Крылья бабочки

Дверь захлопнулась, и Трейси тут же бросилась к узкому окну, заляпанному бурой жижей. Она дергала со всей силы, но оно не поддавалось, а грубая, но по виду надежная решетка все равно не позволила бы выбраться. Грязь на стекле не давала разглядеть ничего. Трейси в панике побежала к двери — заперто. Она дрожащими руками обхватила голову, пытаясь собрать себя и четко проанализировать ситуацию — именно так учили в университете.

Похитителей трое: накаченный бугай, щуплый мальчишка и водитель, за всю дорогу не сказавший ни слова, и в комнату к ней он тоже не пошел. От них пахло дешевым алкоголем и чем-то еще: марихуана или, возможно, какая-то другая трава. Поначалу она решила, что они из мафии, что пришли за чипом, но сейчас была уверена: это не так. Они мексиканцы и связаны с Робом.

— А-а-а! — Трейси в сердцах пнула дверь, прикусывая до крови губу. Ее брат ничего не решил, не обратился в полицию, и теперь они вдвоем буду расплачиваться за его самонадеянность. Она опустилась на грязный старый паркет и заплакала, тихо и горько, не представляя, что делать. Машинально прикоснулась к груди, к тому месту, где висела бриллиантовая подвеска — у нее появилась стойкая привычка теребить платиновую ниточку, это успокаивало, — но теперь и ее не было в жизни Трейси.

***

Роб Полански ошарашенно смотрел на влетевшей в стеклянных брызгах бумажный пакет, привязанный к камню. Поздно. Все разошлись. Открытие запланировано на выходные, а теперь придется срочно менять один из витражей.

— Гребаные ублюдки! — ударяя кулаком по столу, крикнул он и схватился за мобильник: самое время звонить в полицию! Но на глаза вновь попался пакет, и Роб нехотя поднял его. Первым делом из него выпала подвеска — сердце гулко ударилось о ребра. Роб безошибочно узнал ее. У сестры есть точно такая же. Трейси. Как только догадка обожгла сознание, он начал лихорадочно шарить по конверту.

Неровный, скачущий по строчкам почерк: писавший или совершенно неграмотный, или прикидывается. Но беспокоило не это: смысл написанного доходил словно через толстый слой ваты, в ушах шумело, а страх, сосущий и липкий, пробирал до костей, закручивая внутренности в тугой узел.

У тебя апетитноя систренка. Если не выполнишь наше условея больше ее ни увидешь. Копам ни слова, ты ведь знаешь об этам.



Роба трясло теперь уже от злости: на себя — чертового придурка, на ублюдков, посмевших похитить его сестру. Чтобы спасти Трейси, он готов сделать всё, пойти на любые условия: не то, что платить им — отдать свою долю! Но загвоздка была в том, что он не верил им. Наезжавшие на него мексиканцы не просто шпана — они торчки, а от наркоманов никогда не знаешь, чего ожидать.

Роб схватился за телефон, собираясь позвонить в полицию и организовать поиски. Какие у него варианты? Разве что, Карло Леонелли… Он ведь обещал помочь с мексиканцами, гарантировал, что они отстанут. Если он сможет быстро найти Трейси, пока не случилось непоправимого, то это лучше, чем полиция. Если торчки узнают, что он обратился к копам — они могут пойти на крайние меры, а этого Роб не мог допустить.



Бар «Под землей» был популярным местом у любителей крепкой выпивки и раскрепощённых танцовщиц, но было у него и другое достоинство, актуально отражавшее его название — прямо под ним располагалось подпольное казино. Там не было рулетки и блэк-джека, зато имелись игровые автоматы всех видов, покерные столы ломились от наличности — на кону всегда были большие деньги, — а ставки на нелегальный тотализатор принимались на любой вид спорта: от скачек до игры в крикет.

