Холодное блюдо

Ювелир вплыл в лавку, как военный корабль, заваленный награбленной во вражеском городе добычей. В руках – десятка два коробочек, обтянутых тонкой кожей, на которой был вытиснен некий герб, напоминающий герб аристократа.

Конечно, никаким аристократом ювелир не был – это всего лишь цеховой знак, клеймо, которое тот ставит на свои драгоценные изделия. Однако выглядел знак ничуть не хуже того же герба семьи Ангуса и, в отличие от герба какого-нибудь аристократа, был выдан ювелиру за большие успехи в его ювелирном деле, в настоящем деле, а не достался по наследству тупоумным потомкам. Лучшие мастера-ювелиры, как и оружейники, всегда метили свой товар личными клеймами, зарегистрированными в установленном порядке в Управе. За что, кстати, платили очень даже кругленькую сумму.

Коробочки были торжественно расставлены перед клиентом, и через минуту Ангус углубился в разглядывание камней, пользуясь еще одним признаком хорошего, дорогого ювелира – увеличительной лупой, вещью дорогой, редкой и встречающейся не у каждого коллеги мастера Дургана.

Через полчаса Ангус уже осмотрел весь представленный товар и отложил в сторону три перстня – два из серебра, один золотой. Подумал… и отодвинул один серебряный. Все. Выбор сделан. Следующие полчаса прошли в вежливой, но тем не менее жесткой и бурной торговле, во время которой ювелир был пойман на обещании сделать скидку, а еще – вытребована скидка за покупку сразу двух изделий и за «красивые глаза».

К чести ювелира и к некоторому удивлению Ангуса, здешние цены на камни были ощутимо ниже, чем в столице. Возможно, потому, что часть камней, которые поступали в столицу из различных источников, шла как раз отсюда, из окрестностей Ангора. Эти камни старатели мыли в степи на ручьях и речушках ближе к Паграйскому хребту, находившемуся в двух дневных переходах от города. И, само собой, куда еще старатели понесут найденные ими камешки, если не скупщикам и ювелирам, живущим в ближайшем от них городе? Уж не в столицу – это точно. Хочется ведь поскорее выпить, закусить, сходить в бордель, поиграть в кости – чтобы спустить все деньги за считаные дни и снова отправиться в степь на поиски счастья. Чтобы больше никогда не вернуться назад…

Степь – жестокая страна. Голод, холод, жара, безжалостные кочевники – вот что ждет претендента на счастливую богатую жизнь. Тот, кто ищет сокровища, никогда не бывает богатым – это уже такой закон жизни.

В общем, когда Ангус выходил из лавки, его кошель сильно похудел – чистой воды камни стоят хороших денег. Однако камни оказались крупными, их размеры превышали ожидаемые, а кроме того, в тощем кошеле осталось еще достаточно приятных на цвет и вес кругляшков, предоставляющих их владельцу возможность с пользой и удовольствием провести в городе не одну неделю и даже не один месяц, совсем не экономя на еде и питье.

Кроме монет в кошельке лежали два перстня, обошедшиеся во столько же, сколько зарабатывает небольшая деревня за несколько лет. Если только не будет неурожая.

Главное дело сделано, теперь можно отправиться в бордель, чтобы проверить работоспособность некоторых не жизненно важных, но вполне себе дорогих сердцу органов. Проверять их работу наедине с собой, пользуясь картинками из воспоминаний, в принципе тоже не возбраняется, но только если тебе мало лет и нет возможности сделать это с партнером противоположного пола. У Ангуса такая возможность была, так зачем отказывать себе в удовольствии потискать молодую упругую женскую плоть?

Хесс не очень-то был доволен решением Ангуса, но послушно поплелся за ним, лишь заметив, что не сможет охранять своего дорогого учителя, пока тот будет наедине с объектом вожделения, а потому – как бы не случилось каких-либо неприятных происшествий. Это замечание рассердило лекаря и утвердило в желании хоть на часок-другой освободиться от назойливой опеки соглядатая-телохранителя. Что он, ребенок, что ли? Постоять за себя не сможет?!

Уже когда они подходили к дверям шикарного борделя, случилось происшествие, едва не стоившее Ангусу кругленькой суммы и делавшее бесполезным и глупым сегодняшний поход за драгоценными камнями. Конечно же, его обокрали.

