Эксперимент «Исола»

Мне трудно было понять, на что жалуется “предприниматель”. Мое жилище не отличалось роскошью, но оно было чистым, красивым и опрятным; и мебель, и обивка выглядели безобидно-простыми, но при более внимательном осмотре оказались высокого качества. Кресла, обтянутые коротким мехом, обивка из “Свенск Тенн”[6], изящные столики из дорогого светлого дерева. Здесь не было ничего дешевого или случайного. В холодильнике обнаружились минеральная вода, орехи, шоколад и маленькие бутылочки – крепкое спиртное и вино известных шведских и заграничных марок. Каждая мелочь шептала одни и те же слова: качество и деньги. Одно кресло здесь стоило больше, чем вся мебель, имевшаяся в распоряжении какой-нибудь кызылкумской семьи. А может, и все их жилище. Я выглянула в окно. За домом скала уступами спускалась прямо в море. Восточнее дома земли даже не было видно, западнее полоска берега уходила во что-то вроде пещеры. Поодаль торчала из воды целая челюсть гранитных клыков. Я припомнила по карте очертания залива; секретарь упоминал, что иногда, при безветрии, в залив можно войти на лодке. В противном случае рискуешь разбиться о скалы. Сам по себе остров был небольшой. Мало где можно высадиться, мало где спрятаться. За исключением дома, где укрытий полно. Я сняла мокрые кроссовки и поставила их перед огнем, потрескивавшим в открытом камине в торцовой стене, улеглась на кремовое покрывало кровати и уставилась в стену, пытаясь догадаться, где расположены камера и глазки для подсматривания. Под потолком тянулся темный узорчатый плинтус под лепнину – он легко мог бы маскировать небольшую камеру. Отверстия обнаружить оказалось труднее, хотя в конце концов я и их нашла – черные дырочки в нижней части картины, висевшей на стене. Встав с кровати, я подошла к стене и заглянула в дырочки, но увидела только темноту. Я представила себе, как секретарь стоит там, за стеной, и смотрит на меня своими бледными, как у ночного животного, глазами. Я снова легла на кровать и погладила вытканные на покрывале клетки, пытаясь обдумать ситуацию. Меня тревожило, что Генри на острове. Одно дело – утаивать информацию и разыгрывать любительский спектакль перед чужаками, а вот давать такое представление перед кем-то, кого ты знаешь – куда сложнее. Но больше всего меня беспокоил вопрос, зачем здесь Генри. Он действительно один из кандидатов? Я слышала от кого-то из общих коллег, что на новом месте работы у него все хорошо, но действительно ли Генри настолько хорошо показал себя, что его отобрали для возможного участия в проекте RAN? Мысли у меня в голове скакали без всякого порядка, и чем больше я пыталась размышлять, тем тревожнее мне становилось, так что я встала, поискала в сумке какую-нибудь пристойную обувь, причесалась, вышла на лестницу и спустилась в салон.



Почти все уже собрались. В одном углу салона Франциска Шееле вела беседу с мужчиной из комнаты напротив моей. В другом углу сидел на диване и говорил с Катей Иванович тот, пожилой. Генри, устроившийся рядом с ними, заинтересованно кивал. Когда я вошла, он даже не взглянул на меня. Я остановилась у двери и оглядела собравшихся. Скользнула взглядом по стене, пытаясь определить, где я только что стояла, заглядывая в салон через глазок. Позади меня на лестнице послышались шаги; я обернулась и увидела секретаря и Председателя – они спускались, болтая с женщиной моего возраста. Она прошмыгнула дальше, а Председатель и секретарь остановились посреди салона; разговоры тотчас смолкли, все взгляды устремились на них. Председатель откашлялся.

– Добро пожаловать! От имени Министра хочу сказать: мы рады, что вы согласились приехать сюда и принять участие в первом этапе отбора на должность. Сейчас я перейду к расписанию, но сначала хочу попросить вас об одном: не обсуждайте друг с другом, почему вы здесь! Возможно, просьба покажется вам странной, но могу заверить: у нас есть веские причины просить вас об этом. Абсолютная секретность – ключевое понятие для должности, ради которой вы здесь собрались, так что просто поверьте мне: обсуждения категорически запрещены.

Председатель задержал свой полный доверия взгляд поочередно на каждом из нас, словно чтобы закрепить договоренность, а потом продолжил:

– В остальном вы вольны общаться друг с другом как и сколько хотите. Все вы люди яркие и многогранные, каждому есть о чем рассказать, и, полагаю, вы без труда найдете общий язык. Я подумал, что для начала мы представимся друг другу; постараюсь не затягивать. Пробелы вы без труда заполните за вечерней трапезой.