В одной из комнат, наполненной терпким сигарным дымом и тонким ароматом дорогой кожи, за покерным столом собрались члены одного из самых влиятельных мафиозных кланов — лишних людей, кроме Карло Леонелли, не присутствовало. Но поскольку он вот-вот войдет в Семью — под начало родного брата — чужаком его не считали, хотя дела при нем пока не обсуждали.

Они играли в карты, выигрывая и просаживая огромные суммы, пили и трепались ни о чем, просто отдыхали в компании таких же «правильных» ребят.

— А я ему и говорю, — рассказывал Карло, кидая на стол несколько сотенных купюр, — слышишь козел, не вернешь бабки — будешь слизывать собачье дерьмо с асфальта. Этот старый дурак так перетрухал, что отдал всю кассу! — Он широко улыбнулся, довольный собой, ведь ему доверили решить настоящую проблему, и Карло справился, чем безусловно гордился и чем сильно забавлял собравшихся в зале.

Большинство из них давно достигли определенного статуса в Организации, заняли определенную ступень в иерархии власти, им не нужно было самим махать кулаками, для этого есть солдаты и такие, как Карло, готовые выслужиться и стать с ними на одну дорогу.

— Посмотрим, не накатает ли на тебя заяву старина Джоу, — отозвался Фил, задумчиво разглядывая свои карты.

— Тогда он будет слизывать не только дерьмо, но и собственные кишки с асфальта! — распетушился Карло, задетый замечанием брата. Кто-то засмеялся, Эдди выразительно переглянулся с Филом, без слов говоря, что его брат слишком горяч и болтлив.

Эдди Ликозе и Фил Леонелли были равны по положению: оба имели в подчинении бойцов, свою территорию и лакомый кусок, который исправно доили. Но связывало их другое — они стояли в центре денежного потока, белой рекой текущего на восточное побережье, и оба были безгранично преданы Марко Мариотти. Они подчинялись Чарли Франчезе — боссу семьи Коломбо — и приносили ему жирный процент с доходов, но по-настоящему верны были только Марко.

Фил дернул шеей, отвечая на взгляд Эдди. Пока подпускать брата к серьезным делам он не собирался — не дорос еще. Дальше будет видно. Фил любил Карло, и если тот так рвется в криминальный мир, пусть лучше будет рядом с ним. Они ведь родные братья, хоть и абсолютно непохожи: ни внешне, ни характером. Карло — смазливый весельчак с копной курчавых темных волос и поджарым сильным телом. Его любили друзья и даже враги испытывали симпатию, хотя ту шантрапу, с которой он имел дело последние пару лет, и «врагом» назвать сложно.

Фил был другим. Невысокий, тонкий в кости, с достаточно обычной, ничем не выделяющейся внешностью: темные волосы, темные глаза, уголки тонких губ всегда чуть опущены, словно он вечно чем-то недоволен. Но у него имелись достоинства поважнее: Фил умен, хладнокровен и умел обстряпывать дела. По природе своей он не был жесток, но ради бизнеса и семьи мог разобрать неугодного по косточкам и бросить на съедение собакам, не испытывая при этом никаких мук совести.

— Вот гадство! — досадливо крикнул Карло, когда его карту перебил Нико Валаскес — один из боевиков семьи — и схватил громко зазвеневший телефон. — Да? Спокойней, Роб, — озадаченно притормозил его Карло и через несколько секунд добавил: — Нихера понять не могу. — Собеседник явно взял себя в руки, и следующие пару минут Карло усердно слушал, иногда задавая вопросы. — Вот гребаные латиносы! — повесив трубку, зло воскликнул он и, осмотрев присутствующих на предмет согласия с его утверждением, повернулся к брату.

— Помнишь, я рассказывал тебе про университетского друга — Роба Полански? Ну тот, который вытащил меня из воды? — Фил кивнул, любовно поглаживая уголки карт — сегодня ему везло. — Он тут дельце замутил в Бруклине — кафешку — так на него местные торчки начали наезжать, бабки требовать. Он в отказ пошел, по-пацански с ними решал, копов не вмешивал, но они оборзели в конец: сестру его похитили!