Почувствовал он это практически мгновенно – пояс вдруг стал легким, как пушинка, кошель, в котором все еще позвякивали увесистые серебряные и золотые монеты и лежали два драгоценных кольца, обрел ноги, принадлежащие шустрому тощему парню лет двадцати, замелькавшему меж прохожих будто лис, спасающийся от охотников между кочками осоки. Ангус от неожиданности замер, открыв рот, и только разевал его, будто рыба, вытащенная на палубу рыбацкой шхуны, перед тем как ее трахнут по башке деревянной колотушкой.

Спас положение Хесс, который недреманным оком следил за обстановкой вокруг охраняемого объекта. Когда лекаря «случайно» стиснули трое прохожих – двое шли навстречу, один оказался сзади, якобы наткнувшись на неожиданно остановившегося Ангуса, – Хесс все сразу понял. Рука его нырнула в карман, секунду он фиксировал взглядом убегающего воришку, а потом что-то метнул – легким, почти ленивым движением. Воришка упал как подкошенный, проехав по мостовой пару шагов, и уткнулся макушкой в столик уличного торговца пирогами. Хесс тут же легкими прыжками подскочил к поверженному супостату, выхватил у него из-за пазухи кошель Ангуса, поднял с земли что-то круглое, небольшое и сунул эту штуку в карман. Затем вернулся к лекарю и протянул ему кожаный мешочек с ровно обрезанным ремешком крепления:

– Возьми, учитель. И спрячь поглубже. И вообще, я хотел тебе сказать: никогда не носи деньги в кошеле, подвешенном к поясу. Мы… хм… воришки называют такие кошельки «подарок Создателя». Срезать его – пара пустяков. Двое тебя зажимают, один срезает и убегает.

– Что, эти двое были с воришкой?! – недоверчиво протянул Ангус, для которого, честно сказать, подобные откровения явились новинкой. Он не особо разбирался в уличных реалиях, ибо бродить по трущобам и городским улицам не любил и даже брезговал. Чего делать в трущобах блистательному офицеру, аристократу, лекарю императора? Трущобные люди не заказывают лекаря-мага и понятно почему. Так что делать ему в трущобах совершенно нечего. Ну… так было раньше.

Хесс не успел ничего ответить – рядом с ним вдруг выросли два здоровенных плечистых парня, в которых Ангус узнал тех двоих, с которыми столкнулся на дороге во время кражи. Он тут же чутьем беглеца почувствовал запах неприятностей, потянулся за кинжалом, но… не успел.

– Ты чего ребенка обидел, а? Ты зачем ему врезал? Да исчо и обнес? Верни хабар, сучонок! – Громила поднял кулак, на котором был надет здоровенный медный кастет, но не ударил. Как-то странно хрюкнул, глаза его закатились, и он мягко осел в уличную пыль, смешанную с кожурками орехов и затертой соломой.

Второй хотел что-то сказать, открыл рот… и устроился рядом с первым, упав на него крест-накрест, поперек живота.

Ангус не заметил движений Хесса, даже не понял, чем убийца свалил обоих парней, и только когда тот аккуратно убрал в чехольчик на куртке тонкую иглу с темным налетом на самом конце, все понял. Он сам делал этот парализант, наносимый на иглы, звездочки и клинки. Мгновенное действие, паралич мышц – достаточно хотя бы маленькой частичке яда попасть в кровь.

Ценное свойство! Убивать нужно только тех, кого нужно убить. Охранники, слуги и другие свидетели убийства в контракт не входят. Вот если бы за них заплатили – тогда другое дело. А так – пусть живут. Профессионал не оставляет за собой лишних трупов – это закон. Так ему однажды объяснил Леван.

Они поспешили уйти с места происшествия, пока ими не заинтересовалась стража. Ни к чему профессиональному убийце и беглому чернокнижнику встреча с представителями закона, даже если в этом случае Ангус и Хесс выступали в роли жертв. Да и вообще, тот же Леван давным-давно рассказал лекарю, что стражники в бедных кварталах, как правило, сидят на жалованье от преступных сообществ. Воры платят, чтобы им позволяли воровать, ловцы рабов – чтобы не слишком прижимали их промысел, барыги, перепродающие ворованное, платят за то, чтобы стражники закрывали глаза на их «работу». Ну а трактирщики, трактиры которых служат не только для застолий свободных от работы грузчиков и купцов, платят за то, чтобы стражники не слишком часто заходили в их трактиры с проверками и чтобы поскорее бежали на помощь по свистку, когда нужно выдворить разбушевавшегося клиента.

