Холодное блюдо

Леван вышел, унеся с собой завшивленного младенца, Ангус же остался сидеть на стуле, предварительно внимательно осмотрев стол, пол возле стола и свои руки на предмет нахождения мерзких тварей, к которым Ангус испытывал непреодолимое отвращение. Что вообще-то должно было бы быть странно для лекаря. Обычного лекаря, не дворцового.

Вшей не нашлось, и Ангус успокоился, откинувшись на спинку стула и расслабив усталые ноги. Он сегодня набегался вокруг стола, делая снадобья, а ноги так до конца и не окрепли. М-да… если бы он в ближайшее время собрался убежать, точно бы ничего не вышло. Догнать его – раз плюнуть! Леван – как сытый, сильный зверь. Не сойдет со следа. Да и Хесс тот еще… громила. Убийцы, одно слово!

Поморщился. А он-то кто? Неужели не смог бы убедить Левана, что заклинание неопробованное, что скорее всего ничего не выйдет?! Если покопаться в душе и не лгать самому себе… ведь хотелось попробовать! Тщеславие! Никто не смог – а он, Ангус, сможет! И что вышло? Тьфу одно!

Впрочем, а почему тьфу-то? Один ведь выжил! В книге так и было сказано – десять процентов выживания. До десяти процентов, если быть точным. Ну и вот – один ребенок на десяток. Это и есть десять процентов!

Теперь нужно убедить Братство, что больше экспериментировать не нужно. Бесполезный перевод времени и денег. Каждый раб стоит денег, и сколько вот так их губить? Хватит и одного ребенка для воспитания правильного мага. Только нужно именно ПРАВИЛЬНО его воспитать. Сделать из него инструмент. СВОЙ инструмент.

Хм… кстати сказать: а с чего он, Ангус, вообще решил, что эксперимент получился? Откуда знает, что ребенок обладает магическими способностями?! Он ведь его не проверил! А чтобы проверить, нужно сделать амулет. А чтобы сделать амулет, нужен камень. Правильный камень. Значит, нужно пойти в город. И это в ближайших планах.

Так. С этим понятно. Непонятно одно – чем кормить младенца? Ведь он небось с голоду умирает! Когда он ел в последний раз? Чем его вообще кормить, кормилицы-то нет!



Тропинка шла вниз по склону, шагать было легко и приятно – даже на больных ногах. Хорошо, что в эти месяцы много тренировался, да и самолечение не пропало даром. Вполне крепкие ноги – не те, что были прежде, но… ноги. Живой, это самое главное! Пройдет время, утихнут боли, забудутся пытки… нет, вранье! Не забудутся! И не хочется забывать. Надо помнить и раздувать в себе ярость. Холодную, тяжелую ярость, не одурманивающую мозг, наоборот – просветляющую и толкающую на правильные поступки.

Главное – не торопиться! Что говорит пословица? Месть – это такое блюдо, которое нужно есть остывшим? Очень верная пословица! Только бы вот не протухло это блюдо, дожидаясь едока…

Сезон дождей почти закончился, солнце сияет, трава зеленая, будто ее специально покрасили, птички вопят, словно спятили от радости. Оно и понятно, это у человека есть крыша над головой, а мелким тварям только и счастья, что укрыться от секущих струй дождя под широким листом. А ведь надо еще и корм найти!

Ангусу корм приносят в клюве «две птички». Так что он под дождь не вылезал, предпочитая даже тренироваться под уютной крышей дома.

Однако сейчас настал момент, когда нужно выйти в город. Пояс оттягивал мешочек с монетами, большей частью золотыми, на ногах крепкие удобные башмаки. На плечах плащ – дожди-то еще не закончились! И скрытый под плащом длинный кинжал – не меч, но… почти меч. Свой дуэльный решил не брать – по настоятельной просьбе Левана. К чему привлекать внимание дуэльным дворянским клинком? Эдак и стража может заинтересоваться, поспрошать, что и как.

