше походил на необузданное дикое животное, которое нежится на отдыхе, но инстинктивно бросится в атаку, если почует опасность.

— Через месяц я полечу на Кубу недели на три, — откладывая газету, произнес он. — Полетишь со мной?

Трейси смущенно улыбнулась: она хотела бы, но это невозможно как минимум по двум причинам:

— Я не могу. Это сделает наши отношения чересчур очевидными. — «Если это вообще возможно — всё и так очевидно».

— Для кого?

— Ты знаешь для кого. Порой я чувствую себя вором. Мне кажется, я краду тебя у нее.

Чем счастливее Трейси становилась с Марко, тем сильнее ее одолевали приступы угрызений совести. Иногда ее посещали мысли всё прекратить, расстаться с ним, отдавая целиком и полностью жене, но ей хватало одного взгляда Марко, чтобы все сомнения и противоречивые чувства гасли в зачатке. Тем более он никогда не будет принадлежать полностью жене или любой другой женщине.

— Трейси, я никогда не любил Анжелу, — честно признался он. Раньше Трейси как-то не решалась спрашивать его об этом, сейчас — узнала наверняка. — Не надо думать, что ты первая, кто вмешался в наш брак.

Ей показалось, что он ударил ее. Трейси не считала себя первой или какой-то особенной, но все равно стало горько. Она отвернулась, ища поддержку в красоте этого места, надеясь, что умиротворение, царившее здесь, поможет вернуть пошатнувшееся душевное равновесие. Она не слышала шагов, только вздрогнула, когда Марко обнял ее за талию и прижал к себе. Его дыхание ласкало голые плечи, а терпкий аромат лосьона заполнял каждую пору пылающей кожи Трейси. Он убрал ее волосы, обнажая шею, поцеловал и повернул к себе.

— Но ты единственная, с кем мне приятно просыпаться. — Это было своеобразным признанием. Признанием в том, что она нужна ему чуть больше, чем любая другая женщина, но Трейси пока не знала радоваться или беспокоиться на этот счет.

— Так что насчет Кубы? — На этот раз Марко поцеловал ее в губы, завлекающе, с обещанием удовольствия. — Океан, — снова поцелуй, — солнце, — еще один, — я, конечно же. Это комплексная сделка, — пошутил он, но в глазах не было и тени улыбки. Марко желал видеть ее рядом и отказ принимать не собирался.

— У меня ведь работа, — слабо возразила Трейси, хотя причина была весомой.

— Ты не думала начать собственную практику? Ты прекрасный адвокат, зачем тебе становиться младшим партнером, если ты можешь быть хозяйкой самой себе.

— Да, но мои клиенты…

— Твои клиенты приходят именно к тебе, — прервал Марко. — Уверен, у тебя не будет проблем с работой. У тебя есть я, а у меня много друзей, которым просто необходима квалифицированная юридическая помощь. — Трейси качнула головой, готовясь возразить, но Марко опередил ее: — Просто подумай об этом.

Она молчала: предложение было заманчивым, но оно связывало их с Марко еще крепче, буквально по рукам и ногам, будет ли она тогда хозяйкой самой себе?..


Бабочка с черными крыльями и голубым узором оттолкнулась от цветка вверх, буквально мазнув бархатом по лицу Трейси. Она испуганно отпрянула, затем смущенно рассмеялась, не понимая откуда этот страх, и в отношении предложения Марко тоже. Она подумает, обязательно подумает.

— Хорошо, — вслух произнесла Трейси, заметив, как одобрительно приподнялись уголки его губ. Он зарылся носом ей в шею, целуя неспешно и чувственно, вовлекая в любовную игру. Трейси откинулась на перила террасы, выгибаясь навстречу его ласкам и подставляя разгоряченную кожу мягкому морскому бризу.

— Марко… — протестующе шепнула она, когда он стянул лиф легкого платья, обнажая грудь и хватая губами сосок. — Нас же увидят. — Трейси слышала приглушенную итальянскую речь на соседнем балконе: если кто-то из отдыхающих решит полюбоваться пляжем, то помимо него насладится очень откровенной сценой.

— Пойдем в спальню, — Марко потянул ее прочь с залитой полуденным солнцем террасы. — У нас есть еще немного времени.

В адвокатскую контору к синьору Рикардо Малинари они приехали только после четырех часов дня. Сначала были деловые переговоры с партнерами, но Трейси не сильно прислушивалась, о чем велась речь, занимаясь изучением документов фирмы по производству оливкового масла, филиалы по продаже которого необходимо открыть в Штатах. Потом началась сиеста, и они отдыхали под широкими зонтиками уличного кафе, наслаждаясь потрясающим ягодным мороженым.