Председатель требовательно взглянул на секретаря, и тот заговорил:

– Здесь присутствует женщина, которую едва ли нужно представлять, все мы видели ее по телевизору. Приветствую вас, Франциска Шееле!

Франциска, сделав шажок вперед, одарила всех и каждого королевской улыбкой – среди восхищенных взглядов она чувствовала себя как рыба в воде.

Секретарь еще какое-то время распространялся о ее заслугах и превосходных качествах. Потом он переключился на мужчину из комнаты напротив моей, и я удивилась, как могла не узнать его. Юн фон Пост был одним из богатейших людей страны, он сделал свое предприятие по продаже дешевой пластмассовой мебели одним из самых крупных и доходных в Швеции. Несколько лет назад его фамилия постоянно фигурировала в газетных списках “самых успешных”, “самых удивительных”, или, коротко говоря, “самых богатых” людей. Но потом он внезапно покинул большинство своих постов и остался, насколько я знала, в правлении пары предприятий. Ходили слухи о каком-то скандале, и теперь, когда я увидела фон Поста, эти слухи показались мне не вполне безосновательными. Весь он, несмотря на дорогую одежду и загар, был какой-то потертый; с тех пор как он в последний раз попадал в газетные анонсы, он прибавил, должно быть, килограммов двадцать. Похоже, как минимум десять из них пришлись на лицо – оно было болезненного красно-лилового оттенка. Фон Пост поднял руку в сдержанном приветствии, словно благодарил пропустившего его водителя.

– А вот и Катерина Иванович, – продолжил секретарь. – Она единственная, кто приехал сюда, так сказать, не за работой, а на работу. Она здесь ради вас, ведь вам придется провести здесь пару суток, полностью отрезанными от внешнего мира…

– Я, кстати, категорически не понимаю, зачем понадобилась эта изоляция, – вклинилась Франциска Шееле с безапелляционностью человека, которому десятилетиями платили за то, чтобы перебивать собеседников.

Секретарь нервно взглянул на Председателя, и тот сейчас же заговорил:

– Дорогая Франциска, вы знаете, как я уважаю ваше мнение, но, может быть, сейчас вы смогли бы довериться нам? Хотя бы ради меня?

Председатель взмахнул руками и почтительно посмотрел на Франциску Шееле, а я еще раз подумала, каких высот он достиг в человековедении. Сейчас он сумел донести до Франциски, что оба они понимают, какая глупость – играть в скаутов с другими взрослыми, но здесь такие правила, так что обоим придется подчиниться. И это сработало. Франциска едва заметно пожала плечами, милостиво взглянула на Председателя и тем удовлетворилась. Секретарь продолжил представлять Катю:

– Присутствие врача здесь, на острове – это, как я уже сказал, для общей пользы. Полностью оборудованный медпункт находится в подвале; там же – наш единственный радиопередатчик. В первую очередь мы будем пытаться решить возникшие проблемы здесь, однако в особо тяжелых случаях Катерина сумеет вызвать помощь. Но вы ведь будете заниматься не скалолазанием, так что… Позвольте мне все же сказать, что Катерина Иванович имеет непосредственное отношение к проекту RAN с самого начала.

Катя, пока секретарь пел ей хвалы, сидела со смущенным видом. Похоже, быть в центре внимания нравилось ей значительно меньше, чем предыдущим участникам.

Потом секретарь представил нам полковника Пера Улофа Энмарка. Перечисление заслуг полковника заняло изрядно времени: служба безопасности во время Первой и Второй холодных войн, работа в разных странах, различные поручения тут и там. Я слушала вполуха, ища в Энмарке признаки того, что секретарь рассказывал о нем раньше; теперь-то я знала, что в комнате на нижнем этаже живет полковник. Значит, это он всего через несколько часов найдет меня убитой.

– И наконец, Генри Фалль, – объявил вдруг секретарь, и я очнулась. – Специалист по психологическим стратегиям, наша организация высоко ценит его.

Генри, пока секретарь расписывал его заслуги, улыбался легкой безучастной улыбкой. Теперь, когда остальные тоже смотрели на него, я позволила себе присмотреться к нему внимательнее. В последний раз я видела Генри больше двух лет назад. Он выглядел как обычно – может, седины в волосах прибавилось, и под глазами залегли круги. Секретарь кашлянул и начал новую речь:

– И последний, но не менее важный член группы. Может быть, кто-то из вас узнал Анну Франсис?