Случись что-то – Хесс в помощь. Он вызвался идти, тем более что у Левана дел по горло и без прогулок в город – младенец требует ухода, а как оказалось, никто, кроме Левана, не может его как следует успокоить. Почему так – неизвестно, но именно Левана тот признал то ли мамкой, то ли отцом. Хотя и это понятно – а кто его первый начал кормить? Само собой, Леван. Это он наварил жидкой каши с молоком, это он пальцем заталкивал в рот младенцу белую, похожую на слизь смесь!

Забавное на самом деле зрелище – розовый, довольный младенец, и над ним перепачканный кашей здоровенный убийца, который как-то криво, но вполне себе счастливо улыбается, наблюдая, как младенец обсасывает его покрытый шрамами палец.

Ангус как-то спросил Левана и Хесса: почему они до сих пор не завели семьи? Детей? Неужели не хочется семьи? И как они вообще обходятся без женщин? Может, им вообще женщин не нужно? А что, Ангус встречал таких… с позволения сказать, мужчин. Среди дворян много таких, что могут не только с женщинами, но и с мужчинами. С точки зрения аристократии, это некий признак принадлежности к элите, мол, только чернь, простолюдины не понимают, как можно получить удовольствие мужчине с мужчиной.

Ангус брезгливо относился к таким людям, хотя и считал, что они полезны, – слабые, извращенные люди всегда полезны. Если знать, как нажать на их больные места, можно заставить сделать все, что нужно манипулятору.

Парни мялись, но все-таки рассказали: оказывается, никто из членов Братства не может завести семьи, пока он не станет хотя бы Младшим Братом. То есть не поднимется на определенную ступень карьерной лестницы. Чтобы стать Младшим Братом, нужно много лет безупречно работать на Братство, и тогда соберется Совет здешнего отделения общества и присвоит Брату новый статус. Этот статус дает прибавку к проценту от прибыли и еще какие-то преимущества, о которых парни выразились туманно и непонятно. Напрямую же расспросить их Ангус не смог. Они просто молчали, не отвечая и глядя в пол, будто не слышали вопроса.

Но на основной вопрос Ангус ведь все-таки получил ответ, как это ни было странно. Что тоже заставляло задуматься о своей судьбе – почему парни с ним так откровенны? Тут только две возможности. Или его собираются принять в Братство – что очень даже сомнительно, взрослыми в Братство не вступают. Или в конце концов его уберут, когда он подготовит себе замену.

Через несколько дней после того, как Ангус приготовил и отдал свое снадобье Левану, тот признался, что остатки снадобья были использованы еще раз. Снадобья и на самом деле хватило бы не меньше чем десятка на три «пациентов», и Ангус уже собирался поинтересоваться, куда делись остатки проклятого зелья. И вот хмуро, глухим голосом Леван сообщил, что ни один «пациент» не выжил. Ни один. Все, что осталось после эксперимента – младенец, спящий в колыбели, принесенной из города заботливым Хессом.

Почему выжил именно этот младенец и стал ли он магом, Ангус не знал. Почему младенец выжил, скорее всего, узнать совершенно невозможно – ну вот такая погрешность эксперимента. Что же касается того, стал ли он магом, Ангус собирался узнать в ближайшее время. Для чего и шел сейчас в город, наслаждаясь прохладой сезона дождей и новыми впечатлениями от прогулки. Что ни говори, а просидеть в стенах дома несколько месяцев – сродни заключению в темницу, такое существование никак не радует сердце человека, долгие годы находившегося в гуще событий и людей. Не сразу отвыкаешь от прежних привычек!

Тропинка сделалась более пологой, и Ангус уже не боялся поскользнуться и прокатиться вниз, заодно сбив подозрительно оглядывающегося на него Хесса. Похоже, что Хесс это самое и подозревал, глядя на попытки Ангуса сохранять равновесие на скользком от дождя черноземном полотне тропы. В конце концов Ангус даже захотел упасть и как следует наподдать ногой в зад этому парню, который шел как лесной зверь, не обращая внимания ни на скользкую дорогу, ни на капель, которая попадала ему за шиворот, если он отводил низко нависшие ветви деревьев.