Трейси удивляло, почему деятельного энергичного Марко не раздражает некоторая медлительность, несобранность итальянцев. Но он в принципе с каким-то особым трепетом относился ко всему, что касалось его исторической родины: будь то обычаи, кухня, экспрессия в жестикуляции. Правда, в полной мере все это проявлялось именно здесь — на берегах апельсиновых садов и оливковых рощ. В обычной жизни Марко Мариотти был стопроцентным американцем.

— Синьорина Трейси, позволите угостить вас домашним лимонадом? Моя жена готовит его чудесно!

— О, благодарю, но не стоит, — отказалась она, пытаясь сосредоточиться на деле.

Рикардо Малинари добродушно отмахнулся от ее протеста и позвонил домой, велев жене принести печенье и лимонад. Трейси не сдержалась и искренне рассмеялась. Это был добродушный круглолицый мужчина средних лет: с загорелой кожей, мясистым носом и выразительными черными глазами. Его офис располагался на первом этаже, а наверху жила семья. Синьор Малинари казался шумным и часто отвлекался по мелочам, но был приятным, а главное, компетентным юристом. Они относительно быстро закончили, и Трейси сделала несколько серьезных выводов: они напрашивались давно, но убедилась во всем она только сейчас.

С точки зрения закона Трейси не совершала противоправных действий: она просто сопровождала юридическую чистоту регистрации нескольких предприятий. Но это если смотреть на уголовный кодекс прямо, а вот если приглядеться с разных сторон, или заглянуть внутрь, она совершала преступление — открывала ширмы для отмывания денег, полученных преступным путем, потому что ничего производить или продавать эти компании не будут. Конечно, никто напрямую ей ничего не говорил, возможно, заботясь о ней, не втягивая в криминал на полную, чтобы она всегда могла сказать: «Я ничего не знаю». А, возможно, Марко просто не доверял ей настолько, чтобы напрямую обсуждать эту часть своей жизни. Трейси много знала и многое видела, но ничего наверняка, и при желании она ничего не смогла бы доказать.

— Благодарю за сотрудничество, — она поднялась, — и рада была знакомству.

— И я, синьорина. — Рикардо Малинари учтиво пожал ей руку. — Если бы все американцы были так приятны, я бы перебрался за океан.

Трейси улыбнулась, а мысленно решила, что если Марко попросит ее заняться очередным юридическим вопросом, она сначала спросит, что именно от нее требуется, а потом уж заявит: «без проблем».

В Палермо — столицу Сицилии — Марко и Трейси приехали в полдень. Он объяснил, что просто не мог, прилетев в Италию, не навестить родственников. Недалеко от Палермо в маленьком городке Багерия находился дом, который был для целого поколения его семьи родным. Когда Доминик Мариотти обосновался в Америке и стал уважаемым человеком среди таких же уважаемых людей, он имел на банковских счетах внушительное состояние. Первое, чем он занялся — построил на месте маленькой саманной хижины, в которой родился и вырос, большой добротный дом для своих родителей. Доминик часто прилетал на родину, не разрывая корней с родней и со своим прошлым. Поэтому после того, как ему дали пожизненный срок, Роза Мариотти — жена — вернулась с дочерью на Сицилию, не желая больше жить в Америке и горько сожалея, что сын остался в Нью-Йорке, выбрав свою судьбу. Антонио Мариотти знал, за какое дело страдает его отец и собирался взять за эту жертву большую цену от американских мафиозных кланов. Он не видел своего будущего на Сицилии, он решил создать его, обеспеченное и относительно легальное, в Штатах. Для себя и своей семьи. Марко был тому явным примером. Успешный, богатый, респектабельный, а то, что, по сути, он такой же бандит, каким был его дед, — частности. Никто ни разу ни в чем не обвинил Марко, никто не смог найти слабое место в его броне. Как говорится: «не пойман — не вор».

— Марко, может, мне лучше все-таки остановиться в отеле? — снова предложила Трейси. Ехать по сицилийским дорогам одно удовольствие: буйство красок, изломы ландшафта, величественные горы, но чем ближе они подъезжали к месту назначения, тем сильнее она нервничала, не замечая восхитительной природной красоты этого края. — Ты приедешь с женщиной, это как-то подозрительно.