Впрочем, в последнем случае они старались справляться своими силами или силами тех, кто не хотел, чтобы в этом трактире поднимался шум, а именно – силами воров, грабителей и всякой такой преступной мрази. Где, как не в трактирах, устраивать свои сходки преступникам, где еще обмывать удачные дела? Где заливать горе, когда их коллегу поймали «на работе» и укоротили на голову или отправили на императорские гребные суда, чтобы тот сгнил за веслами в течение ближайшего года-двух (большего срока там не выдерживал никто).

– Чем ты его достал? – Ангус покосился на Хесса, шагающего рядом с неизменно кисло-спокойным выражением лица. Тот молча сунул руку в карман и протянул Ангусу небольшой увесистый шарик – такие снаряды метали из пращей армейские пращники. Страшное оружие – шарик, попадая в шлем, делал в нем такую вмятину, что человек терял сознание. Или даже умирал, если попадание было особо удачным. Ангус даже поежился, представив, что ощутил парень, когда этот свинцовый желудь воткнулся ему в затылок.

Не останавливаясь, оба нырнули в дверь публичного дома, скрываясь с глаз возможных наблюдателей, и через несколько секунд оказались в «храме» похоти, представленном полутора десятками разнообразного сложения и расцветки жриц, тела которых едва прикрыты переплетением узких ленточек и дешевой бижутерии, сделанной из меди и покрытой недорогой позолотой.

Впрочем, опытный глаз Ангуса тут же заметил колдовские амулеты, слегка мерцающие в магическом зрении. Обычный человек не смог бы понять, что вот те сережки – на самом деле амулеты, которые уберегают женщину от нежелательного зачатия, а вот этот маленький камешек, вставленный в пупок, бережет плоть от заражения какой-нибудь из дурных болезней, выстроившихся в очередь перед любвеобильным лоном любой из здешних девиц. Без этих амулетов жизнь девушек была бы просто невозможна. Каждая из них пропускала через себя не менее трех – пяти мужчин в день, а самые удачливые, самые красивые – и по десятку клиентов любой степени «свежести» и чистоты. Это Ангус знал прекрасно, хотя никогда не пользовался услугами платных любовниц. Всю жизнь платили ему, а не наоборот.

– Господа! Добро пожаловать! – Хозяйка борделя расплылась в радостной улыбке, будто увидела давних друзей, когда-то потерянных на дороге жизни. Получилось это у нее вполне естественно и даже искренне – когда делаешь подобное самое меньшее десяток лет подряд, сама начинаешь верить, что любой клиент, приносящий тебе деньги, – друг, брат и любимый родич.

Впрочем, хозяйкой Анита Годор была совершенно номинально – будучи членом Братства и покинув список активных Братьев, она заняла выгодный и почетный пост управляющей борделем, тем более что до того она числилась в его штате, будучи для всех непосвященных одной из девушек, обитавших в комнатах этого дворца удовольствий. Быть девушкой для удовлетворения мужчин – это не только и не столько жизненные обстоятельства, это еще и склонность. Анита любила секс, и даже сейчас, когда ей шел уже шестой десяток, нередко пользовалась услугами наемных «жеребцов». Были в борделе и такие – номинально они числились охранниками, а на самом деле время от времени использовались для обслуживания богатых дам (вход с обратной стороны здания) и не менее богатых мужчин, склонных к «экзотическим» утехам.

– Итак, что бы вы хотели получить, господа? – Анита плавным, красивым жестом показала на плюшевый диван возле большого незнакомого растения, росшего в деревянной кадке, и уселась напротив, на другой диван, расслабленно, но очень внимательно разглядывая пришедших гостей. Вернее, одного гостя, бородатого седого мужчину, с лицом, покрытым шрамами, прячущимися в густой полуседой бороде.

Мужчина слегка нервно теребил кончик бороды, из чего Анита сделала вывод, что бороду он отпустил совсем недавно и никак не может привыкнуть к ее наличию. Бросились в глаза его руки, тоже покрытые шрамами – тонкими, почти незаметными. Эти бледные отметины мог различить лишь острый, тренированный взгляд. У Аниты был именно такой взгляд. На шестом десятке она не потеряла ни остроты зрения, ни остроты ума и сразу же сделала вывод: Хесс сопровождает этого человека и то ли охраняет его, то ли стережет, чтобы не сбежал. А скорее всего, и то и другое вместе.

