Другая правда. Том 2

Что же это за спец по замкам такой таинственный, который обладает воровским мастерством, но при этом не ворует?

Хорошую историю про старую пани Каролю рассказала бабушка Илона, спасибо ей.

И злой сплетнице, соседке Зое Леонидовне, тоже спасибо большое, очень вовремя она со своим выступлением подоспела.

Закону парных случаев – отдельный низкий поклон.





* * *


– Я отвезу вас домой? – предложила Настя Петру. – Уже семь вечера, день почти закончился. Вы мне обещали поискать Ксюшиных друзей…

– Давайте я лучше у Аллы спрошу, так будет проще и быстрее. Она наверняка всех их знает, и телефоны есть.

– А давайте не надо, – рассердилась Настя. – До тех пор, пока мы не поймем, для чего вокруг нас с вами устроили пляски с бубнами, мы должны сидеть тихо и не подавать виду, что нас интересует переход флешки с материалами из рук в руки. Неонацистское движение – ради бога, про него есть упоминание в деле. Торт, съеденный тридцать лет назад, – еще лучше. Но вопросы, задаваемые Алле Владимировне, Ксюшиной родственнице, это совсем другая песня. Эти наши хореографы, любители плясок, знают о вас, знают обо мне, и не только наши имена, но и адреса. Они даже знают про мой ремонт и финансовые проблемы. Они легко нас вычисляют, где бы мы ни находились. Вас нашли в кафе, меня поймали на перекрестке. Это означает, что они все время рядом, наблюдают за нами, следят, смотрят. Возможно, подходят очень близко и даже слушают, о чем мы разговариваем. Вы меня поняли, Петя?

– Понял, – буркнул он. – Вы опять меня отодвигаете?

– Я хочу, чтобы вы отдохнули. Но я понимаю, что вы мне не верите.

– Я верю…

– Нет, – Настя покачала головой и свернула под арку. Этот сквозной проезд недавно открыли, раньше его не было, и благодаря Коле Селуянову Настя теперь имела возможность сокращать дорогу на целых три минуты даже при свободных трассах, а уж в часы пик, да при девятибалльных пробках, экономия выходила минут в 20, а то и все 30. – Вы мне не верите. Вы думаете, что я сейчас приду домой и начну делать что-то жутко интересное и невероятно важное, а вы останетесь в стороне. Но вы правы, Петя. Зная ваше упрямство и вашу непослушность, будет лучше, если вы какое-то время помаячите у меня перед глазами. Искать Ксюшиных друзей вы можете и у меня дома, ноутбуку без разницы, где вы его включаете. Мы сейчас поедем к вам, вы подниметесь, переоденетесь, возьмете все, что вам нужно, на два-три дня. Хорошо?

– Конечно, Анастасия Павловна! – радостно отозвался Петр.

«Мальчишка, – подумала она почти с нежностью. – Рвется в бой, хочет успеха и славы. Не понимает, во что ввязывается».

– Говорите адрес.





* * *


«У сушеной воблы паранойя, – насмешливо думал Петр, глядя на скользящие мимо окна зданий, вывески, рекламные щиты. – Сама же сказала недавно, что для большой игры мы не годимся и дело не в ФСБ и не в Лёвкиной. А в чем тогда? Лёвкина со своими связями, деньгами и с сомнительной профессиональной биографией – да, это фигура, и интерес к ней легко мог вызвать реакцию. А больше в деле ничего нет, все остальное быльем поросло. Вобла все время упирает на логику, а тут дала маху. Если нас щиплют за задницы серьезные люди, значит, дело в Лёвкиной и Гусареве. А если дело не в них, стало быть, и люди не серьезные, и не фиг их бояться. Уж что-нибудь одно. А воблу послушать, так выходит, что нас обложили со всех сторон, следят за каждым нашим шагом, но происходит это вовсе не потому, что следователи когда-то за большие деньги посадили невиновного, а по совсем другой причине. Ну и по какой же, интересно? По какой такой причине, если во всем деле этих причин – одни только Лёвкина и Гусарев? Не фамильные же ценности, в самом-то деле! Хотя… Почему бы и нет? А вдруг они действительно были? Кто-то их спер, имя вора есть в деле, какой-нибудь свидетель, или эксперт, или понятой, или опер, может, участковый. Узнал, что делом заинтересовались, и боится, что мы докопаемся».