Он перевел взгляд на меня; я не отрывала глаз от ковра, пока секретарь распространялся о моих неоценимых заслугах перед Союзом, о моих кызылкумских подвигах. Наверное, только мне показалось, что он при этом сохранял ироничный тон. Когда секретарь закончил, я подняла глаза, чтобы посмотреть на реакцию остальных. Встретила взгляд Полковника – теплый и приветливый, а вот Франциска Шееле демонстративно отвернулась, когда я взглянула на нее. Генри внимательно смотрел на секретаря; тот хлопнул в ладоши:

– Ну, полагаю, все?

– Нет, не все.

Все взгляды обратились к дивану, с которого поднялась та самая женщина средних лет в практичных ботинках.

– Может быть, я представлю себя сама, раз вы про меня забыли? Меня зовут Лотта Коллиандер. Или меня исключили из группы? Может быть, мне уехать домой? – Она рассмеялась, но смех прозвучал как лай.

Секретарь беспомощно взглянул на Председателя; оба, перебивая друг друга, принялись извиняться и объясняться. Разумеется, она не поедет домой, разумеется, они вне себя от смущения. Как они могли ничего не сказать о ней! Лотта пыталась сохранить невозмутимый вид, словно дело яйца выеденного не стоит, но по красным пятнам на ее шее я поняла: она унижена, она злится. Списком ее заслуг пренебрегать не стоило: специалист по набору персонала, руководитель отдела кадров нескольких крупных предприятий, две докторские степени – по экономике предприятий и по психологии, плюс военное звание. Я никогда еще не слышала о человеке, который столь блестяще справлялся бы со всеми своими обязанностями.

– Надеюсь, вы все же решите провести первые несколько дней здесь, и прошу простить моего секретаря – он иногда немножко торопится, – заключил Председатель. Секретарь, стоявший рядом с ним, дернулся, как от удара.

Лотта Коллиандер кивнула и молча села, но едва Председатель отвернулся, она, словно защищаясь, скрестила руки на груди.

– А теперь пройдемся по расписанию ближайших двух суток.

Секретарь потянулся за стопкой черных папок с написанными на них именами и начал раздавать их. Председатель продолжал:

– Все, что вам надо знать, находится в папках, которые вы сейчас держите в руках. Они содержат личную информацию, так что не разбрасывайте их по всему дому. Завтра вас разделят на группы, и вы начнете выполнять здания, большинство – теоретического характера, но некоторые, я бы сказал, более… практические? Более подробную информацию вы найдете в папках. Остаток сегодняшнего дня вы можете посвятить знакомству друг с другом – полезное дело, учитывая ваши завтрашние задания, так что не упускайте случая. Сегодня вы ужинаете вместе, еда и напитки находятся на кухне на этом же этаже, а также в примыкающем к нему винном погребе. На кухне же вы найдете запас продуктов на несколько дней, и поверьте, мы вас основательно побаловали. Никто не уедет отсюда голодным, но готовить придется самостоятельно – смотрите на это как на упражнение по сотрудничеству! А теперь… – Председатель повернулся к секретарю – …нам пора возвращаться на материк.



Я не пошла к причалу с остальными, а осталась в салоне. В окно я видела, как Председатель вместе с Франциской и фон Постом прошагали к лестнице, ведущей к причалу. Насколько я могла судить, исходя из своего короткого знакомства с ними, они опять жаловались на условия. Франциска мелко семенила в черных сапожках на высоких каблуках, и казалось, что ветер вот-вот подхватит ее, поднимет в воздух и понесет над морем. После первой группы появились секретарь с Катей. Полковника и обидчивого кадровика Лотты нигде не было видно.

– Значит, ты здесь.

Я не услышала, как он подошел сзади. Рефлекторно обернулась. Генри смотрел на меня со своим обычным нейтральным выражением.

– Ты тоже. Давно не виделись! Как ты?

Генри проигнорировал мои любезности.


– Думаю, остальным не обязательно знать, что мы знакомы.

Он сунул руки в карманы брюк и посмотрел в окно поверх моей головы, все с той же невыразительной миной. Тон у него был будничный, словно мы просто болтали о пустяках.

– Почему?

– Это даст нам преимущество, тебе так не кажется?

– Ты о чем?

Генри рассмеялся, блеснув ровными белыми зубами, и повернулся ко мне.

– Ты что, никогда не играла в “Стратегию”? Тайные союзники – это же альфа и омега.

– Значит, мы должны образовать секретный альянс – ты и я?

– Думаю, да.

Генри взглянул мне прямо в глаза.