В этом месте тропа совсем уж заросла густым орешником, но это даже к лучшему: не зная места, найти проход в орешнике не только затруднительно – совсем даже невозможно. Что на руку некоему беглому государственному преступнику, за голову которого обещали сто полновесных золотых монет.

Скоро тропинка незаметно вышла на заросшую травой проселочную дорогу, которая змеилась меж пологих холмов, меж полей, на которых тяжело покачивались мокрые, сочные, зеленые колосья ячменя.

Ячмень – пиво. Парни не раз приносили из города кувшины с пивом, и пиво это было преотменного вкуса. Как ни странно, Ангус, привыкший к хорошему вину, вдруг полюбил пить пиво, не туманящее голову и хорошо утоляющее жажду. Здешние пивовары были лучшими в империи, и здешнее пиво поставлялось даже в столицу.

Кстати сказать, в этом пиве скорее всего была частица магии – только с магией можно сделать самые высококачественные продукты, не портящиеся длительное время. Есть такое заклинание, обработав которым любой из продуктов, можно уберечь его от порчи как минимум на месяц-полтора. Ангус хоть и не занимался таким приземленным колдовством, но заклинание знал. Оно давалось всем армейским лекарям и служило для очищения бинтов от заразной грязи.

Людей на полях не было, что, впрочем, вполне закономерно. Чего им возиться в грязи, когда до времени поспевания злаков еще не менее месяца? Сеют и сажают обычно перед самым сезоном дождей или во время сезона дождей, а когда наступает сушь – собирают урожай.

К южным городским воротам подошли уже к полудню – вышли поздно, но вообще-то и не слишком торопились. Зачем торопиться? Куда?

Очереди на вход никакой не наблюдалось, да и вообще – кроме одной скрипучей телеги, на которой сидел сонный, позевывающий возница, никто не пытался осчастливить город своим желанным присутствием. Не те ворота, чтобы в них втягивался поток купеческих повозок. С этой стороны въезжали только крестьяне из пограничных деревень, везущие в город зерно и мясо, да купцы, которые рисковали отправляться в глухие деревеньки, живущие под постоянным страхом нападения степняков.

Впрочем, был и еще один класс «путников», въезжавших и выезжавших из города через эти ворота, – солдаты. Пограничные разъезды, отряды карателей, гоняющихся за степняками, посмевшими перейти пограничную реку Ангору (по ее имени и назван город), а то и целое войско – когда степняки, обычно раз в десять лет, решали посетить империю и поживиться тем, что влезет в их переметные сумы и волокуши.

Ангус не раз задумывался: зачем крестьяне вообще живут по эту сторону империи, рядом с Падрагской степью, источником беспрерывной боли и страха? Неужели нельзя жить где-то в другом месте? Неужели им не знаком страх смерти? Задавшись этим вопросом, он как-то взялся читать исторические хроники, а также указы императора, касающиеся этих мест, и все понял. Здесь невероятно тучные земли, которые приносили баснословные урожаи. Пастбища, густо заросшие травой, где жирные коровы нагуливали вкуснейшее мясо и давали жирное молоко, из которого делались лучшие сыры в империи!

И самое главное – эта земля принадлежала тому, кто мог ее обработать! Никаких тебе аристократов: хочешь землю – бери ее! Но в случае нападения ты должен встать на защиту этой земли с мечом в руке!

Пахотные солдаты, так называли местных. Обычно эти земли давали бывшим солдатам, отслужившим по контракту не менее десяти лет. Это повелось с давних времен, и никто уже не помнил, с какого времени.

Ангус помнил. Тысяча двести лет – вот сколько времени это длилось, и началось вскоре после того, как был установлен город-крепость на границе степей, Ангор.

Стражников на входе не было – только один, тот, что сидел на крепостной стене и смотрел, не появились ли степняки, свесился через парапет и сонно оглядел двух путников, появившихся со стороны диких степей. Ничего интересного не увидел и снова уселся в тень крепостного зубца, позевывая и грязно ругая судьбу, отправившую его на такую службу. Ну почему бы ему не служить в уличной страже, проверяющей трактиры на предмет безобразий, учиняемых постояльцами и хозяевами, или лавки, где торгуют запретными наркотиками и вином без получения патента на эту торговлю?! Там нальют, тут покуришь, здесь перекусишь – чем не жизнь? А то еще и монетку-другую сунут! А что здесь, на стене? Скука, жара и никаких тебе развлечений!

