Крылья бабочки

Она вцепилась в жесткие волосы, царапая лоб, вкладывая в борьбу всю силу, чтобы сделать по-настоящему больно, чтобы оттянуть момент, чтобы не чувствовать того, что неизбежно произойдет. Он закричал, когда Трейси постаралась выдавить ему глаза, и выбросил вперед руку, сдавливая ей шею, затем послышался хлопок, словно кто-то глухо ударил в ладоши. Парень рухнул на нее всем весом, затем скатился вниз, отброшенный ногой смутно знакомого бритого мужчины.

Последнее, что запомнила Трейси — лицо Марко. Он быстро скинул пиджак, прикрывая обнаженную грудь, и легко подхватил ее на руки, ослабевшую, бесчувственную. Сладковато-пряный аромат парфюма окутал, пробиваясь в сознание, а сильные руки крепко прижали к груди, и она почувствовала себя в безопасности, окончательно проваливаясь в черную бездну.

— Сожгите здесь все, — приказал Марко, унося прочь драгоценную ношу.

Гвиневера явилась к Ланселоту

Трейси, закутавшись в плед, неподвижно сидела на диване, только большой палец правой руки по инерции бил по кнопкам пульта: она флегматично переключала каналы, не задерживаясь больше нескольких секунд ни на одном. Синяки и ссадины на ее лице и теле почти сошли, но заставить себя встать и начать двигаться — жить дальше — пока не хватало моральных сил, а сидеть вот так — тупо уставившись в экран — легко и не страшно. В последние две недели «не бояться» стало серьезной задачей. Почти непосильной.

— Сделать тебе сэндвич? — тихо спросил вошедший в гостиную Роб. Трейси отрицательно покачала головой. — Нужно поесть, — не унимался он. Она не ответила, бросив на него тяжелый, ничего не выражающий взгляд. Роб чувствовал себя виноватым, понуро опуская голову всякий раз, как встречался с застывшими глазами сестры.

После того, как ее привезли домой и передали в его руки, они не расставались. Он ухаживал за ней, следил, пытался помочь. Отменил все встречи Трейси, сославшись на внезапную болезнь. Отвечал на звонки и решал насущные рабочие вопросы: клиентов, дела которых она вела, срочно перенаправили к другим юристам, хотя бы для того, чтобы успокоить и перенести даты ближайших слушаний, а всю сопровождающую документацию, находившуюся у нее дома, в офис передавал именно Роб.

Первую неделю каждый день приходил врач; Трейси не интересовало: откуда он и почему так заботится о ней, но против его присутствия не возражала, послушно принимая лекарства и давая осматривать себя. А еще слушала его размеренный спокойный голос — доктор пытался оказать помощь даже на психологическом уровне. Лечить тело Трейси давала, с головой предпочитала разобраться сама. Если бы ей нужен был квалифицированный мозгоправ, она бы позвонила матери. Ей необходимо время — осмыслить, принять и отпустить случившееся. И Трейси хотела пережить это наедине с собой.

А ведь был еще Марко Мариотти. Он звонил каждый день, справлялся о ее самочувствии. Говорил с ним исключительно Роб. Трейси отказывалась, просто не готова была к диалогу, не готова принимать решение, а принимать придется, это она знала точно. Марко никогда не настаивал, но она уверенна: он ничего не забыл, просто ждет.

В телевизоре мелькнула картинка с неприятным мужским лицом, и палец непроизвольно замер на пульте, а взгляд зацепился за увиденное. Ведущий эмоционально что-то рассказывал, засыпая смотрящих фактами и жуткими фотографиями, но Трейси не слушала, предпочитая читать лаконичную бегущую строку.

Насильник, убийца, изуродованные и убитые женщины и девочки.

Слова яркими вспышками обжигали мозг, заставляя вспомнить, почему Трейси много лет назад решительно отринула уголовное право. Нет, она его изучала прилежно и старательно, но работать в этой области не собиралась. На первой практике — в штабе окружного прокурора — она сидела напротив обвиняемого и его адвоката. Мужчина выглядел отталкивающе, и даже строгий деловой костюм не менял впечатление, а его жертва — молодая женщина — даже после нескольких месяцев в больнице вызывала сдавленные вздохи и жалость. Некогда миловидное лицо перекошено из-за сложного перелома челюсти, потерянный затравленный взгляд и ранняя седина в темно-русых волосах.