Да, она прекрасно знала Хесса – несколько раз они работали вместе. Более того, некоторое время она была его наставницей – и не только в ремесле убийцы. Ей всегда нравились молоденькие мальчики, пахнущие молочком и сексом…

– А что здесь можно получить, кроме секса? – иронично спросил седой и криво усмехнулся одним уголком рта. Аните вдруг показалось, что одна сторона лица у него полупарализована, как после тяжелой травмы.

– Ну-у… мы стараемся удовлетворить все желания наших клиентов, – широко улыбнулась Анита. – Можно найти и мальчиков. Даже совсем молоденьких, но это будет стоить гораздо дороже.

На лице мужчины мелькнула тень отвращения, он поморщился.

– Я хочу красивую девушку. Умелую девушку. И без заразы! – Мужчина посмотрел в сторону девушек, притихших в десяти шагах от них на огромном длинном диване, установленном в углу этой залы. Они явно прислушивались к разговору и неосознанно поправляли волосы, покусывали губы, чтобы сделать их пухлее и розовее, тихонько теребили соски, добиваясь твердости.

– Все наши девушки здоровы – на каждой из них имеется амулет, уберегающий от заразы и поддерживающий здоровье. Потому наши услуги не так дешевы, как в портовом борделе, где принимают всех без исключения клиентов. К нам приходят обеспеченные господа, желающие получить лучшие в городе услуги за свои звонкие монеты.

Анита нахмурилась и, откинувшись на спинку дивана, скрестила руки на груди:

– Так все-таки, господа, вы будете делать выбор или решили просто поговорить? Услуги наших девушек стоят десять серебряков за час, и каждая из них стоит своих денег. Итак?

– Пригласите их сюда, я посмотрю. Выберу, – пробурчал Ангус, стараясь скрыть дрожь своих покалеченных рук. Нет, не от воспоминания о ранах дрожали руки. Сейчас он чувствовал себя подростком, впервые допущенным до женского тела. И хочется, и страшно, и… немного стыдно. «А вдруг не получится? А вдруг она будет смеяться?»


Хозяйка сделала знак рукой, и девушки мгновенно сорвались с места, выстроились напротив дивана, на котором сидели гости. Черненькие и беленькие, рыжие и шатенки, полные и худые, мускулистые и нежные, даже хрупкие, как цветки, они все доброжелательно улыбались – видимо, так их здесь приучили. И улыбки, пусть в основном и натянутые, неплохо украшали их гладкие молодые лица, подмазанные красками и белилами.

Ангус вдруг подумал о том, что, встреть он какую-нибудь из этих девушек на улице, никогда бы не подумал, что эта симпатичная девица работает в обычном борделе. Например, вот эта, нежная, хрупкая девушка аристократически отточенной внешности. Снять с нее эти ленточки, надеть длинное платье с разрезом на бедре, сделать модную прическу, из тех, что в ходу при дворе, – и все, дочь аристократа, не менее того!

– Ее! – Ангус указал пальцем на «аристократку». – Пусть подойдет!

Девушка подчинилась кивку хозяйки, подошла ближе. Ангус поманил – подошла, едва не касаясь коленей клиента. Он потянул носом, принюхиваясь к запахам, идущим от тела девицы. Пахло молодым женским телом, притираниями, краской для губ – и больше ничем. Ни гнилостного запаха, ни запаха рыбы, не было и запаха пота, присущего не очень чистым, не заботящимся о себе уличным девкам.

Посмотрел на грудь, в лицо и чуть усмехнулся – девушке было лет четырнадцать, не больше. Совсем молоденькая!

Ангус любил молоденьких девушек. Хотя женщины постарше тоже были очень неплохи. У всех свои хорошие особенности – старшие женщины неутомимы в сексе, прощают партнеру неопытность и постельную лень, тут же забирая инициативу в свои опытные и ласковые руки. Молоденькие хороши именно своей неопытностью, нежностью, хрупкостью, компенсирующими неумение и страх, которые заставляют их лежать бревном и только повизгивать в ответ на попытки их расшевелить. Зато, если достучаться до заложенной в них женской страсти, результат бывает просто-таки потрясающим!

Так было с дочерью императора, которую он долго и осторожно учил, как нужно себя вести в постели и как лучше удовлетворять своего партнера к обоюдному их удовлетворению.

