Мемуары белого медведя
Наряду с заседаниями и конференциями я должна была посещать официальные приемы, заботиться о гостях цирка и присутствовать на деловых обедах. От такого рода заданий мои бока делались пухлее и пухлее, и это были единственные светлые моменты в моей новой жизни. Вместо того чтобы танцевать на манеже, я сидела в удобном кресле в конференц-зале, а затем пачкала пальцы маслянистыми пирогами, уминала сытный борщ, лакомилась блестящей черной икрой и накапливала в теле жировой запас.
Я могла бы и дальше вот так коротать свой век, если бы не та весна, внезапное наступление которой настолько сильно поразило и даже потрясло меня. Теперь я лежала неподвижно, будто упала с высокой лестницы. Когда в первый весенний день смотришь на черепичную крышу дома, как-то не думаешь о том, что этот дом может развалиться в любую секунду. Безупречно организованный союз, бронзовые изваяния героев, стабильность без взлетов и падений, размеренный ритм жизни — все это было близко к разрушению, а я ничего не подозревала. Оставаться на тонущем корабле было бы неразумно, следовало прыгать в открытое море и шевелить конечностями. Впервые в жизни я отказалась участвовать в заседании. Я боялась, что из-за этого меня уничтожат, ведь тому, кто не выполняет свой долг, незачем жить на свете. Но мое желание дальше работать над автобиографией было раза в три сильнее страха уничтожения.
Написание автобиографии рождало во мне странные ощущения. Прежде я использовала язык в основном для того, чтобы вытаскивать свое мнение наружу. Теперь язык оставался при мне и касался мягких мест внутри меня. Казалось, я совершаю нечто запретное. Я стыдилась этого и не хотела, чтобы кто-то читал историю моей жизни. Но когда я видела, как буквы расползаются по бумаге, во мне крепло стремление показать их кому-нибудь. Я напоминала себе малыша, который горделиво демонстрирует всем дурно пахнущий продукт собственного производства. Однажды я зашла в квартиру нашего управдома, а ее внучка как раз представляла вниманию взрослых свою свежеиспеченную коричневую колбаску. Та еще дымилась. Тогда поведение девочки вызвало у меня отвращение, но теперь мне стала понятна ее радость. Испражнения оказались первым результатом, которого ребенок добился сам, и ругать его было бы неверно.
Кому же я могла показать свое произведение? Уж точно не управдому. Она приятельствовала со мной вполне искренне, тем не менее слежка за жильцами дома составляла часть ее работы. Родителей у меня не было, коллег я в расчет не принимала, потому что они старались избегать меня. Друзьями я тоже не обзавелась.
Мне вспомнился человек, которого звали Морским львом, — редактор литературного журнала. Во времена, когда я блистала на арене цирка, он был одним из моих преданных поклонников и нередко наведывался ко мне в гримерку, преподнося огромные букеты цветов.
Морской лев больше напоминал тюленя, нежели льва, но, поскольку он носил прозвище Морской лев, я буду называть его так, потому что его настоящее имя вылетело у меня из памяти. Он утверждал, что его бросило в жар, едва он увидел меня на манеже. Он утверждал, что безнадежно влюблен в меня. Во время одного из визитов в гримерку он по секрету признался мне, что хотел бы разделить со мной ложе. К счастью, он понимал, что природа создала наши тела несовместимыми.
Мне тоже с первого взгляда было ясно, что соединиться нам не суждено. Его тело было потным и скользким, мое — сухим и жестким. В его бородатом лице все было великолепно, а вот крайние части его четырех конечностей выглядели плачевно слабыми. У меня, напротив, жизненная сила сосредоточивалась именно на кончиках пальцев. Он с рождения был безволосым, в то время как мое тело с головы до самой интимной области покрывала толстая шерсть. Хорошей пары из нас не вышло бы. Впрочем, однажды нам довелось поцеловаться. В тот миг я почувствовала себя так, словно в моем рту трепыхается крошечная рыбка. У Морского льва были неровные зубы, но это не смутило меня, ведь на его зубах не оказалось кариеса, что в моих глазах является подлинным признаком мужественности. На мой вопрос, почему у него нет гнилых зубов, он ответил, что не ест сладкого. А я вот не могла отказаться от него. Если бы я вычеркнула сладости из своего рациона, осталась бы без единственного удовольствия в жизни.