— Подозрительно будет, если я начну ездить к женщине в гостиницу. — Марко был абсолютно спокоен, не разделяя тревог Трейси. — И неудобно, — добавил он.

— Неудобно что? — переспросила она, надеясь, что ослышалась, и он не собирается под крышей дома своей семьи продолжать их любовные отношения.

— Успокойся, Трейси. Люди будут думать о тебе настолько плохо, насколько ты сама им позволишь. — Марко положил руку на ее колено, затем рассмеялся, когда Трейси хмуро начала буравить ее взглядом. — Не беспокойся, твою репутацию я не поставлю под сомнение.

Дом семьи Мариотти утопал в зелени и купался в ярких лучах ласкового сицилийского солнца. Трейси не знала как он выглядел семьдесят лет назад, но сейчас это было очаровательное двухэтажное палаццо из мелкого, местами потертого кирпича, что придавало ему еще большей солидности — проверка временем. Полукруглые своды окон, резные парапеты узких балконов, выбеленные или же стертые за годы подъездные дорожки — все дышало дружелюбием и ленивым спокойствием. Газон возле дома немного пожух от жары, а вот апельсиновые деревья были ухоженными: с блестящими глянцевыми листьями и тонкими, но крепкими стволами. Плодов на них видно не было, но запах стоял непередаваемый, словно в воздухе разлили легкий цитрусовый эфир.

— Пойдем? — позвал Марко, достав из багажника чемоданы. Трейси стояла притихшая и взволнованная, похожая на заблудившегося котенка, которого так и хочется взять на руки и показать, что мир вокруг не страшный, если ты в надежных руках. Он улыбнулся и надел очки: что-что, а взять Трейси он не сможет следующие два дня.

— Маrсо! — закричала женщина на итальянском, заставляя Трейси встрепенуться от неожиданности, а его — бросить чемоданы и пойти в сторону от парадного входа. Из низкой деревянной двери, которую Трейси даже не заметила, рассматривая дом, появилась полная невысокая женщина. Они с Марко обнимались и смеялись — Трейси не понимала ни слова, но было очевидно, что он здесь гость желанный и дорогой.

— Тетя, познакомься, — перешел на английский Марко, ведя ее под руку. — Трейси Полански — мой адвокат. Трейси — Селия Динаре.

— В Америке что, не осталось мужчин-законников? — Селия всплеснула руками и порывисто обняла Трейси, расцеловав в обе щеки: раз она прибыла с Марко — значит, на эти дни станет для всех членом семьи. — Женщина должна оставаться женщиной.

— Сеньора Динаре…

— Называй меня Селия, — отмахнулась от условностей тетка Марко. — Пойдемте в дом, отдохнете с дороги, потом праздничный ужин. — Она покосилась на чемоданы, которые подхватил племянник и воскликнула: — Оставь, Энцо ими займется.

— Зачем гонять ребенка, — ответил он.

— Ребенка? — натурально удивилась Селия. — Да он вымахал с тебя ростом и такой же шельмец.

Она повела их в дом через внутренний дворик, обнесенный арочными галереями, а возле небольшого бассейна грелись на солнышке глиняные горшки с цветами. Странно, что по пути они никого не встретили, хотя, по словам Селии, здесь собралась родня со всей округи, а кто-то (Трейси пока не запомнила имен) даже прилетел из Неаполя. Они недолго петляли по анфиладам общих комнат, затем поднялись наверх, и через пару минут перед Трейси распахнули двустворчатые коричневые двери.

— Mio cara*, сейчас провожу Марко и принесу тебе лимонад и перекусить, потом поспи немного.

Трейси только кивнула, озадаченно улыбнувшись, а дверь уже закрылась, отрезав ее от остального дома и громкой итальянской речи, на которую то и дело переходила Селия. Она осмотрелась: светлая просторная спальня с коричневым, натертым до блеска полом и цветастым тонким ковриком у кровати. Трейси откинула покрывало и погладила белоснежные простыни, накрахмаленные и хрустящие. Кровать была массивной, с деревянным высоким изголовьем и тяжелым внушительным изножьем. Тюлевые занавески развивались от ласкавшего их ветра — Трейси шагнула на балкон и радостно улыбнулась: окна ее комнаты выходили в сад, пестрый и душистый. Сейчас она быстро примет душ, перекусит и действительно поспит, а после будет праздник, и она повеселится. Поначалу она боялась поездки на Сицилию, но Марко не зря ее успокаивал и убеждал не волноваться: его слову здесь верили, а он сказал, что поездка деловая, а Трейси адвокат и, кстати, не соврал. Все именно так, и вряд ли у него кто-нибудь спросит, не любовники ли они случайно.

