Безмолвный крик

Подойдя к нему, Эстер обхватила молодого человека рукой и приподняла над подушками, чтобы ему было легче дышать.

– Прекрати! – скомандовала она. – Прекрати! Это не поможет тебе заговорить. Просто медленно дыши! Вдох… выдох! Вдох… выдох! Так-то лучше. Еще. Медленно.

Эстер села, придерживая его, пока дыхание не успокоилось и он смог его контролировать, потом снова опустила на подушки. Она хладнокровно наблюдала за Рисом, пока не увидела слезы у него на щеках и отчаяние в глазах. Казалось, он забыл о своих руках, лежащих на покрывале в погнутых шинах, что вызвало сдвиг сломанных костей. Боль, должно быть, была страшная, и все-таки душевные страдания заглушали физические, так что их он даже не замечал.

Что же, во имя Господа, произошло с ним в Сент-Джайлзе? Какие невыносимые воспоминания так ужасно терзают его?

– Я перебинтую тебе руки, – сказала Эстер уже мягче. – Нельзя их так оставлять. Кости, должно быть, сместились.

Рис моргнул, но никаких знаков несогласия не подал.

– Будет больно, – предупредила она.

Он улыбнулся и слегка фыркнул, резко выдохнув воздух.

Эстер потребовалось почти три четверти часа, чтобы снять повязки с обеих рук, осмотреть сломанные пальцы и посиневшую, опухшую плоть, кожу, изодранную на костяшках, выровнять кости, все время думая о том, какую чудовищную боль она ему причиняет, затем заново наложить шины и обмотать их бинтами. На самом деле Эстер выполняла работу хирурга, и Корриден Уэйд мог рассердиться, что она делает все сама вместо того, чтобы дождаться его прихода. Однако прийти он обещал только завтра, а мисс Лэттерли вполне могла справиться с этим делом. Она уже повидала достаточно переломов и не могла оставить Риса в таком состоянии. Если отправлять посыльного за доктором, его вряд ли найдут; в это время он может быть где угодно – на званом обеде или в театре…

Под конец Рис выбился из сил. Лицо его стало серым от боли, рубаха намокла от пота.

– Я переменю постель, – деловито сказала Эстер. – Так тебе спать нельзя. Потом принесу настой, чтобы ослабить боль; он поможет тебе уснуть. В другой раз дважды подумаешь, прежде чем кого-нибудь ударить.

Кусая губы, Рис посмотрел на нее с удрученным видом, но извинения во взгляде не угадывалось. Понять его без слов было слишком сложно; он не смог бы объясниться даже словами.

Приняв на себя половину его веса, Эстер помогла Рису передвинуться на край кровати; от слабости и боли он едва шевелился. Затем сняла скомканные простыни, запачканные пятнами крови, и постелила чистое белье. Потом помогла ему переменить ночную рубашку и поддерживала, пока он передвигался на середину постели. Накрыв Риса одеялами и расправив их, сказала:

– Я вернусь через несколько минут, принесу настой. Не двигайся, пока я не приду.

Рис послушно кивнул.

Ей потребовалась четверть часа, чтобы приготовить самую сильную дозу лекарства, оставленного доктором Уэйдом. По крайней мере половину ночи он проспит. Увеличение дозы могло убить. Больше Эстер ничего сделать не могла.

Пока Рис пил, она держала кружку и заметила, как он кривит лицо.

– Знаю, что горько, – согласилась Эстер. – Я добавила немного мяты, чтобы отбить вкус горечи.

Он серьезно посмотрел на нее, потом в знак благодарности медленно растянул губы в улыбке. Больше ничего улыбка не выражала – ни жестокости, ни удовлетворения. Он был бессилен что-либо объяснить.

Откинув с его лба волосы, она сказала:

– Доброй ночи. Если понадобится, подай сигнал колокольчиком.

Рис поднял брови.

– Ну конечно, я приду, – пообещала она.

На этот раз улыбка стала шире; потом он внезапно отвернулся, глаза его наполнились слезами.

С горечью понимая, что оставляет его наедине со страхами и тишиной, Эстер тихо вышла. Что ж, лекарство позволит ему хоть немного отдохнуть.

На следующее утро заглянул доктор. День выдался темный; с неба валил снег, в карнизах свистел ледяной ветер. Уэйд вошел, покрасневший от холода, растирая ладони, замерзшие от неподвижного сидения в экипаже.

