Катушка синих ниток

– Опять? – повторила Эбби. – Нет, не то чтобы опять. Просто он не понимает, почему мы не попросили его пожить с нами.

Даже Нора посмотрела удивленно.

– Почему не попросили? – изумился Ред. – А он бы что, согласился?

– Говорит, что да. И что все равно сейчас приедет.

Эбби так и стояла в проеме, но сейчас вернулась на свое место и рухнула на стул, будто после утомительного путешествия.

– Он узнал от Джинни, что вы переезжаете, – сказала она Стему, – и недоволен, что с ним не посоветовались. Якобы в доме нет на вас на всех комнат и переехать следовало ему.

Нора принялась абсолютно бесшумно собирать тарелки и составлять их в стопку.

– А что неправда? – спросил Ред у Эбби.

– Что?

– Ты говорила: «А вот это неправда, Денни».

– Видишь, каков? – обратилась Эбби к Стему. – То глух как пень, а то вдруг слышит, что происходит на кухне.

– Так что неправда, Эбби? – упорствовал Ред.

– Ну, – беззаботно отозвалась Эбби, – сам знаешь. Обычная история.

Она аккуратно положила серебряные нож и вилку поперек тарелки и отдала ее Норе.

– Он не понимает, почему мы позвали Стема, если он… ну, ты понимаешь. Если он не Уитшенк.

Повисла новая пауза. Нора, все так же беззвучно, одним плавным движением поднялась и понесла тарелки на кухню.



Стем и правда был не Уитшенк. Но только в самом буквальном понимании слова.

Люди как-то забывали о том, что Стем – сын укладчика кафеля Одиночки О’Брайана, Лоренса О’Брайана, если по-настоящему. Только он, подобно большинству укладчиков, был нелюдим, любил работать один и никогда не болтал о личном, вот его и прозвали Одиночкой. Ред всегда утверждал, что Одиночка кладет кафель лучше всех, хоть и далеко не быстрее.

Казалось странным, что у Одиночки есть ребенок. Глядя на него, высоченного, тощего как скелет и такого светлокожего, что видны кости черепа, никто почему-то не сомневался, что живет он отшельником, без жены, без детей, без друзей. Да, без жены и, наверное, без друзей, зато с сыном по имени Дуглас. И несколько раз, когда подводили няни, он приводил малыша с собой на работу. Правилами такое запрещалось, но, поскольку укладчикам не требовалось заходить в опасную зону, Ред смотрел на нарушение сквозь пальцы. Одиночка шел прямиком на кухню или в ванную, где работал, а Дуглас семенил за ним на коротких ножках. Одиночка никогда не смотрел, поспевает ли за ним мальчик, а тот не жаловался и не просил подождать. Они устраивались в помещении, плотно закрывали дверь, и все утро из-за двери не доносилось ни звука. В обед выходили, отец, а за ним, ковыляя, Дуглас, и ели сэндвичи – вроде бы вместе с остальными, а вроде бы и в сторонке. Дуглас, совсем еще маленький, пил из бутылочки с соской. Он не отличался миловидностью и походил скорее на беспризорника, чем на рекламного бутуза с ямочками на щеках, какими принято представлять детей этого возраста. Волосы у него были почти белые, стриженные колючим ежиком, глаза – бледно-бледно-голубые, с розоватым ободком по краям. Вся одежда, казалось, была ему велика. Создавалось впечатление, что это она его носит, нацепив впопыхах, как очки или шарф. Брюки ему подворачивали несколько раз. Красная курточка выглядела огромной на его паучьей фигурке, из-под эластичных манжет едва виднелись кончики пальцев, припорошенные белым, как и у отца, – издержки профессии.

Другие рабочие всячески старались развлечь мальчика. Эй, старина, говорили, что скажешь, приятель? Но Дуглас лишь теснее жался к отцу и смотрел на них неотрывно. Одиночка не пытался помочь, как сделали бы на его месте почти все родители, не отвечал за ребенка, не взывал к его хорошим манерам. Нет – равнодушно жевал свой убогий сэндвич, наспех слепленный из помятых кусков «Уандербрэд»[16].

– А где наша мамочка? – спрашивал иногда кто-нибудь новенький. – Болеет нынче?

