Мемуары белого медведя

Спустя еще некоторое время я приобрела новый опыт, связанный с этим велосипедом, но не радостный, а горький. Утром от Ивана разило противной смесью духов и водки. Я почувствовала себя обманутой и растоптанной, швырнула велосипед в Ивана, тот умело увернулся и рявкнул на меня, при этом его руки закрутились над головой, будто велосипедные колеса. На сей раз вместо сахара он потчевал меня хлыстом. Мне понадобилось немало времени, чтобы уяснить, что существует три категории действий. За действия, относящиеся к первой категории, я получала сахар. Действия второй категории не приносили мне ни сахара, ни ударов хлыстом. А за действия третьей категории меня вознаграждали исключительно ударами хлыста. Я сортировала новые действия по трем категориям, как почтовый служащий посылки.
Закончив эту часть автобиографии такими словами, я отправилась с ней к Морскому льву. На улице дул свежий ветер, но воздух в редакции был спертым и пах холодным дымом советских сигарет. На письменном столе я увидела тарелку, полную костей, вероятно, от куриных крылышек; Морской лев сидел за столом и сосредоточенно ковырялся зубочисткой во рту. Я подала ему на десерт свою рукопись с плотно прижимающимися друг к другу буквами. Он жадно сожрал ее, хрипло откашлялся, зевнул и произнес:
— Все равно слишком мало. Пиши еще!
Меня разозлил его надменный тон.
— Длина моих текстов — мое личное дело. И кстати, что ты мне дашь, если стану писать больше?
Былое величие цирковой звезды вернулось ко мне. Морской лев был раздосадован — очевидно, не рассчитывал, что я чего-то потребую. Нервно выдвинув ящик стола, он вытащил плитку шоколада и протянул ее мне со словами:
— Вот, отличный продукт из ГДР. Ты знаешь, я сладкого не ем, так что забирай.
Я не поверила ему, потому что упаковка, которая заковывала шоколад, точно в металлические доспехи, блестела совсем не на восточногерманский манер. Скорее всего, Морской лев раздобыл этот шоколад благодаря связям на Западе. «А ведь я могла бы донести на тебя!» Впрочем, мне нельзя было подавать виду, что я его раскусила, и я просто разломила плитку шоколада вместе с оберткой. Обнажилась привлекательная жемчужно-коричневая поверхность плитки. К сожалению, на вкус шоколад показался мне горьковатым.
— Продолжишь писать — снова угощу таким шоколадом. Хотя, по правде говоря, я сомневаюсь, что тебе еще есть о чем рассказать.
Морской лев опять нацепил маску очень занятого издателя и стал перебирать глупые бумажки.
Взбудораженная его дешевой провокацией, я поспешила домой и уселась за письменный стол. Легковоспламеняющуюся силу гнева можно с пользой применить для создания текста и тем самым сэкономить энергию, которую в противном случае пришлось бы откуда-то брать. Дрова ярости не заготовишь ни в одном лесу. Поэтому я благодарна каждому, кто вызывает во мне ярость. По-видимому, во время письма я слишком сильно сжимала пальцы. Ручка не выдержала давления, лазурная кровь «Монблана» вытекла наружу и окрасила мой белый живот. Зря я разделась. Писателю не подобает работать нагишом даже в жару. После того как я сполоснулась, чернильное пятно пропало.
Я научилась носить девичью юбку с кружевами, точнее сказать, научилась выносить ее. По крайней мере, я больше не срывала ее с себя. Большие банты на голове я тоже терпела. Иван говорил, что я должна терпеть их, потому что я девочка. Я не могла проглотить этот его довод, в отличие от сахара, который была готова глотать без конца. На мою голову повязывали какие-то куски ткани, но и это с каждым разом мешало мне все меньше, да и устрашающие лучи прожекторов уже не раздражали. Я не теряла самообладания, даже если видела перед собой бурлящую людскую массу. Фанфары возвещали о моем выходе, и я на трехколесном велосипеде выезжала на ярко освещенную арену. Мои бедра прикрывала кружевная юбка, на голове покачивался огромный бант. Я слезала с велосипеда, клала правую лапу на плечо Ивана, затем взбиралась на мяч и старательно балансировала на нем. Слыша бушующие аплодисменты, я видела, как на ладони Ивана, точно вода из источника, появляются кусочки сахара. Сладкий вкус на языке и облака радостных испарений, которые поднимались из пор зрителей, опьяняли меня.