Сильвестра оживилась, увидев его; она сразу вышла из столовой, едва заслышав в прихожей голос Уэйда. Стоя наверху, Эстер не могла не заметить, что доктор коротко улыбнулся вдове, на лице которой читалось облегчение. Она поспешно подошла к Уэйду; тот взял ее за руки и, кивая головой, стал что-то говорить. Беседовали они недолго; затем доктор сразу поднялся к Эстер и, взяв ее под руку, увел от перил в более укромное место, ближе к центру площадки.

– Новости неутешительные, – очень тихо произнес он, словно опасаясь, что его услышит Сильвестра. – Вы давали ему порошки, которые я оставлял?

– Да, в самой сильной из предписанных вами доз. Они несколько облегчают боли.

– Именно так, – доктор кивнул.

Он выглядел замерзшим, озабоченным и очень уставшим, словно тоже спал очень мало. Возможно, всю ночь провел с другими пациентами. Внизу в прихожей послышались шаги – Сильвестра ушла в гостиную.

– Хотелось бы мне знать, чем ему можно помочь, но, признаюсь, я работаю вслепую. – Уэйд посмотрел на Эстер с улыбкой сожаления. – Это совсем не тот случай, какими я занимался на нижней палубе. – Он сухо усмехнулся. – Там все происходило очень быстро. Людей заносили и укладывали на парусину. Каждый ждал своей очереди; кого раньше принесли, того и смотрят. Все сводилось к извлечению мушкетных пуль и осколков дерева. Вы знаете, что щепа тика ядовита, мисс Лэттерли?

– Нет.

– Конечно, нет! Думаю, в армии вы с ней не сталкивались… Но зато у нас на флоте не встречалось людей, растоптанных копытами или волочившихся по полю боя за лошадьми. Полагаю, вы сталкивались с такими случаями?

– Да.

– Но мы оба привычны к артиллерийским осколкам, сабельным порезам, ранам от мушкетных пуль и лихорадке… – Глаза его блеснули при воспоминании обо всех этих ужасах войны. – О боже, эти лихорадки! Желтая лихорадка, цинга, малярия…

– Холера, тиф, гангрена, – отозвалась Эстер, сразу ясно представив себе чудовищные картины минувшего.

– Гангрена, – согласился доктор, не сводя с нее пристального взгляда. – Бог мой, я повидал мужественных людей! Думаю, что в этом мы не уступаем друг другу, не так ли?


– Полагаю, так. – Ей не хотелось бы снова видеть бледные лица, изломанные тела, лихорадку и смерть, но она испытывала чувство гордости оттого, что приняла в этом участие и может на равных говорить с человеком, которого не поймут обычные читатели или слушатели.

– Что мы можем сделать для Риса? – спросила Эстер.

Доктор тяжело и шумно вздохнул.

– Обеспечить ему максимальный покой и комфорт. Надеюсь, внутренние ушибы со временем пройдут, если только нет повреждений, о которых мы не знаем. Поверхностные раны заживают, но прошло слишком мало времени. – Очень серьезно посмотрев на Эстер, доктор вдруг заговорил почти шепотом, противореча только что сказанному: – Он молод и прежде отличался силой и крепким здоровьем. Плоть заживет, хотя на это потребуется время. Раны, должно быть, до сих пор причиняют ему жестокую боль. Это ожидаемо, и тут ничего не поделаешь, остается терпеть. До некоторой степени вы можете облегчить его страдания с помощью оставленных мною порошков. В каждый свой приход я буду делать перевязки и следить, чтобы в раны не попала инфекция. Небольшое нагноение есть, но пока никаких признаков гангрены.

– Прошлым вечером мне пришлось сделать ему перевязку на обеих руках. Извините. – Ей не хотелось рассказывать про неприятный инцидент с Сильвестрой.

– О? – Уэйд насторожился, озабоченность во взгляде усилилась, но Эстер не заметила в нем ни гнева, ни осуждения. – Думаю, вам лучше рассказать мне, что произошло, мисс Лэттерли. Я ценю ваше стремление защитить пациента от вмешательства в личную жизнь, но знаю его достаточно долго. Мне уже известны некоторые особенности характера Риса.

Коротко, опуская подробности, Эстер рассказала доктору о встрече Сильвестры с сыном.

– Понятно, – тихо произнес Уэйд и отвернулся; она не могла видеть его лица. – Это не радует. Прошу вас, не поощряйте ожидания миссис Дафф… Мисс Лэттерли, признаюсь, я не знаю, что сказать. Нельзя оставлять стараний; надо делать все, что можно, невзирая на трудности!

Он медлил с уходом, словно ему требовалось время, чтобы справиться с чувствами.

– Я видел чудеса выздоровления. Видел и множество смертей. Может быть, лучше ничего не говорить Сильвестре, хотя это и непросто, пока вы постоянно находитесь в этом доме?

