Их женщина

У нее опухшее лицо, темные волосы скручены в узелок на макушке, под глазами темные круги. Жена кривится от отвращения:

— Опять не ночевал… — Принюхивается. — Да от тебя шлюхами за милю несет! Какого черта?! Сколько я еще буду это терпеть?

— Подожди, родная, — улыбаюсь дочери, — сейчас мы с мамой поговорим, и я вернусь. — Подхожу к Мэгги, грубо беру ее за локоть и выволакиваю из кухни. Толкаю в спальню и захожу следом.

— Как ты смеешь, урод? — Бросается она на меня.

Вытягиваю руки, чтобы помешать ей расцарапать мне лицо.

— Успокойся. — Прошу тихо.

— Кого сегодня трахал, а? Кого на этот раз? Которую из своих продажных баб? Нормальные ведь тебе давно не дают! — жена вопит, пытаясь прорваться через барьер моих ладоней. — На кого тратил бабки моего отца?! Отвечай! Превратил его бар в бордель!

Моя рука опускается на ее лицо быстрее, чем я успеваю подумать об этом. Мэгги резко отлетает назад, падает на кровать и инстинктивно прижимает ладонь к горящей от затрещины щеке. Она в ужасе.

— Я столько лет пахал, чтобы превратить этот сарай в доходное место, а ты мне говоришь, что трачу деньги твоего отца? Да кто бы содержал его, больного, в доме престарелых, если не я? — Делаю шаг и наклоняюсь над ней. — Ты, что ли? Да ты бы продала его бар и спустила бы эти чертовы бабки всего за неделю! А мне удалось его состояние в десятки раз преумножить! Это твоя благодарность?

— Благодарность? — Она съеживается от страха, вздрагивает, но не опускает дрожащего подбородка. — Благодарность за что? За то, что вывела тебя, убийцу, в люди? За то, что отмыла грязного трейлерного щенка? Это ты мне должен быть благодарен — не сдала тебя копам, ублюдок.

— Какая же ты все-таки дрянь, Мэгги. — Отшатываюсь назад. — Лучше бы занялась домом, пока меня нет. Или собой. Посмотри, в кого ты превратилась! Жирная, тупая лентяйка!

— Заткнись! — Она сжимает кулаки, но накинуться не решается. — Еще слово, и я на весь город буду кричать, кто ты такой! — Шипит: — Убийца! Еще только подойди к моей дочери и затронь ее своими грязными руками, и ты…

Не даю ей договорить. Разворачиваюсь и ухожу. Оставляю Мэг лежать на кровати и слышу, как в спину мне сыплются обидные слова и проклятия.

Софи сидит на стуле, закрыв уши руками. Она уже привыкла к истерикам матери. Увидев меня, дочь испуганно опускает руки и выпрямляется.

— Мы сегодня позавтракаем в кафе, малышка. Идет?

Кивает.

Подаю ей платье, помогаю переодеться и вижу свежие синяки на бледной коже — чуть выше локтя и пару на животе. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы не сорваться. Сам виноват. Если бы чаще бывал дома, уделял им обеим больше внимания, этого бы не произошло.

Софи боязливо поглядывает в сторону спальни, откуда все еще доносятся крики, брань и звук разлетающихся по комнате предметов.

— Мама… точно не против, если мы с тобой уйдем?

— Точно. — Сжимаю зубы и поднимаю дочку на руки. Крепко обнимаю. — Не переживай, она тебя больше не тронет. Никогда.





Элли




Вдоль белой прибрежной линии стелется тишина. Даже океан, залитый солнечным светом и кажущийся абсолютно прозрачным и голубым, не издает ни звука. Все замерло в ожидании супружеской клятвы. И я, стоя здесь под увитой цветами аркой в идеальном белом платье, струящемся в пол и открывающем плечи, держа в руке маленький изящный букет и глядя на самого прекрасного мужчину на земле, чувствую себя абсолютно счастливой.

— Проживи ты хоть вечность, никто не будет любить тебя так же сильно, как люблю я. — Говорит Майкл, сделав глубокий вдох. Он ужасно волнуется. — Мое сердце отдано тебе одной. Ты давно это знаешь. Наверное, я люблю тебя даже сильнее самого себя, ведь любовь к тебе, ко всему, что ты есть, она живет в каждой клеточке моего тела, в каждой области души. Только рядом с тобой, я живу. Только рядом с тобой чувствую, что все смогу. Ты — мой солнечный свет, моя воздух, моя вселенная. Ты — моё всё. Клянусь, что буду любить тебя вечно.

Меня захлестывает волна нежности. Я словно бегу по ступеням из воздуха, но не падаю. Так легко, хорошо, светло. Это мой день. И мне безумно хочется целовать своего мужа. Долго, страстно, всю ночь. «Скорей бы церемония закончилась».

— Помнишь, как мы впервые встретились? — Говорю я, глядя в его глаза. — Наверное, не будь этой встречи, не было бы и меня. Она все изменила в моей жизни. Ровно, как и поцелуй, который мы подарили друг другу впервые. — В голове всплывают воспоминания про наш «первый раз», но я не произношу этого вслух, просто поворачиваюсь и нахожу папу среди собравшихся, и тот улыбается, вероятно, поняв, о чем я подумала. Снова смотрю в глаза Майки: — Ты исцелил меня. Ты стал моим светом. Ты как рука помощи, поданная прямо с небес для моей заблудшей души. То, что я чувствую к тебе, трудно описать словом «любовь». Ты — вся моя жизнь. Без тебя мне не нужно никакого солнца, никаких звезд или луны. С тобой я умею летать. Клянусь любить тебя, Майкл Салливан, до своего последнего вдоха.

