Королевство

Это отвечало моим планам. Я выглянул из окна кабинета. Плоский ландшафт, высокие офисные здания, шоссе с извивающимися въездами и съездами – я вспомнил об игрушечной автомобильной дороге, стоявшей в задней комнате конторы Виллумсена: детям разрешали там поиграть, если их отцы покупали машины. Полагаю, немало подержанных машин купили благодаря детям, упрашивавшим отвести их туда.

– Дайте мне подумать, – сказал я и попрощался.

Я сидел и смотрел на туман, опускавшийся над лесом возле зоопарка. Черт возьми, деревья-то все еще зеленые. С самого момента приезда четырнадцать месяцев назад я не увидел ни единой снежинки. Говорят, настоящей зимы в Южной Норвегии не бывает, только ссущий с неба дождик, который на самом деле не дождик, а повисшая в воздухе влажность, еще не определившаяся – двинуться вверх или вниз или остаться на месте. Точно как ртуть в градуснике, день за днем остававшаяся на отметке в шесть градусов. Я пялился в королевство тумана: он тяжелым одеялом лежал на земле, придавливая ее все сильнее и стирая ее контуры. Зимой Южная Норвегия – застывший во времени дождь, и он просто был. Так что когда зазвонил телефон и я услышал голос Карла, на две секунды я заскучал – да-да, заскучал! – по ледяным, обездвиживающим тебя порывам ветра и валящему снегу, царапающему лицо, словно острые песчинки.

– Как дела? – спросил он.

– Нормально, – ответил я.

Карл иногда звонил, потому что ему это было интересно. Как у меня дела. Но я услышал, что сегодня причина не в этом.

– Просто нормально? – переспросил он.

– Извини, местное выражение. – Я это слово ненавидел. Оно как погода зимой – ни рыба ни мясо. Когда южане встречают на улице знакомого, они произносят фразу «вот как» – думаю, это смесь вопроса и приветствия, эдакое how are you[22], но создается ощущение, что тебя застигли на месте преступления. – А у тебя?

– Хорошо, – сказал Карл.

Я понял, что ничего хорошего. Ждал слова «но».

– За исключением мелкой трещины в бюджете отеля, – сказал он.

– Насколько мелкой?

– Да вообще мелочь. На самом-то деле с денежным потоком немножко накосячили: по счетам строителям надо заплатить раньше, чем я думал. Нам не то чтобы больше денег надо – нет, просто нужны они чуть раньше. Я сказал банку, что сейчас мы слегка опережаем график.

– А вы опережаете?

– Мы, Рой. Мы. Ты же совладелец – забыл? И нет, не опережаем. Когда приходится координировать работу такого количества раздолбаев – да это же гребаный пасьянс. Строительная отрасль – странный утешительный заезд бездельников, которых в школе только ругали и пороли, а теперь приняли на работу, за которую мало кто возьмется. Но раз они такие востребованные, теперь у них есть возможность отомстить – приходить и уходить, когда пожелают.

– И последние станут первыми.

– Так на юге говорят?

– Постоянно. У них культ промедления. По сравнению с ними Ус – это ускоренное видео.

Карл рассмеялся своим теплым смехом, я и сам развеселился, у меня потеплело на душе. Потеплело от смеха убийцы.

– Руководитель банка сослался на кредитный договор: в нем, мол, выставлены определенные условия, и, прежде чем они откроют нам кассовый кредит, мы должны пройти определенные этапы. А они побывали на стройке и утверждают, будто мои слова о том, как продвигается работа, действительности не соответствуют. Так что у нас вроде как возник небольшой кризис доверия. Я все подлатал, но теперь в банке говорят, надо сообщить участникам о превышении бюджета – и только потом они хоть что-то выплатят. В договоре участников сказано, что раз у них неограниченная ответственность, нужно постановление руководства – это если проекту потребуется увеличить капитал.

– Придется тебе так и поступить.

– Да. Да, конечно. Просто теперь в совете правления насторожились, они могут созвать общее собрание и положить всему конец. Особенно теперь – Дан-то все вынюхивает и копает.

– Дан Кране?

– Он всю осень пытался меня каким-нибудь дерьмом вымазать. Обзванивал подрядчиков, вызнавал про ход работ и бюджет. Он ищет, из чего бы скандал раздуть, но он ничего не напечатает, пока не добудет конкретных сведений.

– И пока четверть твоих подписчиков и твой бывший тесть принимают участие в строительстве отеля.

– Именно, – сказал Карл. – В свое гнездо не срут.

– Если ты не пингвин. Они из дерьма гнезда строят.

– Да ну? – не поверил Карл.

– Дерьмо притягивает солнечный свет, топит лед, и появляется углубление – вуаля, гнездо готово. Такими же методами журналисты расширяют круг своих читателей. Средства массовой информации живут за счет притягательности дерьма.

– Интересная картина, – заметил Карл.

– Ага, – согласился я.

– Но ты же понимаешь, что для Кране это личное? И как ты собираешься это прекратить?

– Поговорил с подрядчиками и заставил держать язык за зубами. К счастью, они понимают, что так им же лучше. А вчера мой канадский приятель сообщил, что Кране начал раскапывать то дело в Торонто.

– И много он там накопает?