Адвокат был опытным, а его услуги стоили немало. В другой ситуации подобному клиенту ни за что не нанять такого — не по средствам, — но, в связи с нехваткой квалифицированной юридической помощи, Ассоциация требовала от всех юристов раз или два в год участвовать в программе «Pro bono»*. Каждый адвокат обязан был оказать помощь абсолютно безвозмездно, если человек попадал в категорию граждан, не способных оплатить услуги грамотного специалиста, который может отстоять интересы клиента. Он умело вел защиту, приводя веские доводы в пользу обвиняемого, а Трейси трясло от омерзения. От того, что когда-нибудь и ей может выпасть жребий защищать такого же подонка.

Со временем, конечно, она закалилась и перестала смотреть на всё через призму собственного восприятия. Работа — это работа, личное в стороне, но с уголовными делами предпочитала не связываться, гражданское и семейное право ей всегда были ближе. А тот, кто скажет, что это не так увлекательно, как уголовные преступления, пусть придет на процесс подобный тому, что был у «Американ табако» — зрелище разыгралось отменное.

Трейси выключила телевизор, сбросила вязаный плед и пошла в ванную комнату. Собственное отражение заставило ее нахмуриться и недовольно поджать губы, приближая лицо к зеркалу. Ссадина на губе почти прошла, немного косметики — даже опытный глаз ничего не заметит, тени под глазами исчезнут, стоит пару ночей проспать без резких пробуждений, вызванных кошмарами. А кошмары?.. Они пройдут, потому что она не будет жить ими, питая и лелея свои страхи. Человек способен выжить даже после самых страшных вещей, а женщины переживали кое-что и похуже. Кто-то ломался, а кто-то упрямо вздергивал подбородок и продолжал идти вперед.

Она гордо вскинула голову и шагнула под душ, смывая двухнедельное оцепенение и отторгая мученический венец, который сама на себя надела. У нее накопилось много дел, и первое в списке — Марко Мариотти. С ним надо было что-то решать, но теперь Трейси точно знала, как ей поступить.

***

В управлении полиции боро Манхэттен капитан Артур Фленеган смотрел на Трейси с плохо скрываемым недовольством. Несколько дней назад ее снова пригласили на беседу, ссылаясь на необходимость подтвердить показания. Чтобы продолжать копать под Эдоардо Ликозе, а вместе с ним и под всю Организацию, им нужно было хоть что-то. Пусть его адвокаты разбили в пух и прах все поползновения полиции уличить его в причастности к смерти Меган Палмер, капитан Фленеган не оставлял попыток, ставя на свидетеля — Трейси Полански. Но сегодня в его арсенале не осталось и ее.

Трейси отказалась от своих показаний, заявив, что не уверена насчет событий того вечера. Чисто по-женски объяснила, что тогда серьезно поругалась со своим мужчиной и могла напутать с фотографиями. Ей снова показали снимки и, к сожалению, Эдди Ликозе она больше не узнавала.

Поверили ей? Какая разница. Сейчас Трейси на это было наплевать. Но судя по лицу капитана — соответствующие выводы он сделал, даже пытался надавить, угрожая сроком за лжесвидетельство, но с Трейси такие номера не проходят: она слишком хорошо знала свои права и их возможности. Сейчас самое важное — долг перед Марко Мариотти, и уплатить его требовалось быстро. Кто знает, насколько он агрессивный кредитор и какие может выставить проценты.

Вторым шагом был звонок в головной офис «АМ УиллсГруп». Личного телефона Мариотти у нее не было, да и звонить она не стала бы — он все-таки женат, а создавать ему лишние проблемы в ее планы не входило. Через Стива Батча — главу юридического отдела «Американ табако» — Трейси достала телефон приемной. Мистер Батч не стал относиться к ней лояльней, но терпимее уж точно — премиальные с выигранного иска достались и ему, поэтому-то он и не стал препираться и отказывать ей в такой малости. Дальнейшее оказалось не так уж и сложно: у Марко была усердная секретарша, но Трейси все же удалось убедить ее в том, что мистер Мариотти ждет от нее звонка. И он действительно ждал, и первое, о чем спросил: как она себя чувствует. Пара фраз — абсолютная банальность, — которые, по сути, не интересовала ни его, ни ее, через минуту все решилось. Встреча была назначена на вечер.

Вернувшись с работы, Трейси лицом к лицу столкнулась с последней проблемой — братом. Роб все так же обитал в ее квартире, готовый услужить, загладить свою вину, и она возномерелась взять с него плату.

— Собирайся, завтра у тебя самолет, — бросила Трейси, проходя в спальню. Принять душ и переодеться во что-то более подходящее — задача из разряда первостепенных.