— Хорошенькая хоть? — не заинтересовавшись чужими проблемами, спросил Нико Валаскес.

— Да. Фирменная девочка, крутая адвокатша, такой не просто в трусы залезть.

— А как, говоришь, паренька зовут? — вмешался Эдди.

— Роб. — Эдди прямо посмотрел на Карло, заставив того поерзать на стуле и непонимающе добавить: — Роберт Полански.

— А сестру — Трейси?

— Хм, — задумался Карло, — вроде да.

Эдди Ликозе переглянулся со старшим Леонелли и быстро поднялся, доставая телефон.

— Поехали к твоему корешу, — кидая карты, встал Фил.

***

В Нью-Джерси, в старинном особняке, за массивным деревянным столом, застланным белоснежной ажурной скатертью, собрались члены семьи и близкие друзья Луки Гамбино. Подавали истинно итальянскую стряпню, отменно приготовленную хозяйкой дома — Кармелой Гамбино. Если бы кто-то извне попал на этот ужин, то ни за что бы не подумал, что крепкий седовласый мужчина в летах — самый влиятельный из лидеров мафиозных кланов на всем восточном побережье. Разговоры, что велись сегодня, могли со стопроцентной вероятностью вестись в любой итальянской семье. За столом дон Лука никогда не говорил о бизнесе и проблемах, с ним связанных. Это закон.

Марко сидел по правую руку от тестя, задумчиво слушая поучительную сицилийскую притчу и бросая внимательные взгляды на собравшихся. Люди Гамбино старели. Самый молодой из капитанов был старше его — Марко — на пятнадцать-двадцать лет, что уж говорить о верхушке. Он с деланным дружелюбием осмотрел Пола Тэсту и Сальваторе Скарфа. Подручный и советник, оба с женами и с добродушными улыбками на лицах, больше подходящими для безобидных старичков, гуляющих с внуками или собачками. Только глаза у обоих холодные, цепкие, а взгляд жесткий. Вот только на Марко это давно не действовало. Он считал их выдохшимися, потерявшими нюх: старого пса не научить новым трюкам, а старые уже не эффективны.

Марко тонко улыбнулся, прекрасно сознавая, что они, наоборот, считают его слишком современным и «зеленым» для контроля над самой денежной и опасной сферой бизнеса. Он ведь действительно самый молодой из лидеров мафии и путь наверх проложил себе не кулаками, а мозгами. Марко не родился в жалкой лачуге на Сицилии, не бегал с поручениями от жирных боссов, на ходу подтягивая рваные штаны. Он родился в Нью-Йорке, в семье уважаемого Антонио Мариотти, но этот факт автоматически не сделал из него «правильного» человека. Марко, как и все, доказывал свою необходимость, убивал ради Семьи, охранял тайны и приносил большие деньги. В отличие от старой гвардии он не сидел в богатом доме, покуривая сигары и ожидая дань от членов Организации. Марко сам делал деньги, легальные и не очень, а еще он научился объективно и даже критически оценивать собственные силы и возможности. Сейчас он точно знал, кто за этим столом был лоялен, кто нет, а кто колебался. Марко прекрасно понимал: поддержки у него здесь нет.

— Любимый, еще фасоли? — сжимая его ладонь, поинтересовалась Анжела.


— Не нужно, — ответил он, кладя приборы на тарелку. Жена мягко улыбнулась и поднялась, помогая матери убрать со стола и подать десерт.

Марко никогда не любил Анжелу, но браком был более чем доволен. Она была преданной, любящей женой, никогда не упрекала его, говорила, когда нужно, и замолкала, если велено. А родственные связи с Лукой Гамбино давали ему много преимуществ, но доверия между ними так и не возникло. Марко никогда не называл дона Луку отцом: ни в прямом, ни в переносном смысле. Он считал себя равным. Лука Гамбино же полагал, что его зять чересчур амбициозен и честолюбив. Они уважали друг друга, но родственной теплоты друг к другу не испытывали.