К пяти часам отдохнувшая и спокойная Трейси добавляла последние штрихи к сегодняшнему образу. Она не стала накладывать макияж, только накрасила ресницы и положила немного прозрачного блеска на губы, волосы свободно рассыпались по плечам едва касаясь ключиц. А вот с нарядом пришлось повозиться: ей не хотелось выглядеть слишком строго, надев блузку и юбку, но и кокетливое коктейльное платье тоже не подходило. Трейси понимала, что знакомится не с родителями жениха, — он вообще-то женат, — но отчего-то нервничала не меньше. Выбор пал на белое платье ниже колена с двухслойной широкой юбкой и узким лифом, подчёркивающим талию и грудь, но не выпячивавшем. Рукава три четверти, никакого декольте, но легкость и нежность ему придавала прозрачные полоски, опоясывавшие юбку через равные промежутки. Трейси осталась довольна, а когда постучали в дверь — открыла, приветливо улыбаясь Селии, хотя в душе сожалела, что в столовую ее проводит не Марко.

Дом, встретивший гостей пару часов назад мирной дремой, словно очнулся от колдовского сна. Отовсюду доносились голоса, слышалась драчливая детская возня, шаги и преувеличенно громкое причитание. Палаццо наполнился запахами, дышал прохладой и жил полной жизнью. Селия по пути в столовую пыталась рассказать, кто соберется за столом, но ни запомнить имен, ни родственных связей этих людей с Марко Трейси не удалось. Единственное, что она усвоила ясно и о чем ее предупреждал Марко еще по дороге на Сицилию — на английском из присутствующих говорят единицы. Даже Селия, которая родилась в Нью-Йорке, говорила не только с акцентом, но и сильно перемежёвывая английскую речь с итальянской, что уж говорить об остальных!

Трейси восхищенно рассматривала внутреннее убранство дома, скользя взглядом по арочным проемам, высоким потолкам, выложенным цветастыми фресками, мягким низким диванам с плетеным декором и яркими подушками. Палаццо утопал в зелени не только снаружи, но и внутри: сосуды с живыми цветами и глиняные горшки с карликовыми деревьями и небольшими пальмами, листья которых казались полированными и сияли зеленым глянцем. Трейси видела разные особняки, шикарные настолько, что захватывало дух, но здесь в принципе было по-другому: не хуже и не лучше — просто иначе. И люди казались совершенно другими, даже Марко. Он стал свободней, добрее, мягче. В Америке он постоянно с чем-то сражался, в Италии он был дома, и это чувствовалось. Агрессия, жажда насилия, которая пульсировала голубой жилкой у него на шее и разносилась красным потоком по венам, стала будто бы меньше, а взгляд, в котором читались превосходство и извечный вызов, светился спокойствием и довольством.

Они только вошли в просторную столовую, а Селию чуть не сбил с ног черноволосый мальчик лет пяти.

— Микеле, stai attento! ** — воскликнула она и, удержав пухлую детскую ручку, посмотрела на Трейси. — Это Майкл — сын моей младшей дочери Констанции.

Трейси в ответ улыбнулась и, не сдержавшись, потрепала его по курчавой голове, затем перевела взгляд на собравшихся.

Вечер еще не наступил — во дворе все так же светило солнце, — но кованые светильники мягким сиянием отражались в глазах людей. Они смотрели с любопытством и интересом, переговаривались, громко делясь новостями. Трейси почувствовала неловкость — она единственная была здесь чужой, — но это длилось недолго. Ее подхватил бурный поток из знакомств, вопросов и комплиментов. Она познакомилась с Солом Динаре — мужем Селии — и двумя их дочерями — Фабией и Констанцией, — которые приехали с мужьями и детьми. Также у четы Динаре был сын — Энцо. Он младший в семье — всего двадцать лет. Энцо учился в Неаполе и приехал в отчий дом на каникулы. Но с первого взгляда Трейси поразила Роза Мариотти — бабушка Марко.

Ей был девяносто один год. Она казалась маленькой, словно высохшей за годы, с седыми вьющимися волосами и живыми, до сих пор яркими, черными, как спелые маслины, глазами. Она сидела в инвалидном кресле, что ничуть не мешало ей быть хозяйкой в доме: к ней прислушивались и советовались, в ней чувствовалась энергия и сила духа — ни возраст, ни состояние здоровья этого не изменили.