Их женщина

— Мам, мы придем завтра утром, хорошо? — Тяжело вздыхаю и для пущего эффекта хмурю брови. — Нам сейчас тяжело, мы хотим побыть одни.

— Но Элли могла бы остаться здесь, если она так хочет, а ты…

Сжимаю челюсти, чтобы не взорваться, и делаю глубокий вдох:

— Элли теперь моя жена, мама. Мы не спим раздельно.

— Я поняла. — Она выдавливает улыбку. — Хотела как лучше. Ну… до завтра.

Дверь закрывается, и мы остаемся одни в доме, в котором каждый предмет мебели выглядит ровно так же, как и много лет назад. Кажется, я только вчера встал вот с этого самого дивана, прикрываясь пледом и краснея под изумленным взглядом мистера Кларка.

— Поразительно, — шепчет Элли. — Здесь ничего не изменилось.

— Да, пожалуй. — Соглашаюсь. — Даже жутковато.

Чемоданы так и остаются стоять у двери. Жена варит кофе, а я смотрю в окно на дом напротив. Улыбаюсь, вспоминая, как она забиралась ко мне в спальню под покровом ночи. И как удирала потом рано утром, сверкая голыми пятками, думая, что никто ее не замечает. Но даже почтальон, разносивший газеты, всегда был в курсе ее ночных побегов из дома. Они все осуждали нас, готов поклясться в этом, но никто даже не предполагал, насколько невинно все тогда было между нами.

— Держи, — Элли подает мне чашку с горячим напитком.

— Спасибо. — Целую ее в щеку.

Мы берем наш кофе, идем на веранду и садимся на раскладные стулья. Все в точности так, как было тогда. Тот же закат, те же запахи, тот же стрекот цикад.

— Где устроимся? — Спрашивает она, отпивая из чашки.

Жмурится, обжигаясь.

— В твоей спальне? — Предлагаю.

Накидываю ей на плечи кофту, которую она забыла в кухне.

— Я пока не знаю, хватит ли сил, чтобы войти туда. Там… там все напоминает о тех страданиях, которые я пережила. О тех днях, когда лежала в постели, сотни раз прокручивая в голове случившееся. Там больше напоминаний о Бобби, чем обо мне самой.

— Родная. — Ставлю чашку на стол, тянусь к ней, притягиваю к себе и целую в лоб. — Тогда давай ляжем в гостевой.

— Нужно еще разобрать его вещи. Решить, что оставить себе, что выбросить… — Элли растерянно смотрит на меня. — Я даже не знаю, кому сообщить о его смерти. С кем он общался в последние дни? Я была ужасной дочерью…

— Я все улажу. — Глажу ее по спине. — Церемония прощания, некролог в местную газету, договорюсь обо всем, только не волнуйся.

Она тихонько выдыхает, закрывает глаза и кладет голову на мое плечо.

— Мы продадим дом? — Спрашивает в тишине.

— Как хочешь.

— Мы его продадим. — Берет чашку, пьет кофе, затем шепчет: — Теперь у нас есть средства, чтобы добавить на квартиру на Манхеттене.

Слышу усмешку, срывающуюся с ее губ. Так недалеко и до истерики. Поглаживаю ее плечи, пытаюсь успокоить растущую в ней бурю чувств.

— Думаю, твой отец был бы не против.

— Наверное.

— Он всегда желал тебе самого лучшего.

Мы молчим. Любуемся догорающим закатом.



— Я должен буду позвать его. — Говорю, когда мы, наконец, укладываемся в гостевой комнате на первом этаже.

— Кого? — Спрашивает Элли, когда я обнимаю ее сзади.

— Ты знаешь кого. — Отвечаю я, стараясь не выдать свое волнение дрожью в голосе. — Я про Джимми.

— Да, конечно. — Соглашается она.

Утыкаюсь носом в ее шею.

— Мы с ним обязаны твоему отцу.

— Да. Знаю. — Ее грудь поднимается на глубоком вдохе. — Ты никогда мне не говорил, что произошло в ту ночь.

— Потому что не уверен, что тебе нужно знать это.


— Просто скажи. — Она поворачивается и смотрит на меня в темноте.

Не вижу глаз, но чувствую, как ее взгляд впивается в меня.

— Я… это всё я. Не знаю, как так вышло. Я просто потерял контроль. Мы думали, что все кончено, сожгли одежду, избавились от улик… Боже… Я — просто чудовище, знаю…

Но она не отталкивает меня. Прижимается крепче и тихо шепчет:

— Ты не чудовище.