Ангус проследовал по мостовой, вымощенной круглым камнем, мимо домов, сложенных из красного обожженного кирпича. Стояли здесь и дома, построенные из замшелых, могучих камней, – это уже самые старые, тысячелетнего происхождения. На некоторых до сих пор видны следы пожаров – город три или четыре раза грабили степняки, раз в триста-четыреста лет обретавшие общего вождя, объединявшего всю эту толпу и направлявшего ее на завоевание сытой и слабой империи.

В конце концов оказывалось, что империя если и сыта, то совсем не так уж слаба. Степняков хорошенько били, частенько вдребезги разбивали, и они откатывались в свою Дикую степь, чтобы вновь когда-нибудь ополчиться на «толстых и ленивых» имперцев.

Все набеги, само собой, шли через Ангор – он был первой крепостью на пути захватчиков. И ему доставалось так, как не доставалось больше никому. История пестрила легендами о героических защитниках Ангора, и что в них было правдой, а что ложью – теперь уже не сказал бы никто. Фактом было лишь одно: в этом городе и вокруг него создался некий анклав, в котором людям позволялось немного больше, чем в Центральной империи. Люди, живущие постоянно под страхом смерти, теряют часть страха перед центральной властью, и лучше обращаться с ними помягче, ведь здесь недалеко и до бунта, а бунт в пограничном городе – верный способ получить множество неприятностей, например, от тех же степняков, у которых в городе имелись свои осведомители. В Ангоре налоги в имперскую казну были ниже, чем в центре, налога на пограничные земли не было вообще, ну и было еще несколько мелких налоговых послаблений, дань духу вольницы, владевшему настроениями не только бесшабашной черни, но даже части верхушки городской власти. «До трона далеко, до Создателя еще дальше» – любимая пословица бунтовщиков, скрытых и явных.


Улицы города были на удивление пусты – обеденное время, в которое каждый уважающий себя горожанин или гость города должен сидеть за столом и отдавать должное вкусной еде. Или невкусной, но еде. Обычай такой. В обед даже рабы не работают – многовековая традиция!

Впрочем, ближе к центру улицы стали более оживленными. Если ты занимаешься приносящим прибыль делом, плевать на обед, плевать на обычаи, главное – заработать серебрушку-другую. И в конце-то концов кто-то же должен дать горожанам то, что они будут есть в этот самый обеденный перерыв? Так что голоса разносчиков пирогов, торговцев жареными осьминогами и печеной рыбой сливались с воплями торговцев водой, увешанных кружками и кружечками всевозможных размеров.

Ангус не удержался и купил кружку воды у разбитного парня, выкрикивающего залихватские частушки, в которых тот прославлял свою холодную воду, которую он продает за сущие медяки!

К чести этого парня, вода и взаправду оказалась холодной (даже зубы ломило!), в нее была добавлена капля лимонного сока, так что жажду утоляла просто замечательно.

Лекарь воспользовался кружкой из чистого серебра, что обошлось ему на один мелкий медяк дороже. Однако он знал, как легко поймать заразу, выпив из дешевой глиняной или медной кружки, которой попользовались до него десятки, а то и сотни людей. Уличные разносчики обычно мало заботятся о том, чтобы как следует отмыть кружку от чужих губ, а серебро, и это давно известно, убивает всяческую заразу. В серебряных кубках вода стоит много дней и даже не портится! Почему – никто не знает. Такая вот магия серебра.

Само собой, все лавки открыты, что привносит свою долю в уличный шум и гам – на пороге или перед лавкой обычно стоят зазывалы и, стараясь перекрыть вопли разносчиков еды, истошно голосят: «Господин! Лучшие башмаки в городе! Да что в городе – во всей империи! Господин! Лучшая одежда! Лучшие швеи на всем свете и за сущие копейки! Лучшее оружие! Лучшие девки!»