– Путешествует, – ответствовал Одиночка, не удосуживаясь поднять глаза.

Новенький тогда вопросительно оглядывался на остальных, а те показывали глазами в сторону, что значило «расскажем потом». И действительно, впоследствии кто-нибудь просвещал любопытного, в охотниках не было недостатка; рабочие – заядлые сплетники. «Мамаша этого мальчугана сделала ноги, когда он еще только родился. Бросила Одиночку самого кашу расхлебывать, представляешь? Но если его спрашивают, то он говорит, что она, мол, в отъезде. Делает вид, что она еще вернется».

Эбби, разумеется, слышала о Дугласе – она, как истинный соцработник, ежевечерне вытягивала из Реда все новые истории про его подчиненных. И, услышав, что Одиночка утверждает, будто мать Дугласа обязательно вернется, ровным тоном произнесла:

– Неужели.

Она все превосходно знала про таких матерей.

– Вообще-то она точно возвращалась как минимум дважды, – сказал Ред. – Жила дома неделю или вроде того, а Одиночка от счастья терял башку и увольнял няню.

– М-м-м, – протянула Эбби.

Холодным днем в апреле 1979-го, после полудня, Ред позвонил Эбби из офиса и спросил:

– Ты помнишь Одиночку О’Брайана? Ну который приводит с собой сына?

– Конечно, помню.

– Тут такое дело… Он как раз сегодня его привел, а теперь в больнице.

– Ребенок в больнице?

– Нет, Одиночка. У него какой-то припадок случился, пришлось вызвать «скорую».

– Ой, бедняга…

– Как думаешь, ты могла бы приехать и забрать мальчика?

– Что?


– Я не знаю, что с ним делать. Один из моих парней привел его ко мне, и он сидит тут на стуле.

– Ну…

– Слушай, я не могу долго говорить, у меня встреча с инспектором. Ты приедешь?

– Хорошо.

Она поспешно затолкала Денни в машину (ему тогда было четыре, и он ходил в детский сад только на полдня) и по Фолз-роуд поехала в контору Реда – дощатую хибарку за границей округа. Остановилась на гравиевой площадке, и тут же из двери вышел Ред с маленьким мальчиком на руках. Ребенок явно нервничал и держался очень прямо, не касаясь Реда. Эбби видела малыша впервые, и хотя все вплоть до огромной куртки полностью соответствовало описанию, изумилась каменному выражению его лица.

– Эй, привет! – весело произнесла она, когда Ред стал усаживать Дугласа на заднее сиденье. – Как поживаешь, милый? Я Эбби! А это Денни!

Дуглас вжался в сиденье и упорно смотрел на колени своих вельветовых брючек. Денни, слева от него, наклонился и с любопытством заглянул ему в лицо, но Дуглас, казалось, не замечал его.

– После инспектора заеду в Синай[17], – сказал Ред, – выясню, что там с Одиночкой, и спрошу, где найти их няню. Так что, если не трудно, ты просто… Короче, окажешь мне большую услугу, Эб. Обещаю, это ненадолго.

– Мы отлично проведем время, правда? – обратилась Эбби к Дугласу.

Тот продолжал рассматривать свои колени. Ред захлопнул дверцу и выпрямился неподвижно, подняв руку, прощаясь, а Эбби поехала прочь с двумя мальчиками, притихшими на заднем сиденье.

Дома она вызволила Дугласа из куртки, на скорую руку нарезала им бананы и дала печенье в форме зверушек. Мальчики сели за детский столик в углу кухни – Денни деловито жевал, а Дуглас брал зверей по одному и внимательно изучал, переворачивал, рассматривал с разных ракурсов, а потом аккуратно откусывал голову или ногу. К бананам он не прикоснулся. Эбби спросила:

– Дуглас, хочешь сока?

Помолчав, он помотал головой. Пока от него не слышали ни единого слова.

Эбби разрешила им обоим посмотреть по телевизору послеобеденную детскую программу, хотя обычно это категорически запрещала. И впустила со двора Клэренса – он был еще щенок, и в доме его одного не оставляли. Клэренс кинулся на веранду, вскарабкался на диван и принялся лизать мальчиков в щеки. Дуглас сначала отпрянул, но глядел с интересом, хоть и опасливо, поэтому Эбби не вмешивалась.