Целует, а потом засыпает.





Элли




Впервые за все эти годы я вижу его на похоронах своего отца. Он появляется, когда гроб уже опускают в землю. Слежу за деревянным ящиком, который погружается на дно большой ямы, потом перевожу взгляд на живые цветы, которыми устлана по кругу могила, чувствую, как кружится голова и хватаюсь заледеневшими пальцами за локоть мужа.

А потом его голос, ничуть не изменившийся за все это время:

— Привет. — Взрывает мою реальность, заставляя потерять ориентацию в пространстве. — Простите, я опоздал.

Волнение в его голосе заставляет меня вздрогнуть. Не дышу. Мне так страшно поднять глаза, потому что я знаю, что увижу его. Столько лет представляла, как сильно он изменился, рисовала его черты в своем воображении, но все равно не угадала.

— Привет, — мой голос звучит надтреснуто, будто из него вырывается стая ворон.

Джимми совершенно другой, но это он. Его взгляд, его упрямо стиснутые губы, острый нос. Его синева в глазах, которая всегда заставляла меня терять самообладание. Я смотрю на него, словно в зеркало, и вижу там горе — оно написано в каждой морщинке и каждой черточке любимого лица. Он тоже скорбит вместе с нами.

— Мне очень жаль, Элли…

И внутри все сжимается. От этих слов. От звука собственного имени. От вида его рук, тянущихся ко мне. От такого знакомого тепла тела и мужского запаха.

И я падаю в его объятия и чувствую, как растворяется каждая клеточка моего тела. Умираю или оживаю. Не понимаю сама. Это что-то настолько невообразимое, как коснуться вдруг того, чего давно нет. Того, что потерял и не надеялся когда-либо обрести снова.

— Брат. — Звучит его низкий голос. — Соболезную.

И ощущаю, как его рука поднимается с моей спины, и как к нашему объятию присоединяется Майки. Мы стоим возле могилы моего отца и крепко держим в объятиях друг друга. Втроем.

Долго. Очень долго. Будто никого и ничего в мире больше и нет, кроме нас.

А когда мы размыкаем руки, я не могу смотреть в его глаза. Избегаю взгляда. Майкл зовет Джимми к нам в гости вечером, а мне приходится делать вид, что занята собственными мыслями. Тот молчит, словно ожидая, что могу быть против. Но я молчу. Поэтому он соглашается. И это рождает во мне новую бурю эмоций.

— Да, конечно, приходи. — Киваю я. — Посидим, поболтаем.

И впервые ощущаю какое-то странное чувство. Мне будто неловко, что я вышла замуж за его друга. Будто и не было той истории с Мэгги. Будто это я его предала.

— Тогда до вечера. — Бросает он на прощание.

Мы обмениваемся мимолетными взглядами, и оба словно недоумеваем, как допустили все то, что произошло с нами. Мы на секунду становимся влюбленными подростками, которые беззаботно смеялись и так открыто тянулись друг к другу. Мгновение промелькивает и исчезает, точно бабочка присевшая на ладонь, а потом вспорхнувшая в небеса.

А потом весь день я брожу по дому, общаясь с пришедшими выразить сожаление гостями. Говорю с сослуживцами отца, с Лилиан, с соседями и с его благодарными пациентами, а сама вижу лишь образ Джимми, все еще стоящий перед глазами: его уложенные в беспорядке каштановые волосы, красивое и мужественное лицо, горящие синевой на смуглом лице глаза и легкую небритость, придающую ему серьезности и добавляющую возраста.

А едва солнце наклоняется к горизонту, и дом пустеет, является и он сам. Решительным стуком в дверь переворачивает мою устоявшуюся жизнь с ног на голову.

— Посмотри, кто там. — Прошу мужа, делая вид, что расставление чистой посуды по местам самое важное на свете занятие.

— Конечно. — В своем обычном спокойном тоне отвечает Майки.

И мне хочется извиниться перед каждой веснушкой на его любимом лице за то, что мое сердце продолжает что-то чувствовать к другому мужчине.

— Это Джимми. — Сообщает муж, возвращаясь на кухню с бутылкой красного вина. Ставит ее на стол и смотрит мне в глаза.

— Угу. — Выдыхаю я, не скрывая от любимого человека своего волнения. Устало опускаю плечи. — Закуски осталось много. Где расположимся?

Он улыбается, понимая, кажется, мое состояние:

— Не переживай. Все будет хорошо.

Целует меня в лоб. А меня уже трясет от неясного волнения, потому что из гостиной слышатся знакомые шаги.