Дети времени

Сами разведчики очень взволнованны и спешат в направлении того сгущающегося дыма и разгорающегося огня, где прошел Посланник: в своем слепом атеизме они, несомненно, готовы создать пожарозащитную полосу, чтобы уберечь колонию – и, неведомо для себя, врагов своей колонии.

А потом Порция и ее сподвижницы оказываются прямо у муравьиной крепости. Эта крепость и есть колония. Муравьи построили вокруг древесного ствола громадное сооружение, покрывающее десятки квадратных метров по горизонтали и вертикали и составленное только из муравьев. Глубоко внутри крепости расположены инкубаторы и ясли, кладовые с запасами пищи, ряды куколок, в которых созревает следующее поколение солдат, – и все эти помещения, туннели и ходы, которые их соединяют, построены из муравьев, сцепившихся друг с дружкой лапками и мандибулами. Все строение – это алчущее чудовище, которое сожрет любого, посмевшего сюда вторгнуться. И муравьи не целиком погружены в сон. По туннелям постоянно двигаются цепочки рабочих, удаляющих отходы и тела умерших, а сами коридоры смещаются и перестраиваются так, чтобы регулировать внутреннюю температуру и вентиляцию крепости. Это замок со скользящими стенами и внезапно разверзающимися подземельями.

У Порции и ее сподвижниц нет выбора. Они – избранные воины Большого Гнезда, закаленные ветераны, сталкивавшиеся с муравьями в десятках сражений. Их победы были мелкими и редкими. Слишком часто им удавалось только либо уменьшить потери или их замедлить. Они уже поняли, что просто воинских умений, скорости и силы мало, чтобы справиться с многочисленностью и целеустремленностью суперколонии, для которой эта крепость – всего лишь одна из лап. И хоть они пока еще не подозревают об этом, но кроме плана Бьянки других вариантов у них нет.

У крепости они разделяются: каждая ищет отдельный вход внутрь. Порция решает подниматься наверх, волоча свою громоздкую вторую шкуру по лестнице из тел живых муравьев, и, проходя по ним, ощущает, как дергаются их лапы и усики, обследуя ее бронированное подбрюшье. Пока все хорошо: в ней не распознают чужачку немедленно. Она вполне способна представить себе, что произойдет, если колония узнает, кто она на самом деле. Сама стена превратится в зубастую пасть, которая ее перемелет и проглотит. У нее не будет никаких шансов.

Чуть дальше одну из ее подруг ждет именно такая судьба. Из какой-то прорехи в доспехах просачивается запах паука – и пара мандибул моментально смыкается на одной ее лапе, отрывая конечность на сгибе. Краткое излияние жидкости возбуждает соседних муравьев, и в считаные секунды все уже кишит злобными обороняющимися насекомыми. Хотя закрытые доспехами части тела паука остаются незамеченными, муравьи идут по кровавому следу, вгрызаясь во внутренности дергающейся паучихи через рану, взрезая ее изнутри, – а скрывающие куски доспеха падают один за другим, невидимые и не увиденные.

Порция мрачно продвигается вперед – и находит одно из отверстий, через которые крепость дышит. Она протискивается в него, цепляясь за ковер из полусонных тел. Педипальпами она прижимает медленно распадающийся пакет к себе, стараясь не зацепиться им за угловатые выступы на всех поверхностях. Она заползает все дальше в тело колонии, придерживаясь вентиляционных ходов и коридоров, расталкивая суетливых рабочих – и не привлекая внимания. Доспех выполняет свое назначение.

И тем не менее она сознает, что не все в порядке: она невидима – но вызывает волны. Когда она блокирует вентиляционный ход, колония это замечает. Когда ей приходится растаскивать муравьиные тела, чтобы двигаться вперед, она увеличивает медленное, обобщенное ощущение в коллективном восприятии колонии, что что-то обстоит не так, как должно бы. Протискиваясь в темные глубины живой крепости, она отмечает постепенно увеличивающиеся суету и подвижность – возмущение, которое явно является симптомом ее собственного проникновения. Туннели у нее за спиной смыкаются: объединенным осязанием колония исследует то, что не удается обонять.

Впереди она ощущает стремительное движение – не муравья. Секунду она слепо стоит перед жуком-пауссином, который обследует ее украденный панцирь – и пятится в потрясенном страхе. Она инстинктивно преследует жука, позволяя ему показать ей внутренние пути гнезда и при этом выкладываясь до последней капли сил. Ее тело уже перегрелось, мышцы лишились силы, сердце едва справляется с перекачиванием обогащенной кислородом жидкости по внутренним полостям тела. Она чувствует, как постепенно теряет способность сосредоточиться: ее гонит вперед только древний инстинкт.