— Не понял? — застопорился в дверном проеме Роб, а кружка с кофе в его руке опасно дернулась, роняя пару капель на светлый пол. — Какой самолет?

— Ты летишь во Францию. Муж Шэрен возьмет тебя на работу. Испытательный срок — год.

— С чего ты взяла, что мне это надо? — возмутился он, всплеснув руками, оставляя уже заметные коричневые пятна: и на паркете, и на своей же белой футболке.

Трейси, продолжая придирчиво выбирать наряд, спокойно произнесла:

— Ты поедешь, не спорь, просто делай.

— У меня, вообще-то, здесь тоже работа, свой бизнес.

— Бизнес? — резко обернувшись, что даже волосы хлестнули по лицу, жестко переспросила она. — Херовый из тебя бизнесмен.

Роб проглотил обиду — он столько раз извинялся, что не видел смысла снова поднимать эту тему, поэтому ровным голосом произнес:

— Теперь, все будет нормально, ведь Карло…

— Ты в себе? — оборвала его Трейси. — Ты понимаешь, что люди, которые помогли тогда, за свою помощь потребуют свой фунт плоти. — «И платить его буду я!» — про себя взвыла она.

— Карло — мой друг, — уже не так уверенно вставил Роб. Трейси расхохоталась, коротко, зло. Он ведь не знал, что для тех мексиканцев та ночь стала роковой. А вот она знала, слышала в новостях о пожаре в бруклинском гетто. Три трупа, личности пока не установили, но ей не нужны были имена.

— Ты идеалист, Роб, а быть идеалистом в наше время — значит, быть дураком. Пора взрослеть и умнеть.

Он обиженно поджал губы, собираясь возразить, но Трейси предостерегающе подняла руку.

— Ты поедешь, потому что ты должен мне. Год во Франции под руководством опытного менеджера. Через год делай что хочешь. Год — и ты мне ничего не должен.


Роб поколебался несколько секунд, но раз он считал себя мужчиной, который отвечает за свои слова и всегда платит долги, то кивнул, недовольно и мрачно, но все же согласно. Трейси выдохнула. Одной проблемой меньше. Какие бы у них ни были отношения, брата она любила и хотела уберечь о той ямы, в которую сама собралась упасть.

— Вот, возьми, — сухо сказал Роб, снова привлекая внимание сестры. Трейси повернулась и с болезненным чувством отстраненности наблюдала, как платиновая ниточка с искрившейся в ярком свете бриллиантовой подвеской легла к ней в руку. Она погладила ее кончиком большого пальца, не замечая, как вышел Роб.

Трейси приложила ее к груди, радуясь, что не все хорошее ушло из ее жизни, но потом замерла, вспоминая, к кому собирается. Нет, только не сегодня. Сегодня она не наденет ее, боясь осуждающего холодного блеска немого свидетеля ее падения.

Такси остановилось возле красивого трехэтажного дома, выстроенного в викторианском стиле, но сейчас Трейси было не до любований красотами старинной архитектуры. Сердце колотилось, как бешеное, кровь гулко стучала в ушах, поглощая звуки этого вечера, коленки ощутимо подрагивали — она понимала, что сама, по доброй воле, идет в волчье логово и выйдет ли оттуда живой отныне зависело не от нее.

Трейси тряхнула волосами, отгоняя последние сомнения и запихивая чувство самосохранения, без конца вопившие о невероятной глупости этого поступка, в самую глубь себя, и нарочито спокойно направилась к крыльцу. Негромкий стук, пара минут напряженного ожидания, и дверь открылась.

Мужчина в черной футболке и синих джинсах среднего роста и непримечательной наружности буравил ее взглядом, заставляя под осязаемой тяжестью затянувшегося молчания, покрываться ледяными мурашками.

— Меня ждет мистер Марко Мариотти, — ровно, ничем не выдавая обуявшего дурного предчувствия, проговорила Трейси.

Мужчина отступил, впуская ее в мрачную темноту дома. Света было немного, только вычурные бронзовые бра горели на одной стене, не вдаваясь в детали и не освещая обстановку, давая Трейси ровно столько света, сколько требовалось, чтобы не споткнуться. Они шли недолго: быстро преодолели лестницу, еще несколько футов вправо, и мужчина без стука толкнул массивную деревянную дверь.

— Марко, к тебе гостья, — сказал он, пропуская Трейси вперед.