Однажды, в детстве, я получила открытку от Нур – яркую переливающуюся открытку: шезлонг на берегу. Если наклонить открытку под определенным углом, в шезлонге появлялся счастливый кот в солнечных очках, с поднятой в веселом приветствии лапой. Генри был как такая открытка – понаклоняй слегка, и картинка изменится, ты увидишь что-то, чем трудно управлять, но оно покажется, только если смотреть в нужную минуту и под нужным углом. И совсем как раньше, когда мы работали вместе и он иногда показывал отблеск своего тайного “я”, у меня в груди взмахнула крыльями маленькая бабочка.

– Хотя, – Генри снова повернулся к окну, – ты, может быть, мне не доверяешь?

У меня пересохло во рту; я помолчала, думая, как лучше ответить на такой вопрос.

– Да нет, – сказала я через пару секунд, – доверяю.

– Значит, вот и наш секретный альянс, – заключил Генри все тем же легким тоном, словно сам не знал, шутит он или нет.

– Ладно.

Я вытянула вперед большой палец. Генри коротко рассмеялся и протянул свой палец. Мы чуть торжественно соединили пальцы в знак нашего союза, а потом Генри убрал правую руку в карман и продолжил молча смотреть в окно. Я так и стояла рядом – и тоже смотрела в окно, думая обо всем, о чем я никогда не смогу ему рассказать. Наконец я не удержалась и спросила:

– И что означает наш тайный пакт?

Генри не отрывал взгляда от серого моря, где, мы видели, катер с Председателем и секретарем на борту уже разворачивается к материку.

– Посмотрим, – ответил Генри. – Посмотрим.



Извинившись, я заторопилась к себе в комнату. Там я, не разуваясь, улеглась на кровать и уставилась в потолок. Все выходило еще непонятнее, чем я думала. Держаться подальше от Генри представлялось мне самым безопасным, но и самым трудным, а может, и не самым разумным. В его словах была какая-то правда – кажется, я попала в ситуацию, где мог понадобиться союзник, и если я хочу в ближайшие несколько часов казаться настоящим участником группы, то лучше всего подыграть Генри. Но в Генри было что-то, отчего я вела себя, как страдающий от нехватки внимания ребенок, который готов плясать со штанами на голове, лишь бы на него посмотрели. Я понимала, что с Генри у меня так было с того самого электронного письма. Каждый раз, когда я заговаривала с Генри, я начинала придираться к себе. Не занудный ли у меня голос? Достаточно ли я весела? Говорю слишком много? А может, слишком мало? Рядом с ним я теряла способность быть нормальной, потому что не знала, какой он меня видит. Может быть, я никогда не знала этого по-настоящему и, может быть, именно поэтому не могла избавиться от мыслей о нем.

Я потянулась за папкой, которую дал секретарь. В ней оказалось сорок абсолютно чистых листов бумаги. Какое-то время я таращилась на них. Неужели такие же папки получили и остальные гости? Потом я достала из сумочки ручку и какое-то время записывала все, что мне уже довелось узнать из документов, которые секретарь заставил меня заучить наизусть. А потом я добавила собственные наблюдения, сделанные во время встречи перед ужином. Я извлекала из памяти все возможные подробности: интонации, взгляды и мои собственные мысли – то немногое, чему удалось застрять у меня в памяти. Работая, я поняла две вещи. Первая – насколько не похожи друг на друга собравшиеся здесь люди. Я и раньше думала, что общество подобралось своеобразное, но теперь поняла это со всей очевидностью. Ни Председатель, ни секретарь так и не сказали, для какой работы отбирают этих людей и в чем она состоит, но трудно было представить себе, что есть в мире должность, для которой подходили бы все эти люди. Телеведущая, старый военный, руководитель предприятия, марафонская бегунья, она же – звездный кадровик… Потом мне пришло в голову, что общая черта у них все же есть. Они все привыкли контролировать, и контролировать других. Я поняла наконец, как в эту компанию вписывается Генри. Это привело меня ко второму прозрению: в материалах, которые мне разрешили просмотреть в кабинете секретаря, о Генри не было никакой информации. Никакой информации, которая, на мой взгляд, соответствовала бы его биографии. Так что я знала не больше и не меньше, чем знала о нем раньше. В этом, конечно, заключалась определенная сложность, но больше, чем что-либо иное, меня интересовало, что это значит. Его добавили в группу позже? Есть ли иное объяснение? Почему я получила информацию не обо всех участниках? От этих мыслей у меня основательно испортилось настроение. В самом низу своего рукописного протокола я приписала: “кто он? зачем он здесь?” – и жирно подчеркнула эти слова.

Я несколько раз перечитала написанное, а потом сожгла лист в камине. Когда осталась одна зола, я вымела ее и спустила в унитаз. Потом начисто протерла камин. Секретарь ясно дал понять: операция секретная и должна таковой оставаться.