– Анастасия Павловна, а если это те фамильные ценности, которые украли из квартиры Сокольникова? – спросил он осторожно.

– Нет, – Каменская отрицательно мотнула головой.

– Но почему сразу «нет»? Вы считаете, что дело не в следователях. Ладно. Тогда в чем? Столько усилий прилагается – и ради чего? Реликвии вполне подходят.

– Вот и я не понимаю, ради чего, но очень хочу понять. А в наличие ценных реликвий я не верю, мы это уже обсуждали.

Старая зануда. Сушеная вобла. Логики вообще ни грамма, одно упрямство.

– Петя, а где живет эта ваша девушка с розами? Вы адрес знаете?

– Нет, – удивленно протянул Петр. – Вы что, хотите с ней встретиться? Поговорить?

– Для начала я хотела бы просто посмотреть на дом, подъезд и дверь ее квартиры.

– Для чего? Вы думаете, что тридцать лет назад и сейчас розы раздаривал один и тот же человек?

– Вполне возможно. Мы же именно эту гипотезу и проверяли, когда ходили к Илоне Арнольдовне. И вы с этим соглашались. А теперь почему-то удивляетесь.

– Да я не удивляюсь, просто не получается же! – с досадой воскликнул Петр.

Вобла не просто нелогичная, она еще и тупая, оказывается. Если бы Илона рассказала, что в некоторых случаях квартиры вскрывались, а в некоторых – нет, и подарки оставлялись под дверью, на лестничной площадке, тогда другое дело. А так получалось, что тридцать лет назад замки открывали, а сейчас не открывают. Кажется, по-научному это называется «модус операнди», вобла что-то такое говорила. Так вот, модус этот совершенно разный, и какой смысл… Мутит она что-то, крутит, недоговаривает. Или плохо соображает.

– Давайте сперва посмотрим своими глазами, а потом решим, получается или нет, – миролюбиво ответила Каменская. – Можете адрес узнать?

– У меня даже телефона этой девушки нет, – признался Петр.

– А у кого есть?

– У Аллы должен быть.


Он полез в карман за телефоном, но Каменская его остановила.

– Сначала подумайте, что вы скажете Алле Владимировне. Зачем вам номер телефона девушки, за которой вы, по вашему собственному признанию, не ухаживаете? Какое у вас к ней дело?

– Алла хотела, чтобы я как журналист…

– Прекрасно. Вот на этом и стойте. А девушке что скажете? Зачем вам ее адрес?

– Ну, тоже что-нибудь в этом роде, наверное. Ей про наш интерес к розе тоже не надо говорить, что ли?

– Никому не надо, Петя. До тех пор, пока мы не поймем, в чем засада, надо как можно меньше говорить с третьими лицами и вообще вести себя тихо.

Нет, ну точно, у воблы паранойя. Интересно, это старческое или остатки профессионального? И чего она затеяла докапываться про розу? Ей-то какое дело? Хотя история и впрямь любопытная, и если выяснить, что произошло тридцать лет назад с этими вскрытыми квартирами, можно забацать шикарный материал. Руководство будет в восторге, такие материалы всегда отлично идут с кучей рекламных ссылок, ведущих любознательного читателя с сайта на сайт, а каждый сайт и каждая реклама – это деньги, капающие в редакционный карман.

Номер Катиного телефона Алла дала, не задав ни единого вопроса. Похоже, она заметила первоначальный интерес Петра к девушке и сочла, что интерес этот получил дальнейшее развитие, так о чем тут еще спрашивать? А вот о том, что сказать Кате, пришлось подумать пару минут. Но он придумал.

– Это далеко? – спросил он у Каменской, назвав ей адрес. – Нужно совсем в другую сторону ехать?

– Как ни странно, нам сегодня необыкновенно везет, – ответила она. – Это в той же части города, куда мы и направляемся. Ваша Катя живет в пяти минутах езды от вашего дома, поближе к МКАД.

Ну надо же, как бывает! Он думал о девушке, вспоминал ее чудесную улыбку, даже позволял себе мечтать, как могло бы быть, если бы… А она находилась совсем рядом, всего в нескольких минутах езды на машине. Впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения. Катя Волохина перестала быть интересной Петру Кравченко. Одна только мысль о возможном разговоре с ней вселяла ужас: опять про страшное, про тяжелое и неприятное, про болезни, страдания и смерти… Нет! Он не хочет. Он хочет успеха и славы, яркой и красивой жизни, он хочет радости и любви, а не вот этого всего, мрачного и невыносимого, от которого мгновенно портится настроение.