Она чувствует, как вся колония раскрывается, просыпается.

А потом происходит это. Пытливый усик находит прореху, обнажающую ее собственную кожицу, – и на одной ее лапе тут же повисает мертвый груз: муравей безмозгло впивается в нее и подает сигнал тревоги, по которому туннель вокруг нее рассыпается на отдельных муравьев, и каждый из них ищет незваного гостя, который тут оказался.

Порция гадает, прошла ли она достаточно далеко. Для того чтобы план Бьянки сработал, ее собственное выживание не обязательно – хотя она лично предпочла бы выжить.

Она пытается сгруппироваться, поджать лапы – но муравьи на нее навалились, и ей все труднее дышать. Она так перегрелась, что почти не в состоянии думать. Они душат ее своим упорным обследованием.

Пакет, который она так тщательно оберегала, именно в этот момент решает порваться: паутина истончалась тщательно выверенным темпом, и находившаяся под давлением химическая начинка наконец вырывается наружу взрывом вонючего едкого газа.

Порция теряет сознание, почти задохнувшись в этом первом взрыве. Медленно приходя в себя после неизвестно сколько продлившегося забытья, она обнаруживает, что валяется на спине, прижав к себе лапы – по-прежнему в почти целом жужеличном доспехе и в окружении муравьев. Вся крепость рухнула и рассыпалась громадным сугробом тел, из которых выкапываются немногочисленные пауки. Муравьи им не препятствуют. Они не погибли: они неуверенно шевелят усиками, некоторые пытаются куда-то идти… Но из колонии как единого целого что-то вырвали: ее цель.

Она пытается пятиться от затихшей колонии, но муравьи окружают ее со всех сторон: громадное поле рухнувшей архитектуры. Ей кажется, что они вот-вот должны будут вспомнить свое место в мире.

От ее отряда проникновения осталось меньше половины. Они ковыляют и ползут к ней: некоторые из них ранены, и все предельно утомлены весом доспехов, которые им пришлось носить. Сражаться они не в состоянии.

А потом одна из боевых подруг прикосновением привлекает ее внимание. Копошащиеся под ногами ошеломленные муравьи не позволяют вести разговор, так что она примитивно сигналит педипальпами: «Она идет. Они идут».

Это так: Бьянка и ее помощники-самцы прибыли на место – и они не одни. Рядом с ней послушно рысят новые муравьи – меньшего размера, чем большинство каст захватчиков, и, по-видимому, выращенные в прирученных колониях, с которыми взаимодействует Большое Гнездо.

Двигаясь с трудом, Порция переваливается через край рухнувшей крепости и, освобождаясь из трясины еле шевелящихся тел, плюхается перед Бьянкой.

«Что происходит? – спрашивает она. – Что мы сделали?»

«Я просто пропитала все модифицированной формой того вещества пауссинов, которое вас защищало, – объясняет Бьянка, четко двигая лапами. В то же время ее педипальпы продолжают отдавать указания помощникам. – Вы с сестрами проникли в колонию достаточно далеко, а радиус действия газа был достаточно большим, так что мы охватили всю армию – как я и надеялась. Мы отключили их запахом отсутствия».

Самцы готовят ручных муравьев к какому-то действию с помощью тщательно откалиброванных запахов. Порция гадает, не станут ли эти мелкие рабочие палачами огромного количества их злобных собратьев.

«Все равно не понимаю», – признается она.

«Представь себе, будто большая часть того, что муравьи знают о мире, и все, как они действуют и реагируют, – это паутина… очень сложная паутина, – рассеянно поясняет Бьянка. – Мы полностью расплели и поглотили эту паутину. Мы оставили их без структуры и инструкций».

Порция обводит взглядом орды потерявших цель муравьев.

«Значит, они побеждены? Или они заново сплетут свою паутину?»

«Я определенно не намерена давать им такой шанс».

Ручное стадо муравьев движется между более крупными захватчиками, настойчиво соприкасаясь усиками, общаясь методами своего вида. Порция наблюдает за их действиями сначала озадаченно – а потом потрясенно и даже с благоговейным страхом перед тем, что творит Бьянка. Каждый муравей, с которым пообщался ручной рабочий, внезапно исполняется смысла. Спустя мгновение он уже лихорадочно действует – как это всегда бывает с муравьями, – но задача у него простая: он разговаривает с другими муравьями, оживляет все новых собратьев и подчиняет своей задаче. Послание Бьянки распространяется экспоненциально, словно болезнь. Волна новой деятельности прокатывается по рухнувшей колонии – а после нее остается прирученная армия.

«Я тку им новую структуру, – объясняет Бьянка. – Теперь они окажутся под предводительством наших собственных муравьев. Я дала им новый разум, и отныне они – наши союзники. У нас целая армия. Мы создали оружие, которым можно победить муравьев, как бы много их ни было, и сделать их нашими союзниками».

«Ты поистине величайшая из нас, – говорит ей Порция. Бьянка скромно принимает похвалу, а потом слушает, как воительница продолжает: – Так это ты заставила землю содрогнуться? Создала свет и дым, которые отвлекли разведчиков?»

«Это сделала не я, – неохотно признается Бьянка. – Я все еще жду известий об этом происшествии, но, может быть, ты скинешь эту некрасивую вторую шкуру и сама захочешь посмотреть? По-моему, что-то упало с неба».





3.9 Первый контакт




Они сели.

Передняя часть шаттла сохранила приемлемую аэродинамику, а пилот задействовал тормозные двигатели и воздухозаборники, чтобы замедлить падение, но все равно создавалось впечатление, что первый след человека на этой новой зеленой планете будет представлять собой громадный кратер. Тем не менее смертельно раненный корабль все-таки боролся с атмосферой, крутился в турбулентностях – и все-таки сохранил некоторую управляемость. Позднее Холстен узнал, что сброс грузового отсека был предусмотрен конструкторами. Пилот отстрелил остатки искореженной культи перед самым входом в атмосферу, предоставив искалеченному куску пролететь по небу нового мира, словно свидетельство нового мессии.


Не то чтобы посадка была мягкая. Они приземлились достаточно жестко, под столь неудачным углом, что одного из мятежников вырвало из страховки и бросило телом (летально) на пульт связи, а сам Холстен почувствовал, как у него что-то рвется в груди: законы физики старались освободить его от ремней, которые Лейн все-таки удалось на нем застегнуть. При ударе он потерял сознание. Все потеряли.

Придя в себя, он понял, что они сели, но ослепли: кабина освещалась только каскадом тревожных огоньков, сообщавших им всем, насколько все плохо. Экраны обзора отключились или разбились. Кто-то рыдал, и Холстен ему позавидовал, потому что ему самому даже дышать было трудно.

– Мейсон! – раздалось у него в ухе: Лейн окликала его через микрофон маски, и, судя по тону, не в первый раз.

– С… – едва выдавил он.

– Мать! – Он услышал, как она закопошилась в соседнем кресле, а потом начала бормотать: – Давай, давай, нам нужен аварийный ток. Вижу я твои сигналы, сука. Нечего мигать мне гребаными огнями, говоря, чего здесь нет…

Тут тусклый янтарный свет начал сочиться из ленты, шедшей вдоль кабины у самого потолка, обнаруживая на удивление аккуратную картину аварии. Не считая одного мертвого неудачника, остальные были по-прежнему пристегнуты к креслам: Скоулз, Нессель, пилот и еще один мужчина и одна женщина из мятежников, плюс Лейн и Холстен. То, что при посадке выжили обычные уязвимые люди, означало, что большая часть оборудования кабины цела, хотя сейчас почти ничего не работало. Даже из коммуникатора, похоже, был изгнан злобный призрак Авраны Керн.

– Спасибо тому, кто это сделал, – сказал Скоулз, а потом, увидев, что это была Лейн, нахмурился. – Всех прошу подать голос. Кто ранен? Тевик!

Тевик оказался пилотом, как наконец обнаружил Холстен. По его словам, у него что-то с рукой – возможно, что-то сломано. Никто из остальных не избежал синяков и лопнувших сосудов: глаза у всех стали ярко-красными – но только Холстен, похоже, получил серьезную травму. Лейн решила, что у него треснуло ребро.

Скоулз с трудом встал с кресла, достал аптечку и начал раздавать болеутоляющее. Холстену и Тевику досталась двойная доза.

– Это аварийная дозировка, – предупредил он. – Означает, что вы вообще не будете особо чувствовать боль, даже когда надо бы. В результате можно легко порвать мышцы, если перестараетесь.

– Не чувствую в себе желания перестараться, – пробормотал Холстен.

Лейн спустила ему комбинезон до пояса и налепила на грудную клетку стягивающую повязку. Тевик получил гелевый гипс, чтобы скрепить кисть.

– И каков будет план? – спросила Лейн, занимаясь повязкой. – Мы всемером заселим Землю, так?

Тут она подняла голову и обнаружила, что Скоулз наставил на нее пистолет. Холстен видел, что ее так и подмывает съязвить, но она удержалась.

– Мы и впятером справимся, – негромко сказал глава мятежников. Его люди неуверенно за ним наблюдали. – И если я не смогу на вас рассчитывать, то так и будет. Выживать здесь будет нелегко. Нам всем нужно полагаться друг на друга. Либо вы теперь будете частью команды, либо вы – пустая трата ресурсов, которые можно отдать кому-то более заслуживающему.