Тут Ангус поднял голову и с интересом посмотрел – что там за лучшие девки? Они как раз высовывались из заведения, свесившись на улицу по пояс и выставив на всеобщее обозрение совсем не маленькие достоинства, да еще и потряхивая ими в воздухе, будто торговка, продающая дешевое мясо. Ангус поморщился, но на заметку себе взял – в конце концов, он уже несколько месяцев без женщины! Нужно же опробовать вылеченный мужской причиндал? Эдакая проверка эффективности собственной работы, ради медицинского эксперимента!

Но основная цель – не бордель. Цель – лавка ювелира. Самого лучшего ювелира!

– Хей, хей, дорогу! – Свист кнута, боль обожгла спину! Рука дернулась туда, где обычно висел дуэльный меч, но кто-то железной хваткой вцепился в плечо и отбросил к стене дома. Мимо пронеслась карета. За ней – двое верховых, вооруженных сверху донизу, в блестящих кольчугах и шлемах с плюмажами.

– Учитель, не забывай – ты не аристократ! Ты просто прохожий, который мешает аристократу проехать по улице! Понимаешь?

Хрипловатый низкий голос Хесса пробился через ярость, затопившую мозг, и Ангус сдулся, как проколотый рыбий пузырь. Действительно, какого демона он себя едва не выдал?! Рука тянулась за оружием! А простолюдин, напавший на аристократа с оружием, не удостаивается дуэли! Его просто-напросто убьют, тут, на улице, ни на секунду не думая о последствиях. Да и последствий никаких не будет!

Аристократ имеет право зарубить любого простолюдина или раба, если тот угрожает его жизни, здоровью или чести. Без суда, без каких-либо особых последствий (самое большее – заплатит хозяину крестьянина или простого раба символическую плату за испорченное «имущество»). Другого аристократа – нет. Там уже дуэль. Хотя… всякое бывало. Можно ошибиться и принять власть имущего за простолюдина. Тогда придется оправдываться: мол, откуда я знал, что это аристократ? Настоящие аристократы не одеваются в одежду простолюдина, не ходят по городу пешком!

В общем, как и всегда: у кого больше денег, тот и прав. Денег и власти. Что, впрочем, часто одно и то же.

Когда проходили через базарную площадь, Ангус обратил внимание на человека с бляхой служащего Управы на тощей шее. Он клеил на тумбу указов какой-то плакат, и два стражника стояли рядом, поглядывая на собравшихся вокруг зевак. Ангус подошел поближе и с ужасом обнаружил на плакате свою физиономию и рядом – описание всех гнусностей, совершенных беглым преступником! И награда была уже не сто, а двести золотых!

– Двести золотых! – непроизвольно вырвалось у него из самой души, и служащий, услышав его выкрик, довольно хохотнул:

– Эй, старик, решил получить награду за чернокнижника?! Да он тебе сердце вырвет и снадобье приготовит – от поноса! Ха-ха-ха… двести золотых решил получить, да?!

В толпе захихикали, а кто-то за плечом Ангуса завистливо, с сожалением протянул:

– За двести золотых рыбацкую лодку можно купить, да еще и погулять как следует! Эх, знать бы, где этот чернокнижник прячется, я бы его своими руками! Приволок бы в Управу – отдай денег и не греши! Только дураки они – чего чернокнижнику делать здесь, в заднице мира?! Он где-нибудь в столице заныкался! А тут ему делать нечего, идиоты!

– Поговори мне! – Служащий нахмурился и сделал угрожающий шаг к толпе, чем совершенно никого не испугал. Уж больно убогим и тщедушным был служака.

Ангус не стал дожидаться окончания свары, медленно выбрался из толпы и побрел дальше, не чуя ног, сделавшихся ватными. Он почему-то испытал потрясение, увидев на плакате свою физиономию – молодую, сытую, красивую. Огладил бороду, вдруг вспомнив слова служаки, и, увидев дверь в цирюльню, решительно повернулся и вошел, не обращая внимания, идет ли следом Хесс. Конечно же, идет словно тень, ни на шаг не отстает.