– Я попробую. Как вы думаете, речь к нему вернется?

Доктор снова повернулся к ней; глаза у него сузились, потемнели, стали непроницаемыми.

– Понятия не имею. Но вы не должны допускать, чтобы полиция беспокоила его! Если так случится и его доведут до еще одной истерики, это может убить его.

Говорил он напористо, срывающимся голосом. Эстер уловила в нем нотку страха и заметила то же чувство в глазах и уголках рта.

– Не знаю, что случилось или что он натворил, знаю одно: воспоминания для него невыносимы. Если хотите сохранить ему рассудок, то соберитесь с духом и используйте все свои возможности, чтобы оградить его от полиции. Своими вопросами они заставят его вновь пережить этот ужас. А это все равно что подвести его к краю пропасти, ввергнуть в бездну безумия, из которой он может не вернуться. У меня нет никаких сомнений: если кто и способен справиться с этой задачей, так это вы.

– Благодарю вас, – просто ответила Эстер. Такой комплимент имел для нее высокую цену, поскольку исходил от человека, не говорившего пустых слов.

Уэйд кивнул.

– А теперь пойду и осмотрю его. Будьте так добры, позаботьтесь, чтобы нам не мешали. Мне нужно проверить не только руки, но и остальные заживающие раны – не повредил ли он на них кожу. Благодарю вас за заботу, мисс Лэттерли.

На следующий день к Рису пришли первые посетители.

Это случилось сразу после полудня. Денек выдался яркий. Снег, лежавший на крышах, отражал в ветреное небо несмелые лучи скудного зимнего солнца, скрасившего короткий зимний день.

Эстер находилась наверху, когда раздался звон колокольчика и Уормби ввел женщину необычной наружности. Среднего роста, одетая в неброские цвета, она привлекала взгляд чертами лица – твердого, явно асимметричного, но передающего чувства невероятной уверенности и внутреннего спокойствия. Эта женщина определенно не считалась красавицей, но так и лучилась благодушием – качеством даже более привлекательным, чем красота.

– Добрый день, миссис Кинэстон, – произнес Уормби с заметным удовольствием и перевел взгляд на юношу, который вошел вслед за женщиной. Волосы и кожа у него были светлые, как у нее, но лицо совсем другое – худое, с тонкими чертами и орлиным профилем, а глаза – ясные и голубые. В юноше угадывалась мечтательность и склонность к юмору, но вместе с тем некое одиночество. – Добрый день, мистер Артур.

– Добрый день, – отвечала миссис Кинэстон. Она оделась в темно-коричневое и черное, как делают визитеры, посещающие дом, в котором царит траур. В прекрасно пошитом костюме отсутствовали намеки на индивидуальность стиля. Похоже, ее это не волновало. Она позволила Уормби принять у нее накидку, потом прошла за ним в гостиную, где, вероятно, ее поджидала Сильвестра. Артур держался на шаг позади.

Уормби поднялся по лестнице.

– Мисс Лэттерли, молодой мистер Кинэстон – близкий друг мистера Риса. Спрашивает, можно ли навестить его. Как вы думаете, это возможно?

– Я спрошу мистера Риса, есть ли у него желание с ним встретиться, – сказала Эстер. – Если да, то прежде я хотела бы побеседовать с мистером Кинэстоном. Крайне важно, чтобы он не говорил и не делал ничего, что может расстроить больного. На этом решительно настаивает доктор Уэйд.

– Конечно. Понимаю. – Уормби остался дожидаться, а Эстер пошла спрашивать.

Рис лежал, глядя в потолок из-под опущенных век.

Эстер остановилась у двери.

– Пришел Артур Кинэстон. Если достаточно хорошо себя чувствуешь, он хотел бы увидеться. Если нет, то дай мне знать. Я позабочусь, чтобы он не обиделся.

Молодой человек широко раскрыл глаза. Ей показалось, что в них мелькнуло нетерпение, потом внезапно появилось сомнение, даже растерянность.

Она ждала.

Рис никак не мог определиться. Он был одинок, напуган, слаб, стыдился своей беспомощности, а возможно, и того, что не сберег отца. Весьма вероятно, что, подобно тем солдатам, которых знавала Эстер, сам факт выживания служил для него укором, если погибал кто-то другой. Он на самом деле струсил или только вообразил себе это? Да и помнит ли он хоть приблизительно, как себя вел?

– Если решишь с ним встретиться, мне оставить вас наедине? – спросила Эстер.

По его лицу пробежала тень.

– Или побыть здесь и присмотреть, чтобы вы говорили только о приятных и интересных вещах?

Рис слабо улыбнулся.