На столе появились пиалы с мороженым в мятной подливке, лимонная кростата, печенье с ягодным джемом и мягкие сладкие вафли. Анжела как раз подала мужу крепкий черный кофе, когда зазвонил телефон. Марко извинился перед собравшимися, выходя из-за стола и принимая вызов. Он, не перебивая, слушал Эдди Ликозе, и с каждым словом все больше хмурил темные брови.

— Ты знаешь, что делать, — тихо сказал он. — Держите меня в курсе. Буду через полчаса.

— Проблемы, Марко? — спросил дон Лука, когда тот вернулся к столу.

— Ничего серьезного, — улыбнулся он. — Анжела, я отвезу тебя домой.

Она быстро поднялась, не желая затягивать и злить мужа. Марко она знала лучше, чем самый приближенный из его людей. Он был обеспокоен и взвинчен, Анжела видела это в потемневших, как штормовое море, глазах, а сердить или расстраивать мужа для нее — недопустимо.



Неоновые лучи пронзали танцпол, освещая мертвенно-голубым трясущуюся человеческую массу. Идти сквозь плотную, накачанную наркотой толпу было непросто: то и дело приходилось пускать в ход руки, расталкивая, а иногда и врезая по лицу локтем. Карло Леонелли не объяснили, почему спасение сестры Роба Полански стало так важно для двух маститых и влиятельных мафиозных членов. Почему Эдди Ликозе и его брат Фил с непроницаемыми лицами шли по бруклинскому гадюшнику? Они ведь могли доверить это дело паре солдат, которые с готовностью выполнили бы любой приказ. Но Карло был горд! Его взяли с собой, а всё, что он знал о троице мексиканских подонков, слушали с особым вниманием, даже сейчас он шел первый, точно зная, где в это время можно встретить Беззубого Олли.

Этот клуб находился на старом пляже Конни-Айленда и имел дурную славу. Копы с проверками захаживали крайне редко, а достать марихуану, метамфетамин, экстази, или коку — проще простого. Дилеры ошивались в каждом углу, а туалет был переполнен наркоманами. Поскольку завсегдатаями были в основном латиносы и черные, власти не особо волновались об их здоровье: перетравятся и ладно.

Карло толкнул дверь, ведущую в уборную и сразу же захотел брезгливо сплюнуть — местная публика вызывала гадливость: кто-то курил траву, кто-то зажимал в углу вяло сопротивлявшуюся девку, сильно воняло мочой, потом и немытыми телами. Он сморщился и обернулся — лица Эдди и Фила остались совершенно спокойными. Карло поочередно начал толкать створки кабинок, отыскивая ту самую — бармен, молниеносным движением выхватив предложенную сотню долларов, выложил, не задумываясь, где сейчас можно найти Олли — одного из местных толкал наркоты.

Одна из кабинок поддалась без проблем, и Карло увидел неподвижно лежащего в луже собственного дерьма и блевотины молодого парнишку — не их клиент. Он стукнул по следующей двери и оттуда донеслось хриплое ворчание:

— Занято, ублюдок!

Карло кивнул, показывая, что узнал говорившего, и с силой ударил ногой в дверь, снося хилую конструкцию с петель.

— Какого хера?.. — ошарашенно взвизгнул невысокий мужчина со спущенными штанами. Эдди отодвинул Карло в сторону, входя в узкую кабинку и брезгливо осматривая Беззубого Олли. Тощий, но с брюшком, маленькие поросячьи глазки испуганно бегают, лицо испещрено мелкими красно-синими язвочками и рытвинами от оспин. Он производил отталкивающее впечатление одним своим видом, а дряблый член, который он до сих пор держал в руках, не добавлял ему очков.