 
За неделю я с трудом сумела дописать до этого предложения и снова отправилась с визитом к Морскому льву. Он жадно пробежал рукопись глазами, удерживая на лице выражение безразличия. Закончив читать, Морской лев неожиданно сказал:
— Если в каком-нибудь из номеров у нас вдруг образуется окно, возможно, мы напечатаем твою историю. — Он снова сунул мне плитку западного шоколада и быстро отвернулся, будто желая утаить от меня свои мысли. — Кстати, гонорары авторам мы принципиально не платим. Если тебе нужны деньги, попытайся вступить в союз писателей.
Однажды я прилетела в Ригу на очередную конференцию. Мне сразу бросилось в глаза, что некоторые участники искоса поглядывают на меня, при этом в их взглядах нет знакомого мне недоверия, а есть нечто другое. «Может, я что-то упустила», — предположила я. В перерыве участники разбились на группки и перешептывались. Когда я приблизилась к одной, люди быстро перешли на латышский, и я не поняла ни слова. Я убежала в коридор и встала у окна. Меня догнал человек в очках.
— Я прочел ваше произведение! — обратился он ко мне.
Другой человек услышал его слова, торопливо подошел к нам и воскликнул, краснея:
— Вы так интересно пишете! Жду не дождусь, когда выйдет продолжение!
Дама, которая, кажется, была его женой, прильнула к нему, улыбнулась мне и шепнула своему супругу:
— Вот это тебе повезло! С автором познакомился!
Спустя недолгое время вокруг меня уже толпились десятки людей. Не сразу, но до меня дошло, что Морской лев напечатал мою автобиографию в своем журнале, ничего мне не сообщив. Этот поступок показался мне очень обидным.
Конференция закончилось раньше назначенного срока, и я со всех ног помчалась в книжный магазин на центральной торговой улице, чтобы отыскать заветный журнал. Продавец огорошил меня известием, что если мне нужен свежий номер, который сейчас у всех на устах, то он уже распродан. Окинув меня взглядом, продавец добавил:
— В театре напротив ежедневно дают «Чайку» по пьесе Антона Чехова. Актер, исполняющий роль Треплева, сегодня купил экземпляр этого журнала. Он играет нынешним вечером.
Я поспешила в театр и постучалась в застекленную дверь так сильно, что она треснула. К счастью, этого никто не видел, если не считать молодого человека с перекошенным лицом на плакате. Он подмигнул мне правым глазом, как бы приободряя: «Спокойно, никто ничего не заметил».
Рядом с театром находился парк. Выпив там стакан кваса, я коротала время за чтением газет, которыми были обклеены стены киоска. Ровно за час до начала представления я вернулась к театру.
— Мне нужно поговорить с Треплевым, — обратилась я в окошечко кассы.
До спектакля час, — ответили мне. — К артистам сейчас никого не пускают.
Это был отказ, категорический и недвусмысленный. Пришлось купить билет на представление, возвратиться в парк и выпить еще стакан кваса. Часом позже я с надменной миной вошла в театр через парадный вход и заняла место в зрительном зале. Происходящее было для меня таким непривычным. Работа в цирке отнимала все мои силы, и прежде мне не доводилось смотреть чужой спектакль, тем более со стороны публики. Кроме того, театральный мир и мир цирка, как Восток и Запад, разделяла прочная стена. В этот день я поняла, что зря пренебрегала театром, зря вела себя как ребенок, который отказывается есть те или иные овощи, даже не попробовав их на вкус. Я могла бы многому научиться в театре, например тому, как менять темп представления или сочетать меланхолию с юмором. Знай я об этом в те времена, когда выходила на цирковую арену, непременно устраивала бы себе театральные вечера.
Представление было изысканным, особенно аппетитной мне показалась мертвая чайка на сцене.
После спектакля я пробралась в гримерную, где резко пахло пудрой. Перед настенными зеркалами стояли разноцветные баночки с косметикой. Актеры еще не вернулись. Я увидела искомый журнал, схватила его, торопливо перелистала и нашла текст собственного сочинения. Над ним имелся заголовок, но я не припоминала, чтобы как-то называла свой рассказ или просила кого-нибудь сделать это. Разумеется, дурацкий заголовок «Буря оваций моим слезам» придумал Морской лев. Мало того, он приписал, что это первая часть, а значит, будут и следующие! Негодяй анонсировал продолжение, даже не посоветовавшись с автором! Нет, его самоуправство определенно зашло слишком далеко.