* * *


Такой тихий субботний вечер нечасто выпадал в нынешней жизни Кати Волохиной.

День получился тяжелым, она вместе с психологом ездила к родителям их домашнего подопечного. Бывшего. К сожалению, этому ребенку больше ничего не потребуется, а ведь столько всего осталось… Препараты, предметы гигиены и ухода, приспособления, детское инвалидное креслице, игрушки. Некоторые родители отдавали всё хоспису безвозмездно, хотя и покупали когда-то за свои деньги, некоторые брали плату чисто символическую, но бывали случаи, когда осиротевшие взрослые вели себя, на сторонний взгляд, не вполне адекватно.

На сторонний, но не на взгляд Кати. Она слишком хорошо знала, как могут вести себя и дети, измученные страхом и физической болью, и взрослые, истерзанные болью душевной. Знала и умела относиться к этому с пониманием.

Потому и Славика простила. Ведь он ездил к Дмитрию Алексеевичу не денег выпрашивать и ни словом не заикнулся о примирении с богатым тестем. Он просил помочь найти работу. Да, хорошо оплачиваемую, но он готов за высокую зарплату выкладываться по полной, работать без выходных, выполнять все самое тяжелое и неприятное, от чего порой пытаются отстраниться даже очень близкие. Он не подарков хотел, не безвозмездной помощи, не подачек от Катиного папы.

А то, что наговорил ей сгоряча гадостей и мерзостей… Так именно что сгоряча. От усталости, от овладевшего им на несколько секунд чувства безысходности. Уж чего только Катя не наслушалась на своей работе от взрослых людей! Всё бывает. И нужно уметь прощать и забывать. Надо только четко разделять позицию и момент. Вот у отца – именно позиция, убеждение, принципы, поэтому его слова и то, что он сделал, выкинув дочь и зятя из своей жизни, никакому прощению не подлежат. А то, что наговорил ей по телефону муж, – отражение всего лишь тяжелого момента. И единственная правда, которая есть в его словах, состоит в том, что он безумно устал, а вовсе не в том, что он ее не любит и женился только по расчету.

Женя ушел в гости к однокласснику, у них сегодня какой-то онлайновый турнир, Светочка на занятиях в танцевальной студии, у Славика свободный день. Так редко получается провести пару часов вдвоем в тишине, просто посидеть рядом, помолчать или посмотреть телевизор.

– Кто звонил? – вяло поинтересовался Славик, когда она положила телефон.

– Тот журналист, с которым меня познакомили, я тебе рассказывала.

– Чего хотел?

– Сказал, что подумывает написать статью о нас. Если окажется по делам в нашем районе, то заедет поговорить, адрес спросил.

– А-а, – протянул Славик, – понятно.

Катя видела, что мыслями он где-то далеко, и ее ответы про журналиста его не сильно интересуют.

– Кать…

– Да?

– Я что хотел спросить… А как ты вообще узнала, что я ходил к Дмитрию Алексеевичу? Он сам тебе сказал? То есть ты с ним общаешься, а мне запрещаешь?

«Набрался храбрости наконец-то», – подумала Катя. В тот вечер, во вторник, вернувшись от Аллы Владимировны, Катя сказала мужу всё, что сочла нужным. Славик выслушал ее и облегченно вздохнул. Он так радовался, что обошлось, и не будет ни развода, ни разрыва, ни даже скандала, что счел за благо не затрагивать опасную тему и ни о чем не спрашивать. Но узнать все-таки очень хотелось. Несколько дней терпел, мучился, но сейчас, видно, решил, что можно спросить.

– Я с ним не общаюсь. Мне сестра написала.

– Сестра? Которая из? Старшая или совсем старшая?

– Совсем старшая, Людмила.

– Ты никогда не говорила, что вы переписываетесь, – с упреком заметил Славик.

– Мы не переписываемся. Она прочитала в интернете про наш аукцион, вот и решила написать мне. В первый раз. Отец им помогал, пока Людмила не стала взрослой, и делал это не сам, а через дядю Диму, так что Людмила с ним контачит. Он ей рассказал о тебе, а она – мне.

– Понятно, – снова задумчиво протянул он. – Ты ей ответила?

– Нет. Зачем?