Генри




Увидев Анну на бурой от мороза траве перед домом, я оторопел. С тех пор как мы виделись в последний раз, она словно постарела на десять лет. Из худенькой стала истощенной, из светлой превратилась в прозрачную. Кожу словно туго натянули на череп, резкие черты ее лица казались теперь грубо вытесанными. Кызылкумский проект явно оказался не курортом и дался ей очень дорого. Дело было не только в том, что Анна выглядела измотанной – она выглядела сломленной, причем каким-то жутким образом.

Анна, судя по выражению лица, не была готова к моему появлению, но я дал ей понять, что нам не следует обнаруживать факт нашего знакомства. В мгновение ока она взяла себя в руки и церемонно со мной поздоровалась. Я сжал ее узкую холодную ладонь, походившую на пучок сухих веточек, и мы обменялись парой вежливых фраз. Я заметил, как секретарь фиксирует эту сценку краем глаза. Каким-то образом Анна умудрилась вполне естественно подойти к дому последней, и я изо всех силился, таща за собой чемодан, не повернуть головы, чтобы посмотреть на нее. Дом как всегда выглядел неприятным и тяжелым; когда я подошел ближе, от вида этой громадины у меня по хребту прошел мороз. На лестнице я притворился, что у меня нелады с чемоданом; крутя его так и сяк, я сумел обернуться и бросить взгляд назад. Небо и море сливались в по-разному тяжелых оттенках серого: волны, клочья туч. Ниже, у причала, резко подпрыгивал на прибое катер. Причалили его по-дурацки, и теперь он со скрежетом задевал пристань; стук от ударов корпуса о край причала доносился до самого крыльца. Анна, в черной кожаной куртке, с трудом карабкалась вверх по широкой тропе, мимо низких кустов, без любви посаженных на лужайке. Я не знал, задумывались ли они как подобие беседки; если да, то затея не удалась. В этом месте ощущалось что-то нездоровое. Устояв на крыльце под порывом холодного ветра, я увидел Анну: она, оступаясь, начала подниматься по склону. Я несколько недель следил за прогнозом погоды и пытался рассчитать оптимальные дни, но в конце концов сдался. На этом острове никогда не знаешь, повезет с погодой или нет, так быстро она меняется.

В холле я получил у секретаря ключи от своей комнаты, отпер, закрыл за собой дверь и стал быстро распаковывать вещи. Едва я закончил, как секретарь рывком, не постучавшись, открыл дверь.

– Собрание через десять минут. Спускайтесь и захватите свое самое приятное “я”. Ничего не забудьте.

Я хотел спросить его, как себя чувствует Анна, сказать, что увиденное вызывает у меня тревогу, но не успел – он захлопнул за собой дверь.

Процедура знакомства на нижнем этаже оказалась довольно скучной. Я отметил, что секретарь, представляя меня, не упомянул о моем военном звании, но понял, что прочим лучше об этом не знать. Мне не стоит привлекать к себе ненужное внимание, не стоит выглядеть угрозой или конкурентом. Единственным достойным внимания (за исключением того, что Лотта Коллиандер надулась из-за того, что ее забыли представить) было то, насколько сильно и явно у Анны испортится настроение, когда очередь дойдет до нее. Секретарь был именно тем деспотичным типом, каких она переносила с трудом, я предположил, что Анна считает его придурком, и теперь ожидал, что она прицепится к какой-нибудь мелкой неточности в его словах, как делала в пору моего пребывания в ее отделе (“Н-ну чисто технически мы были не в Кызылкуме, а рядом с ним, или во всяком случае на границе…”), но она молчала, стиснув зубы, и изучала узор на ковре, пока секретарь расписывал ее заслуги. Когда встреча закончилась и салон опустел, Анна осталась стоять у окна. Плечи у нее были острее и у́же, чем я помнил, и меня охватило желание закутать ее в плед. Я подошел к ней и попытался завести разговор – как мог естественно, – чтобы убедиться, что она не раскроет меня или саму себя перед другими, и чтобы понять, как много она сумела угадать. Сначала все было хорошо, но вдруг, посреди разговора, она снова улыбнулась той самой улыбкой. Потом извинилась и ушла, а я остался стоять, наблюдая, как тонкая фигурка поднимается по лестнице. Когда Анна скрылась из виду, я тоже поднялся – к себе в комнату, где растянулся на кровати. Я знал, почему согласился на это задание. Я принял правильное решение, совершенно разумное, и эта мысль немного успокоила меня. Но как же мне хотелось, чтобы из всего этого нашелся другой выход.





Анна