Лейн быстро перевела взгляд с его лица на пистолет.

– Не вижу для себя выбора – и не потому, что ты собрался меня пристрелить. Мы ведь уже здесь. Что нам еще остается?

– Верно. – Скоулз неохотно кивнул. – Ты инженер. Помоги нам забрать отсюда все, что может пригодиться. Все запасные материалы из этой кабины.

Тем самым он без слов признал, что все, что он планировал использовать для постройки своего нового дивного мира, отрезало вместе с основной массой его последователей перед самым входом в атмосферу.

– Есть показания снаружи, – доложил Тевик, которому одной рукой удалось что-то подключить на своем пульте. – Температура на шесть градусов выше корабельной нормы, в атмосфере на пять процентов больше кислорода по сравнению с корабельной. Никаких ядов.

– Биологические опасности? – спросила у него Нессель.

– Откуда нам знать? Но могу только сказать, что у нас на всех ровно один герметичный костюм, потому что остальные были в грузовом отсеке. Очистка не работает, так что, судя по датчику, воздуха у нас максимум на два часа.

После этого все замолчали, думая о смертоносных вирусах, поедающих плоть бактериях и грибковых спорах.

– Шлюз на ручном, – сообщила наконец Лейн. Пока все размышляли о приближающейся опасности, она просто думала. – Медицинская установка может провести анализ воздуха на предмет микробов. Если там чужие организмы, мы в заднице, потому что анализатор не справится, но этот мир терраформирован, так что будем надеяться, что вся зараза здесь земная. Кому-то надо выйти и им помахать.

– Вызываешься? – ехидно осведомился Скоулз.

– Конечно.

– Не ты. Бейлз, надень костюм. – Он ткнул пальцем в остававшуюся безымянной женщину, а та мрачно кивнула и бросила на Лейн злобный взгляд.

– Умеешь работать с меданализатором? – спросила у нее Лейн.

– Была помощником врача, так что получше тебя умею, – огрызнулась Бейлз.

Холстен тут же вспомнил, что это она зафиксировала Тевику кисть.

Они облачили ее в костюм – не без труда, потому что это был не жесткий костюм, как у безопасников, а белый ребристый комбинезон, который висел на ней мешком, поскольку подавать в него давление не нужно было. В шлеме был набор визоров, способных защитить от чего угодно, начиная с абразивной пыли и кончая жестким излучением солнца, и достаточно камер и экранов, чтобы одевший мог при необходимости идти вслепую. Действуя терпеливо, Нессель подключила меданализатор к системам костюма, а Лейн сумела с помощью аварийного питания оживить один из малых обзорных экранов шаттла, чтобы показывать картинку с камеры Бейлз. Никто ничего не сказал о тех многочисленных неизвестных опасностях, которые могли поджидать там женщину и на которые костюм просто не мог быть рассчитан.

Скоулз открыл дверь шлюза, а потом закрыл ее у нее за спиной. В отсутствие тока на замках остальное ей предстояло сделать самой.

Сквозь ее линзы они смотрели, как она открывает дверь шлюза, после чего темноту сменил тусклый янтарный свет, а картинка начала раскачиваться: Бейлз пошла из люка наружу. Когда картинка стабилизировалась, перед ними предстало некое видение ада: обуглившаяся, дымящаяся, кое-где продолжающая гореть растительность. Наружное аварийное освещение выхватывало клубящийся в воздухе отвратительно-желтый дым.

– Тут пустошь, – заметил кто-то.

Тут Бейлз перестала смотреть в сторону черной канавы, которую шаттл прорыл в почве, и направила очки – и глаза – в сторону леса.

«Зелень», – была первая беспомощная мысль Холстена. На самом деле там в основном была чуть подкрашенная темнота, но он помнил, как планета смотрелась с орбиты, и это была именно она – громадная растительная полоса, почти целиком охватывавшая тропики и зону умеренного климата. Он вызвал свои воспоминания о Земле – далекой отравленной Земле. Его поколение не видело ничего подобного, никакого буйства деревьев, уходящих далеко вверх, превращаясь в сводчатое многоколонное пространство, простираясь во все стороны от дыры, которую пробил кулак шаттла. Это была ЖИЗНЬ, и только теперь Холстен осознал, что никогда толком не видел земной жизни – какой она должна была быть. Тот дом, который он помнил, был просто умирающим, побуревшим огрызком, а вот здесь… Холстен ощутил, как глубоко внутри у него что-то ломается – тихо, почти незаметно.

– Выглядит лучше, чем помещения «Гилли», – неуверенно проговорила Нессель.

– Но тут не опасно? – уточнила Лейн.