Потом из школы вернулись девочки и устроили вокруг Дугласа невероятную возню. Потащили наверх разбирать ящик с игрушками, боролись за его внимание, расспрашивали о чем-то медовыми голосами. Дуглас хранил молчание и не поднимал глаз. Щенок отправился наверх вместе с ними; Дуглас отрывисто, неуклюже похлопывал его по голове.

К ужину Ред приехал с бумажным пакетом из-под продуктов.

– Одежонка и еще кое-что для Дугласа, – объяснил он Эбби, поставив пакет на кухне. – Я взял у Одиночки ключи от квартиры.

– Как он?

– Плоховато, если по правде. Оказалось, аппендицит. Пока я там был, его забрали в операционную. Ночь он вроде пробудет там, а завтра вечером сможет вернуться домой. Я успел спросить насчет няни, но у нее что-то с ногой. Одиночка переживает, извиняется, что взвалил на нас ребенка.

– Ну, хлопот от него никаких, – ответила Эбби. – Его не видно и не слышно.

За ужином Дуглас сидел на энциклопедическом словаре, который Ред положил на стул. Он съел в общей сложности семь горошин, брал одну за другой пальчиками. Разговор за столом будто бы облетал вокруг него и над ним, но все явственно ощущали, что выступают перед весьма внимательной аудиторией, что все говорится специально для него.

Эбби подготовила малыша ко сну: заставила пописать, почистить зубы и одела в застиранную пижаму из сирсакера, нашедшуюся в бумажном пакете. Ткань, конечно, чересчур легкая для того времени года, но выбирать Эбби не приходилось. Она уложила Дугласа на вторую кровать в комнате Денни, укрыла одеялом и, поколебавшись секунду, поцеловала в лоб – теплый и чуть влажный, словно мальчик совершил нечто, потребовавшее огромных усилий.

– Ну, все, спи сладко-сладко, – сказала Эбби. – А когда проснешься, будет уже завтра, и мы пойдем навестить твоего папу Дуглас молчал, и выражение его лица не изменилось, но все-таки оно стало чуть мягче, спокойнее. И ребенок уже не казался таким некрасивым.

Наутро Эбби отправила детей в школу с соседями, воспользовавшись карпулингом[18]. Даже тогда, до закона о детских креслах, она не могла допустить, чтобы такой малыш болтался по заднему сиденью, натыкаясь на остальных.

Оставшись с Дугласом вдвоем, она усадила его на полу веранды собирать пазл, который принесла из комнаты Денни. Мальчик не сложил его, хотя тот состоял всего из восьми или десяти частей, но целый час тихо передвигал детали, подбирал одну, потом другую и внимательно рассматривал, а щенок сидел рядом и пристально следил за каждым движением. Потом, закончив все свои утренние дела, Эбби села вместе с ним на диване и стала читать ему книжки с картинками. Малышу явно нравились те, где есть животные: время от времени, когда она собиралась перевернуть страницу, он клал руку на книгу, чтобы получше рассмотреть рисунок.

Услышав, что к задней двери подъехала машина, Эбби подумала, что это Пэг Браун привезла Денни из детского сада. Она поспешила на кухню и очень удивилась: в заднюю дверь входил Ред.

– Что такое, почему ты вернулся?

– Одиночка умер.

– Что?

– Лоренс. Умер.

– Но я думала, у него просто аппендицит!

– Да, – ответил Ред. – Я пошел в его палату, а его там нет. Парень с соседней койки сказал, перевели, мол, в интенсивную терапию. Я туда, а меня не пускают. Я хотел уже уйти и заглянуть позже, но вдруг вышел врач и говорит: «Ваш друг умер». Они, дескать, всю ночь его спасали и сделали все возможное, но спасти не удалось. Перитонит.

Что-то заставило Эбби повернуть голову – в дверях кухни стоял Дуглас и напряженно вглядывался в лицо Реда.

Эбби проговорила:

– Ой, маленький ты мой…

Они с мужем посмотрели друг на друга. Понял ли ребенок? Может, и нет; он весь светился надеждой.

Ред начал: