Другая правда. Том 2

Настя сказала, что больше вопросов нет, и поблагодарила, стараясь экономить слова и побыстрее закончить: социологу хотелось выпить, и он ерзал как на иголках, желая, чтобы гости поскорее вымелись из его обители.

И вот теперь они с Петром сидели на скамейке, поедали свой обед из контейнеров, запивая горячим, но невкусным кофе, и пытались подвести итоги и вставить в картинку очередной пазл.

– На что Ярош намекал? На то, что Щетинин стучал в ФСБ? – спросил Петр.

– Угу, – кивнула Настя.

Винегрет был весьма ничего, огурцы островаты, на ее вкус, а так – вполне достойно. Судя по лицу Петра, котлеты похвалы не заслуживали.

– Тогда получается, что Лёвкина и Гусарев…

– Получается, – согласилась Настя, не дав ему договорить. А чего тут говорить, когда и так все понятно? Только силы зря тратить. Мужья не только защищают своих жен и помогают им, но и используют, когда есть необходимость и возможность. Точно так же, как и жены помогают мужьям и используют их. А в деле Сокольникова и необходимость была, и возможность.

Что имеется по фактам? Андрей Сокольников дружит с Дмитрием Щетининым, это можно считать установленным точно. Они в одном отряде. Андрей рассказывает Щетинину о том, что совершил убийство, значит, отношения более чем доверительные. Правда, Щетинин утверждает, что не поверил, счел фантазиями-похвальбушками. Но все равно, кому попало о таком рассказывать не станешь, даже если это ложь, значит, отношения близкие или хотя бы давние. Нет, все-таки близкие, ведь Андрей познакомил Щетинина со своей сестрой, иными словами – практически ввел в семью. Знакомство Щетинина с сестрой Сокольникова, причем отнюдь не шапочное, – факт, установленный следствием, в противном случае женщину не стали бы допрашивать по поводу наличия автомобиля. Да и визиты в пустую квартиру возможны только при наличии ключей, получить которые можно лишь у родственников Андрея или у него самого.

Следователи быстро и должным образом отреагировали на информацию о причастности Сокольникова к неонацистской группировке и дали задание оперативникам установить круг друзей обвиняемого по отряду. Оперативники назвали три имени, все трое были вызваны на допросы, двое явились, один – нет. В командировке он. В больничке. Следователи проявляют настойчивость, ведь двое допрошенных утверждают, что с Щетининым Андрей Сокольников общался теснее всего, как же можно с ним не побеседовать? А вдруг он знает что-то важное, что позволит получить новые доказательства! В ответ на настойчивость поступает вежливо, но твердо высказанная «просьба» проявить максимальную деликатность: если уж никак нельзя обойтись без допроса Щетинина, то ладно, так уж и быть, вызывайте, допрашивайте, но в рамочках, в рамочках, без самодеятельности, Щетинин – фигура нужная, полезная, нам очень пригодится. В конце октября Щетинина наконец-то допрашивают, все нейтрально: ничего не знаю, не в курсе, долго отсутствовал. В общем, ему объяснили, как нужно себя вести и что говорить, и все получилось гладко.

Через три месяца что-то пошло не так, и Щетинина снова вызывают на допрос. Он повторяет все то же самое: отсутствовал, не в курсе, но почему-то добавляет, что Сокольников рассказывал ему про какое-то убийство, однако Щетинин решил, что это глупая выдумка, потому что вряд ли Андрей мог убить трех человек. Андрей вообще был склонен фантазировать о себе. Вероятно, именно эти новые факты в показаниях заставили адвоката настаивать на проведении очной ставки. Следователям это было сто лет не нужно, у них же есть указание насчет Щетинина. Чего добивался адвокат? Вероятнее всего, он хотел, чтобы во время очной ставки оказались опровергнутыми слова свидетеля, утверждавшего, что «Андрей сам рассказывал». Не мог Андрей ничего рассказывать, это ложь и оговор, он невиновен и убийств не совершал! К тому времени Сокольников уже вовсю отпирался, отказывался и от явки с повинной, и от собственных показаний, данных ранее. А защитник обязан поддерживать позицию своего доверителя, даже если не согласен с ней или знает, что доверитель лжет.

Что могло пойти не так? Почему Щетинина снова допрашивали в январе? Зачем он сказал, что Андрей признавался ему в убийстве? Поведение глупое и необъяснимое, если исходить из единственной задачи: как можно дальше дистанцироваться от человека, обвиняемого в тройном убийстве, ведь в анамнезе уже есть две судимости, ни к чему лишний груз на себе таскать.

А если задача была другой? Если состояла совсем не в этом? Тогда в чем? Это вопрос, на который Настя еще будет искать ответ, а пока надо идти дальше по фактам. После нового допроса назначается очная ставка, во время которой адвокат Сокольникова проявляет хватку и ловкость, стараясь изобличить свидетеля хоть в какой-нибудь лжи и вызвать тем самым у следствия недоверие к его показаниям в целом, а Дмитрий Щетинин то ли под напором опытного юриста, то ли по скудоумию, то ли от напряжения и нервозности допускает грубейший промах, проговаривается, что несколько раз в течение сентября бывал в квартире на Чистопрудном. Следователь промах замечает и пытается исправить, у него же есть указание насчет «рамочек», но не таков адвокат, чтобы спустить подобное с рук. Это тоже факты, подтвержденные записями в протоколе.

Что за отношения связывали Андрея Сокольникова и Дмитрия Щетинина, который был старше на несколько лет? Почему в его присутствии Сокольников «не мог» давать объяснения по некоторым обстоятельствам? И по каким именно? Или по всем, которые выяснялись в ходе очной ставки?

Опять сплошные вопросы…

– Анастасия Павловна, у вас есть какие-то предположения, почему все так вышло? – спросил Петр.

Они уже все доели и выпили, даже выбросили пустую тару в урну и теперь сидели на солнышке, наслаждаясь теплом. Минут через десять пора будет возвращаться к машине и ехать к Дорошину, а пока можно расслабиться и никуда не бежать.

– Есть одно, но хилое. Даже озвучивать стыдно.

– Да бросьте! У меня вообще никакого нет.

– Я думаю, что они совершили убийство вдвоем, Сокольников и Щетинин. Но Сокольников признался, а Щетинин – нет, и подельник его не сдал.

– Почему?

– Этого мы никогда не узнаем, но можем придумать. Три убийства, совершенные в одном и том же месте, в квартире, в короткий промежуток времени, исчисляемый минутами, и при этом три разных орудия и три разных способа. Это похоже на дело рук одного и того же человека, не являющегося профессиональным киллером?

– Не похоже, – согласился Петр.

– Три трупа, которые нужно вынести на себе с четвертого этажа вниз и запихнуть в легковой автомобиль. Один труп – шестилетнего ребенка, это еще так-сяк, но двое других – взрослые мужчина и женщина. Сокольников производит впечатление спортсмена-штангиста?

Для убедительности Настя вынула из сумки фотографию и подержала перед глазами журналиста.

– Не производит. Но если у Сокольникова был подельник, то почему вы думаете, что именно Щетинин? Может, кто-то другой.

– Может, – легко согласилась Настя. – Но тогда откуда взялся отказ давать объяснения в присутствии именно Щетинина? Вы сказали вчера одну очень правильную вещь: мотивом может быть данное кому-то обещание. Сокольников обещал Щетинину молчать. Он, конечно, не герой, вполне мог проявить слабость и, может быть, наедине со следователем ответил бы на все вопросы, но сделать это, глядя в глаза тому, кого предаешь, – окаянства не хватило. А вот адвокату Сокольников как раз мог во всем признаться и получить четкие инструкции. Тут ведь какие варианты? Первый: я убил, и я был один. Второй: я убил, но нас было двое, а это уже «по предварительному сговору группой лиц», то есть состав более тяжкий. И третий: я не убивал. А вдруг повезет и удастся выскользнуть? Шансов, конечно, мало, но в любом случае идти в суд одному лучше, чем в составе группы. Адвокат это очень хорошо понимал и подзащитному своему разъяснил: как бы дело ни повернулось, соучастников у тебя быть не должно, при группе ответственность не делят на всех, а наоборот, умножают. Внезапно возникший конфликт – совсем не то же самое, что заранее сформировавшийся умысел, сговор и последовавшая за ним подготовка к совершению преступления.

– Что-то я вашу логику не улавливаю, – в голосе Петра зазвучало сомнение. – Зачем надо признаваться следователю, если иметь соучастника в любом случае хуже? В чем признаваться-то?

– Это я так, фантазирую, – Настя улыбнулась девочке-подростку, проходившей мимо них с кокер-спаниелем на поводке. Собака кинулась к Петру, ткнулась носом в брючину, учуяв оставшийся на его руках запах кулинарных котлет, попыталась лизнуть пальцы, девочка резко дернула поводок и испуганно посмотрела на молодого человека: не испугался ли? Не начнет ли сейчас громко браниться? – Например, убийство Даниловых мог совершить кто-то другой, тот же Щетинин, возможно, вместе с кем-то еще, а Сокольникова каким-то манером уговорили взять преступление на себя. И следователю он вполне мог бы в этом признаться. Если бы он назвал имена настоящих преступников и убедительно описал обстоятельства, при которых его сподвигли на самооговор, то все могло повернуться совсем иначе. Но он ведь почему-то этого не сделал.

– Или сделал, – горячо заговорил Петр. – Но этим показаниям не дали хода, потому что Щетинин работал на контору, стучал на своих друзей по отряду, то есть внес определенный вклад в дело разгрома движения. Значит, его труд оценили и в ситуации с убийством Даниловых помогали выскочить, оказывали давление на следствие и суд. Типа «пусть лучше сядет невиновный, но своего человека мы не отдадим». Могло же так быть? Смотрите, как все сходится!

– Могло быть всё, что угодно. Жизнь такая, – философски заметила Настя. – Мы и сейчас-то живем в стране чудес, а уж в девяностые… Ни одна писательская фантазия не породит того, что могло быть и реально бывало в те годы на самом деле.

Посмотрела на часы и поднялась.

– Пора, Петя. Поехали к Игорю, попробуем разобраться с розами.





* * *


– Ну ни фига ж себе! – восхищенно присвистнул Петр, оглядывая увешанные постерами стены прихожей и коридора в квартире Игоря Дорошина. – Они же все с автографами, Анастасия Павловна, вы видите? Он что, с ними со всеми знаком?

Настя понизила голос до таинственного шепота:


– Скажу вам больше, Петя: Игорь не просто с ними знаком, он на них деньги зарабатывает. Большие, между прочим.

– Крышует, что ли?

– Песни им сочиняет.

– Да ладно! – не поверил Петр. – А чего вы раньше молчали, не предупредили?

– Времени не было, мы же с вами всю дорогу только о деле говорили. Сокольников – Щетинин, Щетинин – Сокольников…

– Вы где там застряли? – послышался из комнаты голос Игоря. – Проходите сюда, сейчас я позвоню Илоне, предупрежу, что мы поднимаемся к ней. Она двумя этажами выше живет.

Настя огляделась, ища глазами зеленоглазого Айсора и пару молодоженов-сибиряков.

– А где ваши зверята?

– Я их закрыл от греха подальше, Айсор научил молодых искусству вредить всем незнакомцам, могут и на ботинок гостю напрудить. Всю жизнь мне попадаются кошки, не переносящие чужаков. Я сперва думал, что это планида у меня такая, а потом понял, что они передают опасливость и осторожность от старых к молодым, вроде как опытом делятся. Кто-то из самых первых был сильно напуган, наверное, с ним какой-то чужак плохо обошелся, вот и пошло.

Насте при первом знакомстве очень понравилась Нина, и она надеялась сегодня снова с ней встретиться, но оказалось, что подруга Игоря после циркового представления повезла детей на дачу к их маме, бывшей жене Дорошина.

– Высокие у вас отношения, – хмыкнула Настя, – прямо как в «Покровских воротах».