– Марита, идешь с господином! – приказала Анита, когда Ангус удовлетворенно кивнул. – Господа, у нас принято вносить деньги сразу. Вперед. Вы готовы оплатить наши услуги? На какое время возьмете девушку, господин…

– Агурнаг. Герард Агурнаг, купец! – представился Ангус после некоторой заминки. Он так разволновался от предвкушения обладания этим молодым телом, что едва вспомнил свое новое имя. И это при его абсолютной памяти!

– Герард, на какое время берете Мариту? – уголками губ улыбнулась Анита, от которой не укрылась заминка гостя. «Он такой же Герард, как я Анита!» – подумала она, и тут же выбросила эту мысль из головы – какое ей дело, по большому-то счету? У всех свои проблемы. Если это человек Братства – ей вообще лучше не замечать некоторых вещей.

– На час достаточно, – кивнул седой и отсчитал из кошеля, извлеченного из внутренностей плаща, десять серебряных монет. – Я готов!

И парочка пошла к лестнице, ведущей наверх, в «комнаты отдыха» – как они здесь назывались. Марита впереди, слегка виляя круглой небольшой попкой, Ангус за ней, сгорая от нетерпения и с тревогой ощущая, что его мужское достоинство никак не отреагировало на вид виляющей впереди задницы «жрицы храма любви». Ну просто вообще никак не отреагировало! Голова хотела! Кровь приливала! А вот лингам… м-да. Нужно надеяться, что девица умеет расшевеливать таких, как он.





Глава 4




Дождь бил по лицу, холодные капли заливались за воротник, но Ангус не поднял капюшона. Он шел, щуря глаза на ветер, высекающий слезы из глаз. Конечно, ветер! Мужчина не плачет! Даже от боли не плачет!

Хорошо, что идет дождь. Слез не видно. Это просто дождевые капли. Просто капли… А он – не мужчина. Не мужчина! И кто-то за это ответит! И он, Ангус, знает кто!

Нет, ну этого и следовало ожидать – зачем поперся в бордель? Времени после пыток прошло еще совсем немного, для того чтобы успели зажить душевные раны, а он, болван, сразу женщину потребовал!

М-да… Девчонка старалась, спору нет. И тело ее как раз такое, какое Ангус всегда и любил, – упругое, молоденькое. Почти детское! Но с формами взрослой женщины. От нее еще пахнет материнским молоком, но тело созрело и любит ласку. Хорошо хоть Ангус искушен в любовных ласках! Пусть это и профессионалка, которая дни и ночи лежит под мужчинами, но Ангус никогда не оставлял женщину неудовлетворенной. Никогда! Пусть основной мужской орган у него пока и не работает, но… можно и по-другому…

Отвратительно. Все – отвратительно! Жизнь его отвратительна! То, что он сейчас делает – отвратительно! И сам он – отвратительный бессильный немужчина! И жить не хочется… Молнией бы пришибло, что ли… надоело все! И все надоели!

До закрытия городских ворот оставалось час-полтора, когда Ангус и его спутник вышли из южных ворот и побрели по лужам, покрывающим утоптанную, скользкую, как мыло, дорогу. Если бы не зашли в бордель, успели бы вернуться до начала дождя, который полил как нарочно задолго до полуночи – обычно в это время года он лил ночью, сезон дождей почти закончился, так какого демона ему лить за два часа до заката? Вероятно, только затем, чтобы нагадить некоему лекарю, недавно опозорившемуся в комнате борделя! Мало было той неприятности, так еще шлепай теперь по лужам, скользи по глине, трясись от попавших за шиворот холодных капель!

Впрочем, тряски как раз никакой и не было. Когда идешь быстро, да еще и в кожаном, промасленном плаще-дождевике, от тебя валит пар, как от кухонного котла с огненной похлебкой. Впору расстегнуть плащ и дать доступ свежему воздуху – толку-то от плаща, если ты все равно мокрый – не от дождя, так от собственного пота, намочившего рубаху.

Однако – нет. Кто-кто, а уж лекарь-то знает, как коварен холодный воздух, приласкавший разгоряченную ходьбой кожу. Заболеть – раз плюнуть, и кто тогда Ангуса будет лечить? Пока что от парней толку мало, самое большее, что сделают – дадут выпить снадобья да накроют одеялом. Что, впрочем, тоже немало. Одному плохо, особенно когда заболеешь…

На воротах их никто не окликнул, даже не посмотрели в их сторону. Дорога пустынна, стражник на стене укрылся под небольшим навесом, спасая доспехи от проливного дождя, и с тоской смотрит на центр города, будто птица из клетки, мечтающая улететь на волю. Ангус его понимал – тоска, а не служба. Для тупых людей, неспособных ни на что иное. Он бы не смог так служить. Помер бы от тоски.