Она застыла, едва сделав пару шагов внутрь кабинета, охватывая взглядом присутствующих. Марко вальяжно устроился на краешке письменного стола, легкая улыбка всё еще играла на его губах — разговор явно был приятным. В нескольких футах от него стоял Эдди Ликозе — мужчина, с которым она сталкивалась при довольно неприятных обстоятельствах. Он сложил руки на груди, отчего мускулы под рубашкой проступили отчетливее, а черная кобура резко контрастировала с белой тканью. Заметив испуганный взгляд, Эдди опустил руки, скрывая от ее глаз оружие. Трейси сглотнула и снова взглянула на Марко, он едва заметно кивнул — его люди двинулись к выходу.

— Леди, — поравнявшись с ней, учтиво поприветствовал Эдди. Трейси передернуло: в его устах это звучало даже хуже, чем шлюха.

Дверь захлопнулась, они остались вдвоем. Она нервно пробежалась взглядом по дубовым панелям на стенах и подошла ближе, останавливаясь всего в нескольких дюймах от Марко. Еще немного, и она сможет почувствовать его дыхание на пылающей коже. Он молчал, не произнес ни слова, никак не отреагировал на ее близость, словно выжидал чего-то. Трейси наклонилась и положила рядом с его рукой чип, который все это время был крепко зажат в ее ладони, как золотой ключ, открывающий запретную дверь, или надежная подушка безопасности, которую она самолично вручила своему врагу.

Марко, не отводя взгляда от Трейси, спросил:

— Смотрели?

Она кивнула. Какой смысл лгать?

— Вы спасли меня, спасибо.

Он ничего не ответил, ничем не дал понять, что принял ее благодарность, продолжая изучать с загадочным, нечитаемым выражением на лице.

На самом деле Марко рассматривал Трейси, снова собранную и спокойную, почти с восхищением, сопоставляя этот образ с насмерть испуганной девушкой. С той, что крепко прижималась к нему, тихо всхлипывала и прятала лицо на его груди. С той, чьи руки он бережно снимал со своей шеи, опасаясь сделать больно, а она боялась потерять опору, цеплялась за него, принимая защиту и доверяя себя.

— Что-то еще? — В напряженной тишине, нарушаемой только ее частым дыханием, его голос казался тихим и ласковым шелестом листвы. Он, как легкий ветерок, осторожно подталкивал к краю, заставляя идти до конца.

Она молчала, но ее молчание говорило само за себя. Марко Мариотти хотел ее, и Трейси собиралась отдать себя. В качестве благодарности.

— Даже так, — с обманчивой мягкостью произнес он, скользя взглядом по ее фигуре, так откровенно, так плотоядно, что Трейси подавила желание закрыться руками. Все маски слетели. Лоск и галантность, которые он демонстрировал на людях, испарились. Остался зверь, хищный, голодный. Остался настоящий Марко, без прикрас. От него волнами исходила животная чувственность, яростное нетерпение и жажда насилия. Он ничего не сделал, только смотрел, а она уже чувствовала себя изнасилованной.

— Думаешь, откажусь из благородства? — Трейси сглотнула. Возможно, где-то в глубине души она надеялась, что он откажется от нее, не захочет брать на таких условиях.

Марко поднялся, сбрасывая спортивный пиджак. Трейси не нужно было произносить это вслух — ответ был написан у нее на лице. Он обошел ее сзади, как тигр добычу, присматриваясь и принюхиваясь, затем прижал к себе, давая ощутить, как напряжен каждый дюйм его тела, и шепнул прямо в ухо:

— Но я нихера не благородный.

Трейси судорожно вздохнула, глотая собственный пульс, пойманной птицей забившийся в горле. Его близость ошеломляла, а невозможность отступить ломала барьеры. Она не хотела поддаваться его чувственному призыву, желала остаться сторонним наблюдателям в затеянной игре, поэтому, когда Марко, продолжая обнимать ее, запустил руку под юбку, лаская внутреннюю часть бедра, отвернулась к стене, опуская глаза, словно его прикосновения пытка для нее.

Он резко развернул ее, взял за подбородок и, заглядывая в карие глаза, покачал головой:

— Так не пойдет. Ты должна отвечать мне.

Трейси встретилась с его взглядом: темно-синие глаза сделались эбонитовыми, они блестели и гипнотизировали. Марко был опасным и красивым. Он был мужчиной, и она отпустила себя. Отпустила ту часть, которую в последнее время с еще большим упорством старалась держать под контролем, которая неизменно покорялась властному напору желания самца и заставляла падать на колени и делать всё, что прикажут.

