И прольется кровь
Часть 9 из 34 Информация о книге
– Ни в коем случае. Что она ответила? – «Вот как». – Она ответила «вот как»? – Да. Как думаешь, что это значит, Ульф? – Ну, как сказать. Конечно, это может значить, что для нее это чересчур. «Люблю» – очень сильное слово. Но это может означать, что она подумает над твоими словами. – Считаешь, у меня есть шанс? – Безусловно. – Несмотря на то, что у меня есть шрам? – Что еще за шрам? Он отлепил пластырь ото лба. На бледном кусочке кожи все еще виднелись следы швов. – Что случилось? – Упал на лестнице. – Скажи ей, что ты бодался с оленем, что вы боролись за территорию. И что ты, разумеется, победил. – Ты спятил? Она ни за что не поверит! – Ну да, потому что это всего лишь шутка. Девчонки любят мальчишек, которые умеют шутить. Он почесал верхнюю губу: – Ты сейчас не врешь, Ульф? – Послушай. Даже если у тебя не будет шансов именно с этой Ристиинной именно этим летом, то будут другие Ристиинны и другие лета. У тебя будет полно девчонок. – Почему? – Почему? Я измерил его взглядом. Кажется, он низковат для своего возраста? По сравнению с ростом мозгов у него было много. Рыжие волосы и веснушки, возможно, не будут достоинствами в глазах дам, но ведь это мода, которая приходит и уходит. – Ну, если ты спрашиваешь меня, то я бы сказал, что ты – ответ Финнмарка на Мика Джаггера. – Чего-о? – На Джеймса Бонда. Он непонимающе уставился на меня. – На Пола Маккартни? – сделал я еще одну попытку. Реакции не было. – Битлз. «She loves you, yeah-yeah-yeah». – Не очень-то из тебя хороший певец, Ульф. – Это точно. – Я открыл топку печи, сунул в нее влажную тряпку и натер мокрым пеплом блестящий прицел на винтовке. – А почему ты не в летнем лагере? – Папа на ловле сайды, мы должны его дождаться. Что-то случилось, какая-то морщинка в уголке губ, что-то не так. Что-то, о чем я решил не спрашивать. Я посмотрел на прицел. Теперь, надеюсь, он не будет отражать солнечные лучи, и когда они придут, то не поймут, что я лежу и целюсь в них. – Давай выйдем на улицу, – предложил я. Ветер сдул комаров, и мы сели на солнышке у стены. Когда мы показались, олень отошел подальше. Кнут захватил с собой нож и веточку и тут же начал ее строгать. – Ульф, а Ульф… – Тебе не обязательно произносить мое имя всякий раз, когда ты захочешь что-нибудь спросить. – Хорошо, но, Ульф… – Да? – Ты потом напьешься в стельку? – Нет, – соврал я. – Хорошо. – Ты беспокоишься обо мне? – Просто мне кажется глупым, что ты попадешь в ад и будешь… – …гореть в огне? Он рассмеялся, поднял веточку и начал насвистывать. – Ульф… Я удрученно вздохнул. – Ты что, ограбил банк? – спросил он. – С какой такой стати ты это решил? – Ты носишь с собой большие деньги. Я вынул пачку сигарет и повертел ее в руках. – Путешествовать дорого, – сказал я. – И у меня нет чековой книжки. – И пистолет в кармане. Я покосился на него, пытаясь прикурить сигарету, но ветер не давал пламени разгореться. Значит, мальчишка проверил мои карманы, перед тем как разбудить меня в церкви. – Если у тебя есть наличные и нет чековой книжки, надо быть осторожным. – Ульф… – Да? – Врешь ты тоже не особенно хорошо. Я рассмеялся и спросил: – А чем будет эта веточка? – Румпелем, – ответил он, продолжая строгать. С уходом мальчишки стало спокойнее. Ясное дело. Но я чувствовал, что не стал бы возражать, даже если бы он побыл подольше. Он неплохо меня развлекал, этого у него не отнимешь. Я сидел в полудреме. Сощурившись, я увидел, что олень снова подошел ближе, наверное, уже привык ко мне. Он казался таким одиноким. Обычно думают, что в это время года олени жирные, но этот был тощим. Тощим, серым, с бесполезно большими рогами, которые в свое время наверняка привлекали к нему самок, а теперь только мешали. Олень подошел так близко, что я слышал, как он жует. Он поднял голову и посмотрел на меня. Олени плохо видят, зато хорошо чуют. Он принюхивался ко мне. Я закрыл глаза. Сколько же времени прошло с тех пор? Два года? Год? Парня, которого мне предстояло устранить, звали Густаво. Я нанес удар ранним утром. Он жил один в маленьком, всеми забытом домике, затерявшемся между большими имениями в районе Хумансбюен. Ночью выпал свежий снег, однако днем обещали потепление, и, помнится, я подумал, что мои следы растают. Я позвонил в дверь и, как только он открыл, приставил пистолет к его лбу. Он стал пятиться, я шел за ним. Я закрыл за нами дверь. Пахло куревом и подгоревшим жиром. Рыбак рассказывал, как недавно обнаружил, что один из его постоянных сотрудников, уличный дилер Густаво, утаивает деньги и наркоту. Моим заданием было застрелить его, вот так просто. И если бы я сделал это там и тогда, все сложилось бы иначе. Но я совершил две ошибки: я посмотрел ему в лицо и позволил ему говорить. – Ты меня сейчас застрелишь? – Да, – сказал я, вместо того чтобы выстрелить. У него были собачьи карие глаза и жидкая бороденка, уныло свисавшая с уголков губ. – Сколько тебе платит Рыбак? – Достаточно. Я начал жать на курок. Одно его глазное яблоко задрожало. Он зевнул. Я слышал, что собаки зевают, когда нервничают. Однако курок не поддавался. Нет, не так, это палец не поддавался. Черт. В коридоре позади Густаво я увидел полку, на ней лежала пара варежек и синяя шерстяная шапка.