— Что надо, амбал? — хорохорился Олли, пытаясь все же натянуть джинсы. В проеме показался Фил и, не церемонясь, всадил ему ногой под коленку. Этот прием у него отточен до автоматизма: одно движение, и нога с дикой болью вылетает из сустава, чуть сильнее — и она ломается. Олли закричал, падая худыми ягодицами на грязный унитаз и обливая ругательствами всех вокруг. Эдди присел на корточки, стараясь локтями ненароком не коснуться вонючих стен и не испачкать синюю рубашку за пятьсот долларов.

— Где лежбище Рико Герреро, Нанду Парандо и Мануэля Гарсиа? — поймав взгляд Олли, тихо спросил Эдди.

— Да пошел ты нахер! — выплюнул он, согнувшись пополам и держась за больную ногу. Эдди вздернул руку, и в тусклом рассеянном свете мелькнул нож, через мгновение его собеседник вопил, как сопливая девчонка, а длинное лезвие торчало в его кроссовке.

— В следующий раз я воткну его тебе в яйца, — спокойно заявил Эдди, вытаскивая нож из раны и пропуская мимо ушей многократное «гребаные мудаки». — Где они?

— Я почём знаю! — Олли постанывал и нянчил дважды пострадавшую ногу, но когда по губам Эдди расползлась зловеща улыбка, будто он только и ждал отказа, чтобы продолжить свое жуткое развлечение, тот быстро заговорил: — У Рико хата на окраине Бруклина, на Линкольн-Плейс, не помню дом, но это в самом конце от магистрали.

Эдди плавным движением поднялся, вытер нож о футболку Олли и вышел. Карло заглянул в кабинку и весело улыбнулся, столкнувшись с горящим ненавистью взглядом — Беззубый Олли всё еще был без штанов.

— Дрочи дальше. Приятного вечера. — Карло придвинул слетевшую с петель дверь, пряча голозадого наркодилера от посторонних глаз. Пусть до поры до времени поплачется в одиночестве.



Черный джип, поравнявшись с ничем не примечательным серым седаном, плавно остановился, напоследок блеснув фарами. На улице было темно и тихо. Старые, потрепанные временем дома стояли друг от друга на приличном расстоянии; судя по густой темноте, окутавшей большинство из них, обитаемы были немногие.

Марко вышел из машины и осмотрелся: двухэтажный деревянный дом находился в самом конце улицы: на окнах решетки, в одном мигал свет от телевизора, другое было едва освещено, словно там горела всего одна единственная свеча, в остальных царила ночь. Эдди уже стоял в тени старого дерева, подпиравшего ветками крышу дома. Марко кивнул возникшему из ниоткуда Филу, который на пальцах показал сколько людей внутри, и на ходу навинчивая на пистолет глушитель, поманил за собой Тома.

Том Ган был не просто водителем, он — профессиональный вор-домушник. Всё, что имело замок — виртуозно открывалось за считанные секунды. Повозившись с дверью пару мгновений, Том нажал на ручку, и она, тихо скрипнув, поддалась, изрыгая из себя затхлый, пропахший марихуаной воздух.

Том, хоть был повязан многими тайнами, официально в Семью не входил, да и и стрелком не был, поэтому Марко молча указал на машину, приказывая ему ждать за рулем, а сам скользнул в черноту за Эдди и Филом.

Он остановился, с трудом выхватывая из непримечательной скудной обстановки детали — света с улицы было ничтожно мало, — затем замер, прислушиваясь: шаги, шаркающие, нетвердые, глухой звук и тихое ругательство, через секунду щуплый невысокий парень вышел из соседней комнаты, неся что-то в руках. Марко выстрелил, и тот успел только непонимающе охнуть, когда пуля пробила ему гортань, заставляя выронить ношу — банки с пивом с характерным шипением покатились к лестнице — и с кровавым хриплым бульканьем свалиться на пол. Марко подошел ближе и выстрелил в узкую грудь еще дважды, затем резко поднял глаза к лестнице.