Мы обмениваемся кольцами, целуемся, а затем принимаем поздравления от гостей. Даже его мать не сдерживает слез. Она не желала ему такой жены, как я, но все равно рада.

— Мой мальчик счастлив, это самое главное, — признается свекровь, произнося тост.

— О лучшем зяте я не мог и мечтать. — Вздыхает мой отец, поднимая бокал.

Мы с Майки кружимся в нашем первом танце и не устаем любоваться друг другом.

— Я хочу тебя, миссис Салливан, — шепчет он, прижимая меня к себе.

По мне пробегает жаркая волна. Улыбаюсь, искоса поглядывая на гостей:

— Еще пару часов, муженек. — И подмигиваю ему. — Потерпи немного.

Мы, наконец-то, живем вместе. Больше не нужно мотаться часами между штатами, чтобы повидаться. Можно сколько угодно времени проводить вдвоем и наслаждаться этим единением. Что может быть лучше?

— Может, сбежим? — Его голос ласкает мягким бархатом.


Я смеюсь, погружаясь в его объятия. Никогда мне не было так легко и хорошо.

— Не получится.

— Если я приму приглашение, — говорит он еле слышно, — мы купим квартиру на Манхеттене. Пара спален, паркетные полы, широкие окна с балконом и видом на Центральный парк. Хочешь?

— Тогда тебе придется взять ипотечный кредит, доктор Салливан. — Улыбаюсь я, рисуя в воображении нашу будущую квартирку. — Даже если сложить все наши сбережения, приплюсовать к ним подарки на свадьбу…

— Не думай об этом, просто доверься мне. — Он ведет меня в танце так же уверенно, как и по жизни.

— Хм, похоже, я удачно вышла замуж!

— Просто мне хочется, чтобы ты скорее родила мне троих… или пятерых маленьких Салливанов.

Я отстраняюсь, чтобы на секунду взглянуть в его глаза.

— Двух. — Смеюсь. — И только после того, как построю карьеру.

— Трех, — он зарывается носом в мои волосы, как хитрый рыжий кот. — К черту карьеру. Трех маленьких розовощеких карапузов!

— Ты никогда не умел торговаться. — Усмехаюсь.

— Четырех… — Мурлычет, поглаживая спину.

— Хорошо, трех! — Сдаюсь.

— Когда начнем? Сегодня? — Спрашивает игриво.

Поднимаю глаза к вечернему небу и забываю, как дышать. Вечер сегодня волшебный, вокруг такая красота — океан, свежий воздух, ласкающий кожу ветер.

— Я тебя люблю, — говорю тихо.

— Как ловко вы уходите от ответа, миссис Салливан. — Майкл кружит меня, затем останавливается. Мягко целует в губы, а потом еле слышно шепчет на ушко: — Значит, сегодня. Решено.



Но нормальной первой брачной ночи у нас не выходит, потому что умирает мой отец. О его плохом самочувствии после полуночи сообщает нам администратор отеля. Скорая, госпиталь, бессонная ночь, и, наконец, под утро нам говорят, что он в критическом состоянии — неизвестно, сколько еще протянет.

— Онкология, последняя стадия.

Что?!

Я в панике. Ничего не понимаю. Почему он ничего не сказал?

Отец крепился, ничего не рассказывал, чтобы не испортить нам праздник. Прятал обезболивающие, с трудом держался на ногах, но старался улыбаться через чудовищную боль, грызущую его изнутри.

А перед тем, как умереть, папа признался, что обещал себе дожить до того дня, когда передаст меня в надежные руки Майкла. Он взял меня за руку и попросил прощения за то, что не всегда был со мной рядом, а, когда я сказала, что люблю его, закрыл глаза и ушел со спокойной душой.

Как так?

Почему сегодня и сейчас?

Я плачу в полупустом больничном коридоре и вопрошаю Майки, как вышло так, что папа смог скрыть свою болезнь ото всех. Почему вообще уходят люди, и врачи не могут ничего с этим поделать? Что было бы, расскажи он всё нам? Смогли бы мы все предотвратить? Я, как маленькая девочка, хватаюсь за ускользающие возможности, пытаясь вернуть того, кто уже никогда не вернется.

Реву, захлебываюсь слезами, отказываюсь принимать произошедшее и успокаиваюсь только через пару часов, крепко зажатая в объятиях своего супруга. Засыпаю у него на плече и вижу какие-то сумбурные сны, вспышки воспоминаний, а потом вдруг резко вскакиваю, поняв, что происходит то, чего я так сильно боялась — нам придется вернуться домой, чтобы похоронить отца и уладить дела с имуществом. Тысячи ледяных игл впиваются в кожу при одной мысли о том, что там я могу случайно встретиться с Джимми.





Майкл




Дом мистера Кларка встречает нас тишиной и знакомыми запахами, от которых больно екает в сердце.

— Вам не обязательно останавливаться здесь, — напоминает мама. — Идем домой, и я распоряжусь, чтобы нам приготовили ужин.

— Нет, спасибо. — Ставлю чемоданы у двери и наблюдаю, как Элли, оглядываясь по сторонам, робко проходит в гостиную. — Нам будет лучше здесь.

— Что, даже не придешь в собственный дом? — Нетерпеливые нотки, которые ей удавалось сдерживать во время всей церемонии, вновь возвращаются во властный голос матери.

Я оборачиваюсь, чтобы смерить ее упрекающим взглядом: