Эксперимент «Исола»

– Не отшучивайся, я серьезно. – Она не спускала с меня глаз.

– Ладно. Спрашивай.

Нур подняла рюмку, торопливо глотнула, снова поставила.

– Я хочу знать: ты вернешься?

– Меня не будет два-три дня, а потом…

Нур яростно затрясла головой.

– Нет-нет, я не об этом. Я хочу знать: ты вернешься?

Я в ответ смотрела на нее не отрываясь, пока она не перевела взгляд на темное окно. Обе мы долго молчали. Нур наконец снова заговорила тихим голосом:

– Там наверху спит маленькая девочка, которая не знает, есть ли у нее мама. И хоть она ничего не говорит, для нее это тяжкий груз. Ты, может, и не замечаешь, но я-то все вижу.

– У нее же есть ты, – повторила я невыразительно, словно мантру.

Нур упрямо смотрела в окно.

– Но ты сама знаешь – я ей не мама. Я твоя мама. А еще я хочу знать… – Она замолчала на середине фразы, словно у нее комок встал в горле.

– Знать что?

– Хочу знать, вернешься ли ты. Хочешь ли ты жить.

Слеза покатилась по щеке Нур, и она ее не стерла.

– Моя девочка, – тихо сказала Нур, все еще не глядя на меня.

Я не поняла, говорит ли она обо мне или о Сири. Я одним глотком осушила рюмку. Пульс стучал в ушах. Поднявшись, я подошла к Нур, которая так и сидела, глядя в окно. Я крепко поцеловала ее в голову, туда, где начала прорастать незакрашенная седина, и было похоже, что она в парике.

– Увидимся через несколько дней, Нур.

Я вышла в прихожую, поскорее оделась, сбежала вниз по лестнице и дальше, на улицу, где меня вырвало в урну.



На следующее утро я уехала еще до рассвета. Такси причалило к тротуару. Мелкие снежинки плясали в воздухе, пока шофер, пыхтя, грузил мои сумки в багажник. Я боролась с желанием повернуться и сфотографировать дом, словно собиралась уезжать очень, очень надолго.

Водитель вырулил из города и отвез меня в порт, к большой промышленной пристани. Какое-то время он кружил между контейнерами и складами и наконец остановился перед пирсом с запертыми воротами. Вытащив из багажника мои сумки, он поставил их на землю, но прежде чем я успела спросить, должна ли я заплатить или расписаться в квитанции, он запрыгнул в машину и уехал. Я стояла в одиночестве, соображая, куда идти, и тут увидела, что ко мне с той стороны ворот направляется человек в форме. Человек молча отпер висячий замок, скреплявший толстые цепи на воротах, и впустил меня. Оглядевшись, я увидела на одном из столбов камеру наблюдения – видимо, благодаря ей мое появление и не прошло незамеченным. Белый снежок ложился на землю тонким слоем – как сахарная пудра, и когда мы пошли по пирсу, я обернулась и посмотрела на свои следы. Снова начался снегопад.

В дальнем конце пирса виднелся серый катер, по виду армейский, а на причале я узнала тощий силуэт секретаря. Женщина рядом с ним, как я поняла, и была врачом Катериной Иванович. Она оказалась моложе меня, моложе, чем я ожидала; светлые волосы стянуты в простой узел, темные, как горошины перца, глаза на открытом лице, практичный спортивный стиль, с плеча свисает рюкзак из водоотталкивающей ткани. Несмотря на промозглое утро и мутный рассвет, женщина выглядела бодрой – пионервожатая на пути к приключениям в шхерах. Я еще острее ощутила свои помятости после сна и морщины. Когда я представилась, женщина решительно пожала мне руку.

– Здравствуйте, Анна. Я – Катерина. Зовите меня Катя.

Мы пожали друг другу руки, и она взглянула мне прямо в глаза; по тому, как она повторила мое имя, когда я представилась, я поняла: она привыкла быстро располагать людей к себе. Несколько масонское приветствие врача, психолога и священника. Интересно, на какой крючок они ее поймали, почему она согласилась на это задание? Секретарь щелчком отправил окурок в воду и плотнее запахнулся в свое серое пальто.

– Ну, пора отплывать. Подробности – во время переправы. Она займет пару часов, так что предлагаю побыстрее отправиться в путь.



На катере оказалось две каюты. Кают-компания с прикрученными к стене диванами коричневой кожи, а перед ней – спальня с узкими койками одна над другой. Секретарь сделал приглашающий жест, и мы с Катей, усевшись рядом на диване, согласились выпить кофе из прикрученного к стене автомата. Кофе был как будто жженый, со странным послевкусием; казалось, что из тонких стаканчиков кофе надо выпить быстро, чтобы он не успел вытечь. Но это все же был кофе, и горячий. Я слишком быстро сделала слишком большой глоток и обожгла язык. Секретарь дул на кофе тонкими губами, словно пытался извлечь звук из странно деформированной флейты Пана. Потом он поставил стаканчик и заговорил.

– Думаю, стоит напомнить основные принципы вашей совместной работы на острове. Должно произойти следующее: вас, Анна, представят как одного из кандидатов на место в группе RAN. Катю же представят именно как врача, как того, кто присутствует на острове на случай, если кто-нибудь, скажем, заболеет или если произойдет несчастный случай. Присутствием врача также объясняется наличие медпункта в подвале – это та первая помощь, на которую можно рассчитывать на острове, поскольку связаться с большой землей получится не сразу. Мы ведь не хотим выглядеть безответственными. – Секретарь словно не понимал, какой насмешкой звучат его слова. – Проверка на стрессоустойчивость будет продолжаться сорок восемь часов. В ночь с сегодня на завтра вам, Анна, предстоит “умереть”. – Секретарь изобразил в воздухе кавычки. – Катя даст вам снотворное и введет расслабляющее мускулатуру средство, вы не сможете пошевелиться даже рефлекторно. А потом вы, Катя, “установите”, что имело место “убийство”… – Он даже не дал себе труда опустить руки между словами. – …И приведете одного из кандидатов, который увидит труп. Мы проследим, чтобы свидетель получил наркотик и не вполне осознавал происходящее. Потом Анну отправляют в морозильную камеру при медпункте – так, чтобы ее не успел осмотреть кто-нибудь еще. Камеру запирают, код замка знает только Катя. Когда закончится действие медикаментов, вы, Анна, сможете самостоятельно открыть камеру изнутри и проникнуть и в медпункт, и на Стратегический этаж – через отверстие в полу камеры. Потом начинается внимательное наблюдение и оценка. По окончании эксперимента мы прибываем на остров, забираем участников, забираем вас, и уже на обратном пути участники узнают, в чем именно принимали участие; о них позаботится наша команда. Вы, Анна, составляете короткий рапорт и рекомендуете нам своего кандидата. Вопросы есть?

Прежде чем открыть рот, я кашлянула, боясь, что мой голос после долгой речи секретаря прозвучит хрипло; одновременно я раздумывала, насколько искренней могу быть. Секретарь – не Председатель, не тот уровень власти, хотя он, скорее всего, докладывает Председателю обо всем напрямую. Наверное, я все же могу позволить себе несколько заковыристых вопросов.

– Вы прибудете только через сорок восемь часов, независимо от того, что произойдет?

– Да.

– А что, если кто-нибудь не справится? Сломается?

Секретарь вопросительно посмотрел на Катю, и она заговорила:

– Решений может быть множество, так что беспокоиться не о чем.

– Например?

Катя помедлила с ответом.

– В первую очередь – медицинские решения.


– Значит, если кто-то окажется на грани срыва, вы просто будете пичкать его наркотиками до окончания эксперимента? Катя, как это соотносится с вашей врачебной этикой?

Кате как будто стало неловко – на переносице между темными глазами обозначилась морщинка.

– Этот момент, конечно, можно обсудить, но сейчас есть очень хорошие, эффективные транквилизаторы, их применяют в кризисных ситуациях. Если я правильно понимаю, вы познакомились с подобными средствами в кызылкумских командировках?

Вопрос был задан легким тоном, но я все равно ощутила дурноту. Катя явно знала обо мне больше, чем я о ней. Я решила, что меня это не касается, и пожала плечами.

– Не я несу медицинскую ответственность, так что предоставляю решение этого вопроса вам.

– Отлично, – воскликнул секретарь. – Ваше сотрудничество – залог того, что эксперимент не провалится.

Я не смогла сдержаться, хотя только что решила, что это не мои проблемы.

– А что произойдет, если он провалится?

Секретарь вздохнул – глубоко, раздраженно.

– Тогда мы смиримся с провалом. Которого, я уверен, не будет. Мы, естественно, все тщательно подготовили и знаем, что делаем. А теперь советую вам отдохнуть – в ближайшие сутки такой возможности может не представиться. Если хотите спать, в каюте есть койки, а если не хотите – можете посидеть здесь, тут есть газеты и пара телеканалов.

Я поднялась и ушла в каюту, где оказалось четыре застеленные койки. Я прилегла на нижнюю левую, но уснуть не смогла. В конце концов я встала и вернулась к секретарю, который сутулился над ворохом бумаг. Увидев меня, он положил на них руку мальчишески-рефлекторным жестом, словно я могла подсмотреть правильные ответы. Я села перед телевизором и нашла канал, на котором крутили отрывки из старого, любимого когда-то сериала. Заграничных телефильмов теперь показывали не так много. В начале девяностых, когда на телевидении были капиталистические телеканалы, а мы еще не стали полноценным союзным государством, этот сериал имел бешеный успех у молодежи, и когда партия объявила, что его больше не будут транслировать, поднялся крик до небес. Так что государственное телевидение купило права и теперь почти постоянно крутило его по какому-нибудь каналу, серию за серией. Нур с плохо скрытым неудовольствием рассказывала, что раньше по телевизору вечно гоняли американские и английские сериалы. А сейчас остался чуть ли не один-единственный – этот.

В момент душераздирающей сцены – Росс и Рейчел в очередной раз порывали друг с другом из-за какого-то затянувшегося недоразумения – секретарь грубо встряхнул меня за плечо. Я не слышала, как он подкрался, и подскочила на стуле.

– Прибываем через четверть часа. Не хотите выйти на палубу?

Я было поднялась, но тут волна страха, сильная до головокружения, прокатилась по телу и снова бросила меня на стул. Зачем, зачем я согласилась на это задание? Да, в Кызылкуме ситуации часто оказывались непредсказуемыми, а порой и откровенно страшными, но я никогда не спрашивала себя, зачем я там и какой от меня толк. А сейчас – спрашивала. Как я могла позволить уговорить себя подписаться на все это?

Мой мозг снова – в который уже раз за последние несколько дней – запустил все ту же защитную программу: мне нужны деньги, нужна работа, а главное – я хотела, чтобы исчезли те рапорты из Кызылкума. Терять мне особо нечего, а вот приобрести я смогу многое. Я снова и снова твердила себе эти слова. Полностью от страха я не избавилась, но хотя бы почувствовала себя спокойнее настолько, что смогла наконец завязать шнурки, натянуть куртку, взять сумки и выйти на палубу.



Катя уже стояла у поручней, рядом с секретарем. Я подошла к ней с другой стороны, застегнула куртку до подбородка. Холодный ветер, дувший с серого моря, обжег щеки, волосы тут же растрепались.

– Вон она, Исола! – крикнул секретарь и указал на точку на горизонте.

Мало-помалу точка обрела форму и оттенки, проступила отчетливее, и когда мы приблизились, я поняла, что мои предубеждения завели меня совершенно не туда. Я представляла себе Исолу грозным военным укреплением. А перед нами лежал холмистый островок, на левом берегу которого виднелось нечто вроде пасторской усадьбы. Строение не выглядело ни особенно большим, ни внушающим уважение, но скала под ним круто обрывалась к воде, придавая острову вид каменисто-травяного торта. В самом низу тянулся плавучий причал, от которого поднималась по скале железная лестница. Когда мы подошли еще ближе, я поняла, что причал здесь для того, чтобы можно было подвести катер или лодку к острову. Скалы оказались выше и круче, чем виделось с моря, а из воды до самого берега вздымались огромные валуны. Если бы не пристань, к берегу вообще невозможно было бы приблизиться, и я спрашивала себя, как первым гостям этого острова удалось причалить, тем более выстроить здесь дом.

По причалу мы сошли на берег, и секретарь тут же полез по лестнице, тянувшейся вверх по скале. Он как будто нервничал.

– Будет неплохо, если мы чуть-чуть поторопимся, – обернувшись, прокричал он резким, напряженным голосом, чтобы ветер не унес его слов. – Второй катер уже в пути, а я хотел бы показать вам ваши помещения.

Я сглотнула и, стараясь не смотреть вниз, полезла вверх по отвесной скале. Снег прекратился, зато пошел дождь – туманная мелкая изморось, от которой ступеньки-перекладины лестницы стали скользкими, и я прокляла свои стертые кроссовки, когда увидела, как Катины походные ботинки с грубой рифленой подошвой уверенно встают на перекладины у меня над головой. Когда мы поднялись, секретарь уже шагал к дому; мы с Катей послушно последовали за ним – она энергичными шагами, свидетельствовавшими о пробежках летом и лыжах зимой, я же тащилась за ней, как строптивый подросток. Когда мы приблизились к дому, я поняла, что и тут первое впечатление меня обмануло. Дом, несмотря на свой безобидно-нестрашный фасад, производил впечатление какой-то неясной угрозы. Может, дело было в пропорциях. Он выглядел переростком. Этажи как будто слишком высоко друг над другом, окна казались слишком широко расставленными. Мне пришло в голову, что все дело в коридорах между ними – коридорах, по которым я смогу передвигаться между комнатами и наблюдать за теми, кто об этом не подозревает. Я сдвинула со лба влажные волосы и, прибавив шагу, потрусила за Катей и секретарем.

– Чем здесь занимались раньше?

– Проводили испытания, – коротко ответил секретарь.

– Испытания чего?

– Того же, что и теперь. Людей, кандидатов на важные посты.

– Значит, дом построили, чтобы вы могли шпионить за своими?

Секретарь сердито глянул на меня через плечо.

– Всегда есть люди, которые скрывают свои слабости, и рано или поздно от этих слабостей неминуемо пострадают другие люди, – заметил он. – Лучше распознать их до того, как они кому-то навредят. Именно этим мы сейчас и занимаемся.

Секретарь, демонстративно ускорив шаг, чтобы показать, что разговор окончен, двинулся вверх по холму, но я не сдавалась.

– Вы действительно настолько полагаетесь на мои суждения, что моего рапорта вам будет достаточно?

– Ну, есть не только вы. – Секретарь с обожанием глянул на Катю Иванович, которая тактично держалась на несколько метров позади нас, чтобы не слушать наш разговор. – Каждый из вас подаст свой рапорт, и я уверен: с учетом всех точек зрения мы придем к полноценным выводам, исходя из которых сможем продолжить процесс набора сотрудников.

Секретарь еще прибавил шагу и вскоре уже подходил к дому, намного обогнав меня.

– Вот здесь мы вас положим, когда вы умрете.

Секретарь похлопал по крышке морозильной камеры в медпункте, который вполне мог сойти за настоящий полевой госпиталь. Здесь можно было обрабатывать раны, вправлять вывихи, останавливать кровотечения и заклеивать ссадины. С меньшим успехом – лечить психотические стрессовые реакции. Многое из того, что стояло на полках, я знала по кызылкумским поставкам первой медицинской помощи. Даже слишком многое. Аккуратными рядами на полке выстроились разного рода обезболивающие, транквилизаторы и седативные средства. Я оторвала взгляд от полок – нам показывали помещение – и подумала о “медицинском решении”, чуть раньше упомянутом Катей.

Мое внимание снова вернулось к глубокой морозильной камере: секретарь вдруг спрыгнул в нее, вытянулся на дне, сложил руки на груди и стал похож на Носферату.

– …а потом вы просто сделаете вот так!