Она сама потянулась к его губам, сначала осторожно, потом смелее, углубляя поцелуй, сплетаясь с ним, становясь одним целым. Она целовала его, наслаждаясь моментом, — первым поцелуем — пока Марко со стоном не обрушился на нее, прижимая к себе так сильно, что в легких не осталось воздуха. Его поцелуи были сладкими и губительными. Он выпивал ее до дна, вместе с противоречиями и протестами, оставляя опустошенной и свободной от сомнений и законов морали.

Он касался ее порочно, откровенно, опаляя огнем тело, и Трейси нравилось это. Она шире развела ноги, позволяя его пальцам без помех, легко скользить по промежности; трясущимися руками обнимала за плечи, прижимаясь теснее, заряжаясь его бешеной энергией; судорожно, между сумасшедшими поцелуями, глотала воздух пропитанный запахом их страсти. Она и сама не догадывалась насколько изголодалась по мужчине, как сильно желала отдаться в опытные сильные руки. Сейчас не имело значения: кем в действительности являлся Марко Мариотти. Он сделал все, чтобы Трейси забыла об этом, сдавшись на милость инстинктов. Осталось только одно: он — мужчина, возможно, больше, чем любой другой в ее жизни, а она — женщина, желавшая, чтобы ее взяли без слов, обещаний и лживых надежд.

Марко подхватил ее под ягодицы, усаживая на стол, стягивая с плеч платье и оголяя крепкую упругую грудь. Секунду он смотрел, легонько массируя возбужденные соски, вызывая сладкую дрожь, затем сжал чуть сильнее, почти больно, срывая тихий стон с женских губ. Щелкнул ремень, и Трейси выдернула рубашку, быстро расстегивая пуговицы, сбрасывая с широких плеч.

Она с восхищением провела пальцами по рельефной груди. Марко был красив: идеальная бронзовая кожа, твердое, словно высеченное из камня тело, в нем была заключена сила, а его непредсказуемый характер не давал гарантий: не воспользуется ли он этой силой против нее. Это обостряло чувства, но Трейси, позабыв о самосохранении, пошла на риск: прикоснулась губами к ключицам, ощущая на языке вкус его тела, затем зарылась носом в шею, наслаждаясь острым запахом мужчины и, поглаживая руками мощную спину, обвила ногами его бедра, привлекая к себе, чтобы снова ощутить его желание.

Марко навис над ней, терзая губы, и одним движением сгреб в сторону всё, что находилось на столе. Шелест бумаг, звон стекла, глухой удар чего-то тяжелого, и Трейси спиной ощутила прохладу полированного дерева, затем его руки прошлись по ее груди, животу и сомкнулись на бедрах. Она послушно приподняла их, помогая освободиться от белья. Секунда промедления, и его член, горячий и жесткий, подрагивая, коснулся бедра, скользнул к клитору, надавливая и распаляя. Трейси нетерпеливо выгнулась ему навстречу, и Марко, со стоном удовлетворения, принял приглашение, погружаясь до основания.

Ей не нужно было много времени, бурный оргазм накрыл стремительно — буквально через пару минут, — заставив впиться пальцами в его руки и коротко вскрикнуть, содрогаясь от наслаждения. Марко задвигался быстрее, сжимая ее бедра так яростно, что завтра проявятся следы, затем резко вышел, упираясь членом в лобок, измазывая горячим семенем тело, словно пометил территорию.

Трейси, когда смогла собрать себя воедино и посмотреть на него, встретилась с затуманенным синим пламенем, догоравшем в бесконечной глубине глаз Марко. Он склонился над ней, запечатлел на плече легкий поцелуй, который вспыхнул огнем, обжигая кожу, как свежее клеймо, и помог подняться.

Она сидела на столе практически обнаженной: платье черным мешком собралось на талии, трусики болтались на одной ноге, голая грудь покрылась мурашками от свежего воздуха, проникавшего сквозь приоткрытое окно. Марко спокойно, даже деловито, приводил себя в порядок, словно ничего особенного не произошло, будто они не задыхались минуту назад от страсти. Его лицо снова было загадочно пустым — никаких эмоций: ни удовлетворения от близости, ни превосходства от того, что сломил сопротивление и заполучил упрямицу — ничего. Трейси обняла себя одной рукой, прикрывая грудь, второй — потянула рукав, стараясь поскорее одеться. Она хотела домой. Хотела скорее стать под горячий исцеляющий душ и смыть с себя всё, что только что произошло.

— Поехали, — бросил Марко, подхватывая пиджак.

— Куда? — изумилась Трейси. Он подошел, вынул из кармана носовой платок и протянул ей. Она смутилась, но приняла его.