Толстый, улыбчивый цирюльник встретил Ангуса так счастливо, будто встретил давным-давно потерянного брата, усадил в кресло, потирая пухлые руки, и минут десять дотошно выспрашивал, что хочет получить такой хороший клиент. Когда «хороший клиент» отказался от умащивания благовониями (всего за три серебряка!), от массажа лица (всего за один!), от выдергивания зубов (вырву – вы только засмеетесь, так не больно!) – цирюльник слегка увял, но вскоре воспрянул духом и яростно защелкал ножницами, ровняя бороду и волосы клиента. Ангус же с тоской и облегчением смотрел в зеркало, стоявшее на столике перед ним, и видел совершенно седого старика, борода которого не могла скрыть шрамов, перекосивших лицо до полной неузнаваемости. Никто теперь не смог бы заподозрить в этом уродливом старике бывшего блестящего офицера, лекаря его императорского величества.

Бороду сбривать, само собой, не стали, только подровняли. Как и длинные седые патлы. Собрал в воинский хвост, и все. Голову еще помыли. Выглядеть стал уже не так дико, хотя прежнего Ангуса в нем не узнал бы почти никто. Если только самые, самые близкие. Те, кто знали его голос, запомнили его глаза, ну и… другие части тела.

Впрочем, тело тоже изменилось. Исчез лишний жирок, нагулянный за время сытой жизни, да и на коже некуда было ткнуть, чтобы не угодить в шрам. Особенно досталось спине, с которой ленточками срезали кожу, удивляясь тому, что «пациент» почти не реагирует на боль (тогда Ангус уже впал в транс, отодвинув от себя болевые ощущения и вообще все ощущения).

От цирюльни до лавки ювелира, в которую его вел Хесс, было уже недалеко. Они шли еще минут пять, чтобы оказаться перед большим серым каменным домом, сложенным из крупных каменных блоков, – от этого дома исходило ощущение незыблемой мощи, эдакая крепость в крепости! Что и немудрено – при очень даже беспокойном занятии владельца дома. Известно, что, как только в городах вспыхивают беспорядки, люди в первую очередь громят лавки с товаром. И какие среди лавок первые примут на себя удар толпы? Само собой, те, где товар стоит дороже и размером поменьше, – ювелирные. А значит, нужно укреплять лавку, превращая ее в настоящую маленькую крепость, что и было сделано мастером Дурганом – имя этого славного ювелира было начертано на красивой, дорогой вывеске, указывающей на род занятий владельца. А еще на ней красовалось ожерелье из камней, сверкающих на стройной шее прекрасной дамы.

Стальная дверь, прикрывающая вход в лавку и вделанная в толстую стену, была открыта, вторая, деревянная, украшенная узорами и обработанная корабельным темным лаком, прикрыта, и возле нее стоял здоровенный детина в кольчуге, в руке – окованная железом дубинка. На могучем теле охранника лавки (а это явно был именно охранник, судя по скучающему лицу и острым взглядам, жалящим каждого, кто приближался к двери) висели короткий широкий меч, кинжал, а к сапогу сзади крепилась рукоять засапожного ножа. И скорее всего, имелись и еще средства лишения человека жизни и здоровья, но только до поры до времени скрытые под широкой одеждой парня, выглядевшего грозно, как и подобает охраннику важной персоны.

Ангуса он внимательно осмотрел снизу доверху и, хотя не был удовлетворен видом праздношатающегося старика, явно не подходящего на роль покупателя ожерелий для прекрасных дам, пропустил его в лавку, отодвинув в сторону свой тяжеловесный корпус, напоминающий о бортах боевых кораблей. Пропустил – и зашел следом, ну так, на всякий случай. Все-таки незнакомый человек – чего от него ждать? Хесса, который шел следом за Ангусом, он не удостоил даже взгляда – так, покосился, будто на коровью лепешку, да и забыл о его существовании. Скорее всего, принял парня за слугу этого наглого старика. За безобидного неуклюжего парня, от которого не стоит ждать неприятностей – его щелчком можно перешибить.