— Нанду, что там у тебя? — донеслось сверху. Марко пошел на голос, но знал, что там его помощь не требуется: Эдди и Фил уже поднялись на второй этаж. Первая ступенька, вторая, на третьей он вздернул голову — тишину разорвал сдавленный женский крик.

***

Трейси не знала, сколько прошло времени, но на за окном давно уже стемнело. Она сидела на узкой железной кровати с продавленным желтым матрасом, подобрав под себя ноги, чтобы не касаться ничего, кроме подстеленного черного пиджака. Обстановка в комнате была скудной: платяной шкаф со скрипящими створками, кровать, тумба, а на ней — старый торшер — единственный источник света.

Трейси, обхватив себя руками, глядела в грязное окно, будто бы оно могло распахнуться и выпустить ее на волю. Поначалу она металась по своей темнице, дергала ручку, кричала — правда, не долго: один из похитителей — водитель, самый немногословный из троицы — вошел и, ударив ее по лицу, сказал, что еще звук, и он привяжет ее к кровати и заклеит рот. Оставаться в таком положении — совершенно беззащитной перед ними — она позволить себе не могла, поэтому сразу притихла.

Трейси ждала, когда в соседней комнате стихнут звуки голосов и смеха, чтобы попытаться расковырять сережкой дверной замок. Она боялась каждой секунды, проведенной в этом доме, знала, что исход, в котором ее отпустят целой и невредимой, маловероятен. Если вообще ее отпустят. Трейси старалась больше не привлекать к себе внимание, хотела покорностью усыпить бдительность. Тихий щелчок — поворот ключа — заставил ее выйти из оцепенения и посмотреть на дверь.

Самый высокий и крепкий из парней, тот, который не раз проходился по ней похотливым взглядом, касался огромными ручищами бедер и груди, если выпадала возможность, стоял в проеме. Он подошел ближе, рассматривая Трейси, затем сел на кровать. От него разило дешевым пивом и потом, а взгляд был непробиваемо стеклянным.

— А ты зачетная телка, — он попытался погладить ее по ноге, но Трейси встрепенулась и отползла к изголовью, вжимаясь в него. — Мне нравится, когда девки сопротивляются, — оскалился он. — У меня таких, как ты, никогда не было. Ты ведь не раздвигаешь свои белые ножки перед грязными мексиканцами, — его голос сочился озлобленностью и будто бы повторял чьи-то слова, сильно задевшие его. — Ну ничего, сейчас я проверю, так ли хороша твоя белая задница.

Он кинулся вперед, хватая Трейси за блузку, подтягивая к себе. Она с размаху залепила ему пощечину и тут же вцепилась ногтями в лицо.

— Ах ты сука! — Удар по лицу наотмашь, с оттяжкой, последовал тут же — голова Трейси больно стукнулась о железное изголовье, рот наполнился солоноватой кровью, а он снова бросился к ней. Навалившись сверху, обхватил рукой тонкие запястья и вздернул их, затем раздвинул ноги коленом и рванул блузку. Трейси сквозь болезненный шум в ушах услышала, как с треском отлетели все пуговицы, а шершавая ладонь с силой сжала грудь. Она закричала, истошно, испуганно, когда он начал шарить под юбкой. Придавленная огромным весом она едва могла сделать вдох — в легких почти не осталось воздуха — и крики стали надрывными, короткими.

Трейси укусила его за ухо, когда влажные губы жадно впились в ее шею, пыталась лягаться ногами, но он словно не чувствовал боли, возбужденно вжимаясь в нее и тяжело дыша. Она завыла, услышав треск трусиков и ощутив грубые пальцы на промежности, взбрыкнула, пытаясь сбросить его, но тщетно. Он отпустил ее запястье, возясь с молнией джинсов, которую был не в состоянии расстегнуть одной рукой, но замок поддался, и бедро Трейси обожгло прикосновение налитого горячего члена. Внутренности скрутило от отвращения. Это, наверное, конец.