С нашей последней встречи прошло много времени. Впрочем, Морской лев не позволял забыть о себе, регулярно присылая мне свежие справочники, в которых значился адрес его издательства. Я собралась с духом и решила нанести ему визит без предупреждения.
Контора его издательства, которое называлось «Полярная звезда», располагалась на южной окраине города. При взгляде на здание с улицы было нипочем не догадаться, что в его стенах может находиться издательство. В вестибюле стоял молодой мужчина и курил сигарету. Он строго спросил, что мне здесь нужно. Едва я произнесла слова «Морской лев», человек попросил меня следовать за ним и походкой робота направился в коридор. Обои на его стенах наполовину отклеились и свисали, точно обгорелая кожа. Коридор уводил нас все дальше от входа и заканчивался зеленой дверью. Молодой человек открыл ее, за дверью обнаружилась комната без окон и с низким потолком, захламленная грудами пожелтевших рукописей.
Морской лев уставился на меня, а затем резко мотнул головой в сторону, будто я дала ему пощечину.
— С чем пожаловала? — спросил он холодно.
Только в это мгновение я осознала, что в мире нет никого опаснее бывших поклонников. Слишком поздно. Я, жалкая экс-звезда цирка, беспомощно стояла со своей наивной историей перед кровожадным издателем. В былые времена я танцевала на гигантском мяче, ездила на трехколесном велосипеде и на цирковом мотоцикле. Однако публикация автобиографии оказалась куда более рискованным акробатическим номером.
Я осторожно раскрыла сумку, вытащила стопку исписанных сверху донизу листков почтовой бумаги и молча положила их на стол. Вопросительный взгляд Морского льва замер на моем носу. Увидев рукопись, он поправил очки в круглой оправе, склонился над столом, сгорбив спину, и стал читать. Прочел первую страницу, прочел вторую. Чем больше он читал, тем более восхищенно светились его глаза, но, возможно, мне просто так показалось. Одолев несколько страниц, Морской лев пригладил бороду и широко-широко раздул ноздри.
— Это ты написала? — спросил он дрожащим голосом.
Я кивнула. Он свел брови, а потом, точно маску, надел на лицо усталое выражение.
— Оставляю рукопись у себя. Честно говоря, я несколько разочарован тем, что она такая короткая. Может, напишешь продолжение и принесешь его мне на следующей неделе?
Мое молчание только раззадоривало Морского льва.
— И вот еще что. У тебя нет бумаги получше? Ты эту из гостиницы украла? Горемыка! На, возьми мою, если хочешь.
Он протянул мне стопку швейцарской почтовой бумаги с водяным знаком, изображающим Альпы, а вдобавок блокнот и ручку «Монблан».
Поспешив домой, я вывела на листе только что раздобытой благородной бумаги: «Стоя на двух ногах, я была Ивану до пупка». Я царапала металлическим кончиком стержня по ее тонкой волокнистой поверхности. Это действовало на меня так же благотворно, как если бы я скребла когтями чешущуюся спину.
Однажды Иван явился ко мне верхом на странном агрегате. Несколько раз проехал на нем по кругу, спешился и катнул агрегат, который назвал трехколесным велосипедом, между моих ног. Я впилась зубами в ручку велосипеда, та оказалась куда тверже, чем кусок серого хлеба, который иногда бросал мне Иван. Усевшись на пол, я стала исследовать трехколесник. Иван позволил мне поиграть какое-то время, после чего снова поставил велосипед между моих ног. На этот раз я удержалась на сиденье и получила в награду кусок сахара. На следующий день Иван поместил мои ноги на педали. Я надавила на них так, как он показал, и велосипед немного проехал вперед. Тогда я получила кусок сахара. Надавила на педали — получила сахар. Снова надавила на педали — снова получила сахар. Мне так понравилось, что я не хотела останавливаться, но в какой-то момент Иван забрал у меня велосипед и закончил рабочий день. Назавтра наша игра повторилась, послезавтра тоже, потом еще и еще, пока однажды я не уселась на трехколесник по собственной воле. Стоило мне усвоить основной принцип езды, все стало получаться как надо.