– Не высокие, а деловые. У новой Юлькиной свекрови китайские хохлатые, целых три души, собирается бридингом заняться, надеется разбогатеть на этом. Ну и дергает Нину по каждому поводу, хочет, чтобы собачки были здоровенькими и активно размножались.

Выходит, бывшая жена Игоря успела выйти замуж во второй раз. А Нина ни словом не обмолвилась об этом. Видно, и в самом деле жестко соблюдает принцип: с посторонними о личном, даже о чужом личном, не разговаривать, если не спрашивают в лоб.

Дверь квартиры Илоны Арнольдовны Игорь открыл своим ключом.

– Я у бабушки доверенный сосед, – пояснил он. – У меня есть ключи на всякий случай, а то мало ли что в таком-то возрасте. Упадет, до телефона не дотянется, дверь открыть не сможет. У нас с ней договоренность: каждый день я звоню в определенное время, и если она не отвечает – бегу проверять, не случилось ли чего. Заходите, Илона в комнате сидит, небось работает.

– У нее что, родных нет?

– Почему нет? Полно. Дочь, зять, внучка с мужем, внучкины дети, еще куча каких-то родственников. Все в Москве. Но бабушка у нас упрямая до невозможности, ни с кем жить не хочет, предпочитает одиночество и независимость. В гости приходить – пожалуйста, она всегда рада, но вместе жить – ни за что. Такой характер. Ей и сиделку предлагали, и просто помощницу – ни в какую.

Хозяйка квартиры, худощавая невысокая седовласая дама в очках, действительно сидела за большим письменным столом, обложенная книгами и бумагами. При появлении гостей Илона Арнольдовна с трудом встала и потянулась за прислоненными к книжному шкафу ходунками. Теперь стало заметно, насколько она сгорблена. Настя с сочувствием подумала, что когда такие проблемы с позвоночником, то и при здоровых-то ногах сложно удерживать равновесие, а уж при больных…

Они принесли с собой торт, который выбирали в магазине по подсказке Игоря, знавшего вкусы своей соседки. Чай пили за овальным столом, гости – на стульях, как положено, Илона Арнольдовна восседала в кресле с высокой спинкой и подставкой для ног.

– Когда я была маленькой, у нас была соседка, старая полька, которая все время жаловалась, что не может купить себе удобное кресло, – рассказывала Илона. – Мой папа ей говорил: «Пани Кароля, очень вы капризная, удобное кресло – это барство, а у нас страна рабочих и крестьян. Мы всей семьей на табуретках сидим – и ничего, а вам кресло подавай, да еще удобное. Постыдились бы!» А она ему отвечала: «Вот доживешь до моих лет, тогда и узнаешь, каково это, когда все тело болит и ни на одном стуле сидеть не можешь». Папа смеялся над ней, и я тоже не понимала, какая разница, на чем сидеть, как сидеть? Да хоть на корточках или на полу! Я тогда совсем девчонкой была, что я могла понимать? А дожила до старости и болезней – и ой как хорошо поняла пани Каролю.

– А почему вы сказали, что она старая полька? – спросил Петр.

– Потому что пани Каролина была полькой и была старой, – с улыбкой ответила Илона. – И я тоже полька по отцу, потому и имя у меня такое… м-м… нерусское. Мы жили в западной части Украины, эти территории раньше принадлежали Польше, и в нашем доме польских семей было больше, чем украинских или русских.

– Илона Арнольдовна, – начала Настя, – Нина мне рассказывала о вскрытых квартирах…

– Ниночка! – перебила ее профессор. – Золотко мое! Она всегда так внимательно меня слушает, не то что ты, обалдуй.

Она бросила на Игоря укоризненный взгляд.

– Ты думаешь небось, что старуха совсем из ума выжила, и все, что я говорю, мимо ушей пропускаешь. А Ниночка твоя слушает, вникает, запоминает. И, как видишь, не зря, профессионально подготовленные люди заинтересовались.

Во время разговора с Ниной в консерватории история не была рассказана до конца, их прервали, и больше они к вскрытым квартирам не возвращались. Теперь же выяснилось, что кроме эпизодов с розой и тортом, Илоне удалось найти в своем микрорайоне еще две квартиры, хозяева которых поведали о похожих случаях. В одной квартире неизвестный затейник оставил трехрублевую купюру, положив ее на кухне в центр стола и придавив стеклянной пепельницей, в другой – снова розу. Илона Арнольдовна, занимавшая в те годы активную жизненную позицию, потратила немало времени не только на то, чтобы найти «пострадавших», но и на то, чтобы довести до сведения милиции: происходит что-то странное и опасное. Если первая часть ей более или менее удалась, то со второй профессор потерпела полное поражение. Ее никто не хотел слушать. Ее выгоняли из всех кабинетов. Над ней смеялись. Ее избегали и давали указание «не пропускать».

– Вот если в нашем районе произойдет серия квартирных краж, тогда…

– Вот если люди, на которых вы ссылаетесь, заявят, что у них что-то пропало, тогда…

– Вот если кого-то убьют, тогда…

В конце концов, Илона Арнольдовна устала и сдалась. Но ничего не забыла.

– В каком году это произошло? – спросила Настя.

– В восемьдесят седьмом, я точно помню.

Две розы, торт «Птичье молоко», три рубля… Школьник? Только если сам уже начал воровать. Для школьника при доходах и ценах того времени подобные траты не характерны. Самый дорогой билет в кино на вечерний сеанс на широкоформатный односерийный фильм – 70 копеек, а днем можно и 10–20 копейками обойтись, если сидеть в первых, самых неудобных, рядах. Брикет пломбира за 48 копеек одному не съесть, покупали на троих-четверых, а если не сливочное, а фруктово-ягодное, то вообще 7 копеек за стаканчик. Проезд на метро и автобусе – пятачок, на троллейбусе – 4 копейки, на трамвае – 3. Взрослые работающие мужчины, получающие зарплату, планировали бюджет из расчета «рубль в день на обед и сигареты». У школьников собственных доходов не было, им родители выдавали «на кино, мороженое и булочку со стаканом сока в школьном буфете». Сколько же должно быть у подростка в кармане денег, чтобы он покупал розы, раздаривал трешки и тратился на торты? И кстати, о торте: «Птичье молоко» невозможно было просто купить в любом магазине, его нужно было либо «доставать» по блату, через знакомых, либо выстоять огромную очередь в кулинарии при гостинице и заказать. Мест, где принимали подобные заказы, было совсем немного, то ли два на всю Москву, то ли три, то ли вовсе одно, этого Настя в точности припомнить не могла, потому что заказывать торт не приходилось ни разу. «Птичье молоко» ей не нравилось, она не фанатела от нежного суфле и не понимала, почему вкус торта называют божественным. Они с Лешкой всегда предпочитали простенькие недорогие шоколадно-вафельные тортики, которые можно было почти всюду купить без проблем.

Нет, обычный школьник не годится. Школьник-вор, пожалуй, тоже: если уж вскрыл чужую хату, так укради. А ни у кого ничего не пропало. Наоборот, прибавилось.

Стало быть, человек постарше. Имеет хороший отработанный навык вскрытия замков, делает это очень аккуратно, можно сказать – виртуозно, не повреждая механизм. Скорее всего, имеет набор профессиональных воровских инструментов. Вор, который не ворует? Это вообще как? Доктор Джекилл и мистер Хайд? Сегодня я ворую, а завтра раздаю? Раздвоение личности? Шизофрения?

Все четыре эпизода в одном районе, дома находятся в шаговой доступности друг от друга. Затейнику удобно? Он где-то поблизости живет или работает? Или он развлекался по всей Москве? Нет, не очень похоже: если бы эпизодов было действительно достаточно много, то при разбросе по всему городу информация рано или поздно всплыла бы. Кто-то кому-то поведал как анекдот, тот рассказал другому… Профессиональная среда на самом деле довольно узкая, и пусть тех, кто халатно относится к своей работе, всегда было много, все равно когда-нибудь история достигла бы ушей человека внимательного и сообразительного. «Вот она и достигла, – насмешливо сказала себе Настя. – Только через тридцать лет. Поздновато. Но все равно любопытно».