Приказчик в лавке не бросился навстречу покупателю и поэтому тут же потерял уважение в глазах Ангуса: продавец должен нутром чуять денежный мешок на поясе клиента. Вот столичные купцы, те великолепно чуют потенциальную «жертву» и, даже если она придет к ним одетая в мешок и деревянные ботинки, примут с распростертыми объятиями. Тысячелетия потомственной торговли сделали из них людей, за сто шагов чующих запах монет. В этом Ангус убеждался не раз и не два. Такого приказчика они никогда бы не стали держать на этом месте. Выгнали бы взашей.

Он нашарил глазами кресло, стоящее возле полированного стола, и, не глядя на полки вдоль стен, на которых лежали сотни разнообразных побрякушек, уселся в это самое кресло, заложив ногу за ногу и презрительно уставившись на приказчика, ошеломленного наглостью посетителя. Когда тот опомнился и, запинаясь, спросил: «Что угодно господину?» – Ангус холодно и твердо ответил, что угодно ему говорить с хозяином или с тем, кто умеет встречать потенциального клиента, а не находится в лавке только для мебели.

Выслушав эту тираду, приказчик скрылся за дверцей, что находилась в дальнем углу лавки, и через три минуты вернулся с мужчиной лет пятидесяти, утирающим рот кружевной белой салфеткой. Салфетка эта была белее, чем носовые платки многих аристократов, которых в своей жизни видел Ангус, а потому он решил, что дела у ювелира идут очень хорошо, ведь только богатый человек может себе позволить вытирать рот салфеткой с бербанскими кружевами.

– Что угодно господину? – спокойно и дружелюбно спросил ювелир, не глядя на облачение потенциального клиента и сосредоточившись только на его лице, точнее, на глазах. И это понравилось Ангусу. Вот теперь перед ним был типичный представитель торгового сословия, понимающий толк в том, как надо обслужить клиента.

– Прошу прощения за поведение моего… хм… помощника, он еще молод и глуп, не всегда знает, как себя вести. Впрочем, это и моя вина – ведь это мой работник! С меня хорошая скидка – если вы пожелаете что-то здесь приобрести. Итак, господин, слушаю ваши пожелания!

Ангуса так и подмывало сказать: «Желаю, чтобы вы уволили этого болвана!» – но вслух он сказал совсем другое:

– Мне нужен перстень с розовым, лучше красным алмазом. Небольшой бриллиант меня устроит. А еще такого же размера перстень с изумрудом. Чистота камней должна быть безупречна, никаких вкраплений, трещин и подобной пакости. И еще – не нужно предлагать вместо изумруда зеленый сапфир. Вы только потратите свое и мое время.

– О! – приятно удивился ювелир. – Господин разбирается в камнях? Какого точно размера вам нужны камни? В какой оправе? Золото, серебро? Может быть, темный камень? Сейчас очень модны перстни с темными камнями в качестве оправы. На темном цвет бриллианта кажется еще более ярким и сочным!

– Мне все равно, какая оправа, – пожал плечами Ангус. – Изумруд можно и в серебре… даже лучше в серебре. Бриллиант – тоже. Главное, повторю, их чистота. Оправа вторична. Размер… хм… от вот такого, – он показал величину, зафиксировав расстояние между большим и указательным пальцами, – и выше. Зависит от той цены, которую вы мне предложите.

– Подождите, пожалуйста, сейчас посмотрим! – Ювелир направился к двери, и уже на пороге приказал: – Войтек, налей господам холодного сока! Разве не видишь – они запыхались?! Когда ты научишься как следует встречать клиентов, болван?!

Ангус отмахнулся от кружки, протянутой ему угрюмым приказчиком, похоже, сыном ювелира, а Хесс взял ее и выпил до дна, сохраняя на лице маску благодушного простачка. Он во все глаза пялился на разложенную по полкам бижутерию, и на лице его был написан восторг идиота, всегда мечтавшего заполучить что-то такое блестящее, чем можно похвастаться перед сисястыми дворовыми девками. Кстати, Леван тоже неплохо умел прикидываться деревенским дурачком, хотя оба были неплохо образованны, грамотны – на удивление Ангусу, прежде считавшему членов Братства тупоумными убийцами, не более того.