– Да не особо. Одно слово против другого, а само дело слишком сложное, чтобы такому лилипуту, как Кране, удалось сложить полную картину.

– Но как минимум мотивации у него хватает.

– Черт возьми, Рой, я, вообще-то, тебе за поддержкой звоню.

– Да все будет хорошо. А если нет – пускай Виллумсен натравит на Кране какого-нибудь своего головореза.


Мы заржали. Вроде бы он чуть-чуть расслабился.

– Как дела дома? – Своего рода общий вопрос, вряд ли в голосе у меня слышалась фальшь.

– А, дом-то стоит. И Шеннон подуспокоилась. Не со своими заморочками по поводу отеля, но хоть перестала приставать ко мне с разговорами о ребенке. Понимает ведь, что сейчас, в середине пути, для этого не самое подходящее время.

Я издал какие-то звуки – мол, да, интересно, но не более того.

– На самом деле звоню я вот зачем: надо бы «кадиллак» подремонтировать.

– Уточни – что значит подремонтировать.

– Ну, это твоя работа, я в этом ни черта не смыслю. На нем ездила Шеннон и услышала какие-то шумы. Когда она росла, у них был «бьюик» с Кубы, и она говорит, что хорошо чувствует американские ретроавтомобили. Она думает, ты поглядишь на него в мастерской, когда домой на Рождество приедешь.

Я не ответил.

– Ты ведь приедешь домой на Рождество? – спросил он.

– На заправке многие захотят отдохнуть…

– Нет! – перебил меня Карл. – Многие захотят сверхурочных. Они там живут, а ты на Рождество поедешь домой. Помнишь, ты же обещал? У тебя есть семья. Небольшая, но есть – и очень тебя ждет.

– Карл, я…

– Бараньи ребрышки, – произнес Карл. – Она бараньи ребрышки готовить научилась. И пюре из брюквы. Я не шучу. Она обожает норвежские рождественские блюда.

Я закрыл глаза, но она была и там – пришлось их снова открыть. Черт. К черту. Черт. И почему я не придумал нормальной отмазки, я же знал, что этот вопрос возникнет!

– Карл, посмотрим, что у меня получится.

Вот так. У меня появится время что-нибудь придумать. С чем он смирится. Надеюсь.

– Ясное дело, получится, – обрадовался Карл. – Мы как следует подготовимся к семейному празднику, тебе вообще ни о чем думать не придется! Прикатишь во двор, почувствуешь аромат бараньих ребрышек, а на лестнице младший брат угостит тебя аквавитом. Без тебя будет не то, ты должен приехать! Слышишь? Должен!





48




День накануне Рождества. Радостно несся «вольво», а вдоль шоссе, словно гигантские кокаиновые дорожки, лежали сугробы. По радио звучала «Driving Home for Christmas» – в тему, но я поставил диск Джей Джей Кейла «Cocaine».

Приборная стрелка не добралась до максимально допустимой скорости. Пульс состояния покоя.

Я подпевал. Не то чтобы я этими штуками баловался. Всего один раз – Карл вложил в одно из редких писем из Канады. Эйфория пришла, как только я поднес все это дело к носу, – наверное, поэтому особо разницы и не почувствовал. Или, может, потому, что был один. Как сейчас – эйфория и одиночество. И снова муниципальный знак. Эйфория и пульс состояния покоя. Это же и зовут радостью?

Я так и не придумал отмазку, чтобы не приезжать домой на Рождество. И не мог же я больше никогда не видеть родных, так ведь? Придется выдержать три праздничных дня. Три дня в одном доме с Шеннон. А потом – назад в изоляцию.



Я припарковался у дома рядом с коричневой «субару-аутбэк». Наверняка у этого оттенка коричневого есть название, но я в цветах особо не разбираюсь. Снег в метр толщиной, вот-вот зайдет солнце, а на востоке за холмами виднеется силуэт подъемного крана.

Когда я обошел дом, Карл уже стоял в дверях. Лицо раздулось – как когда он болел свинкой.

– Новая машина? – крикнул я, увидев его.

– Старая, – ответил он. – Зимой нам нужен полный привод, но Шеннон запретила мне покупать новую машину. Модель две тысячи седьмого года, взял у Виллумсена за пятьдесят штук – чистый грабеж, по словам одного из столяров, у него такая же.

– Ух, а ты торговался? – спросил я.

– Опгарды не торгуются. – Он ухмыльнулся. – В отличие от женщин с Барбадоса.

Стоя на улице, на лестнице, Карл надолго заключил меня в теплые объятия. Казалось, с прошлого раза его тело увеличилось в размерах. И от него пахло спиртным. По его словам, он уже начал праздновать Рождество. Нужен был перерыв после тяжелой недели. Приятно на несколько дней переключить мысли. В святые дни – ребенком Карл называл их цветными.

Пока мы шли на кухню, Карл говорил. Об отеле, где в итоге дело набирало оборот. Карл надавил на подрядчиков, чтобы ускорить возведение стен и крыш и начать отделочные работы, не дожидаясь весны.

На кухне никого не было.

– За работу зимой рабочие просят меньше, – объяснил Карл.

По крайней мере, думаю, что он так сказал, – я прислушивался к другим звукам. Но слышал я лишь голос Карла и удары собственного сердца. Уже не совсем пульс состояния покоя.