Шлеп! Шлеп! Шлеп!

Ноги скользят, и так это отвратительно, что начинаешь проклинать тот миг, когда решил идти в город! Что, нельзя было подождать еще недели две? Любопытно стало? Захотел узнать о результате эксперимента? Ну, вот теперь и терпи! И глотай дождь пополам с ветром!

Плюх! Поскользнулся и со всего размаху сел на задницу прямо в лужу! Только брызги полетели и ругательства – отборные, сочные!

Что, Хесс, глаза таращишь?! Думал, раз аристократ, значит, матом обложить не может?! Еще как может! Я же офицер! В офицерской академии виртуозы ругательств! Адепты мата! А иначе как управлять солдатами? Эта тупая чернь только и понимает, когда их как следует обложишь! По крайней мере, так утверждал инструктор по строевой подготовке, майор Левенгард. Уж он-то точно был специалистом по ругательствам – так обложит курсантов, только держись!

Впрочем, на него не обижались. Человеком он был добродушным, а еще имел молодую распутную жену, которую, в свою очередь, и вообще – в очередь – имели все курсанты, кому было не лень. И Ангус давно уже подозревал, что не без ведома ее мужа. Ну вот есть такое поветрие в среде аристократов – нравится им смотреть, как чужие мужчины берут их жен! И где лучше всего искать претендентов на лоно любимой? Ну, конечно, в офицерской академии! Молодые, здоровые, охочие до женской плоти парни, «оголодавшие» на своей учебе, – что может быть лучше для страстной, распутной жены?

Эти воспоминания привели Ангуса в еще большее уныние. Мокрый, с грязным задом, только что осрамившийся в борделе – а воспоминания напоминают о том, что ему теперь недоступно!

Кстати сказать, он не любил участвовать в подобных оргиях. Хотя предложений было много, и женщины предлагали очень даже красивые. Нет, Ангус любил интим, уединение, а там что? Красный от натуги, пыхтящий муж, нависающий над любовниками и время от времени приговаривающий мокрым от текущих слюней ртом: «Любимая, тебе хорошо?»

Тьфу одно! Или даже два.

Они шли часа три, не меньше – последний час в полной темноте, и первое падение вспоминалось уже как детская шалость – Ангус умудрился упасть еще трижды, и один раз упал в высшей степени умело – съехал по тропе, как со снежной горки, все-таки сбив с ног неутомимого и невозмутимого Хесса.

Оказалось, что парень весит очень даже недурно – и это несмотря на свою худобу! Когда Ангус подбил ему ноги, Хесс грохнулся на него, попутно заехав локтем прямо в губы (аж искры из глаз!), и проехался на лекаре шагов десять, пока оба они не влетели в ствол огромной сосны, вздрогнувшей от удара двух тяжелых тел. Ребро теперь ужасно болело, во рту был привкус крови, нижняя губа распухла, как кусок теста, и Ангус сейчас не просто ненавидел отдельных представителей племени людей – он страстно желал всему миру провалиться куда-нибудь в Преисподнюю, и что будет при этом конкретно с ним самим, его совершенно не волновало. Плевать! Лишь бы все сдохли!

Теперь Хесс шел впереди, умудряясь не только не падать, но еще и тащить за собой Ангуса, впавшего в полную депрессию и упавшего духом. Тащил Хесс его на буксире, дав в руки палочку, посредине которой был закреплен прочный, очень тонкий шнур. Ангус держался за эту палочку, наступив на горло собственному дворянскому достоинству и утешая себя тем, что он настоящий аристократ, не привыкший бродить темными ночами по грязным тропинкам, а потому нет ничего зазорного, если слуга исполнит свою обязанность и поможет господину избежать излишних затрат энергии. Что это правильно и лучше быть не может.

Главное не думать, что это за палочка и что это за шнурок, хотя с первого взгляда ясно – это вульгарная удавка. И сколько людей было лишено жизни с помощью этой дряни – известно одному лишь Создателю. Нет, еще хозяину удавки.