Мемуары белого медведя
Одна и та же игра повторялась дни и недели напролет. Дошло до того, что я поднималась машинально, едва слышала фанфары. Тогда я не понимала, что такое стоять, но точно знала, какое положение тела освобождает от боли, и это знание было выжжено в моем мозгу вместе с приказом Ивана: «Вставай!» — и палкой, которой он взмахивал.
Я выучила слова «Вставай», «Хорошо» и «Еще раз». Полагаю, странными штуковинами, которые надевали мне на ноги, были специальные жаропрочные башмаки. Пока я стояла на задних лапах, мне не было больно, как бы сильно ни припекало от пола. Если фанфары умолкали, а я все еще удерживалась на двух ногах, наступало время для куска сахара. Иван отчетливо произносил: «Кусок сахара», затем совал его мне в рот. Выражение «кусок сахара» стало для меня первым наименованием сладкого удовольствия, которое таяло на моем языке после звука фанфар и подъема на ноги.
Неожиданно в комнате появился Иван и снисходительно взглянул на то, что я написала. «Иван! Как дела? Где ты пропадал?» — хотела спросить я, но голос не слушался меня. Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, и фигура Ивана бесшумно исчезла. Осталось знакомое тепло его тела да легкое жжение на моей коже. Дыхание никак не возвращалось к привычному ритму. Иван, который умер для меня уже так давно, воскрес, потому что я начала писать о нем. Когти невидимого орла впились мне в грудь, я стала задыхаться. Мне нужно было немедленно выпить той священной прозрачной воды, которая помогает сбросить невыносимое давление. Раздобыть в городе хорошую водку было сложно, потому что большей частью она шла на экспорт и тем самым привлекала в страну иностранный капитал. Управдом плохонького дома, в котором я жила, имела полезные связи, благодаря чему ей время от времени удавалось разжиться дефицитными продуктами. Я знала, что иногда в ее шкафу можно отыскать заветную бутылку.
Выскочив из квартиры, я торопливо сбежала вниз по лестнице, постучалась в дверь домоуправши и огорошила ее вопросом, нет ли у нее кое-какой водички. На лице дамы появилась таинственная улыбка, которая навеяла мне воспоминания о шумерской клинописи. Она с намеком потерла указательный палец о большой и осведомилась:
— Вы что-нибудь… принесли?
Я взволнованно отвечала:
— Нет! У меня нет иностранной валюты!
Эти бессердечные и сухие слова — «иностранной валюты», прозвучавшие из моих уст, обнажили волнительно-сладкий секрет, который управдом хотела разделить со мной, и она с оскорбленным видом повернулась ко мне спиной. Так, надо немедленно спасать положение!
— Вот это да, у вас новая прическа. Вам идет!
— О чем вы? Не голова, а воронье гнездо, всю ночь крутилась на подушке.
— А ваши новые туфли? Какие красивые!
— Туфли? О, вы заметили? Только они не новые. Мне их родственники подарили. Хорошие туфли, мне нравятся.
Мои комплименты прозвучали как неуклюжая лесть, но собеседница все-таки перестала дуться. Ее взгляд заполз на меня, точно жирный волосатый червяк.
— Вы ведь почти не пьете. Зачем вам вдруг понадобилась моя водка?
— Я вспоминала детство и теперь не могу успокоиться. Трудно дышать.
— Вспомнили о чем-то неприятном?
— Нет, то есть я пока не разобралась, неприятно это или нет. Прямо сейчас меня тревожит только проблема с дыханием.
— Спиртное тут не поможет. Если будете пить, кончите как бедолага-чиновник, который жил над вами.
Что-то тяжелое грохнулось на камни мостовой перед домом. Судя по звуку, упало нечто гораздо более крупное, чем тело взрослого мужчины. Звук повторился, и я вся покрылась гусиной кожей.
— Попробуйте вести дневник. Это поможет вам освободить душу от переживаний и в то же время сохранить их.
Предложение управдома поразило меня, из ее уст оно прозвучало слишком интеллектуально. Задав наводящие вопросы, я выяснила, что неделей раньше она прочла «Сарасина Никки», шедевр японской средневековой литературы в жанре дневника, переведенный на русский. Нужные связи помогли моей собеседнице раздобыть экземпляр книги, хотя ее скромный тираж в пятьдесят тысяч экземпляров был распродан уже по предварительным заказам. Полагаю, наша управдом прочла «Сарасина Никки» исключительно потому, что гордилась своими полезными связями.
— Найдите в себе смелость писать, как автор этого дневника!
— Мне казалось, в дневнике описывают текущие события. Меня интересует другое, я хочу через письмо воскресить в памяти отрезок жизни, который никак не могу вспомнить.
Домоуправша выслушала меня и предложила:
— Тогда напишите автобиографию!
Я завершила сценическую карьеру и начала проводить свое бесценное время на смертельно скучных конференциях не по собственной воле. Однажды, когда я была звездой нашего цирка, нам довелось выступать в одной программе с кубинским танцевальным коллективом. Изначально мы должны были исполнять свои номера отдельно друг от друга, но наше сотрудничество переросло в нечто большее. Я влюбилась в южноамериканское искусство танца, захотела овладеть им и включить в свой репертуар. Мне организовали ускоренный курс обучения латиноамериканским танцам, и я принялась усердно тренироваться, но перестаралась. Раскачивание бедрами при исполнении танцевальных шагов травмировало мои колени, да так сильно, что мне было не выполнить больше ни один акробатический номер. Я стала бесполезной для цирка. Другого медведя на моем месте пристрелили бы, но, к счастью, меня перевели в управление на должность канцелярской служащей.
Никогда бы не подумала, что у меня такие способности к конторскому делу. Отдел кадров всегда умел применить таланты работников себе во благо, вот и в моем случае он не прогадал. По-моему, канцелярское мышление было свойственно мне от природы. Мой нос умел отличить важные счета от неважных. Мои внутренние часы тикали правильно, так что я везде и всегда появлялась вовремя. Что касается зарплатных смет, мне никогда не приходилось мучиться с числами, потому что я читала по лицам сотрудников, какое жалованье они должны получить. При желании я могла уговорить шефа на любой проект, каким бы утопичным он ни был. Мой рот владел искусством разжевывания жестких планов и скармливания их в удобоваримой форме.
Другими словами, я выполняла самые разные задания, касающиеся деятельности нашего цирка и балета: готовила заграничные турне, сотрудничала с прессой, искала новых сотрудников, занималась делопроизводством, а главное — участвовала в конференциях.
Такая жизнь устраивала меня, пока я не начала писать автобиографию. Желание посещать конференции отпало напрочь. Сидя у себя в комнате и полизывая кончик карандаша, я хотела и дальше полизывать этот карандаш, всю зиму никого не видеть и работать, работать над автобиографией. Письмо не отличалось от зимней спячки. В глазах посторонних я, вероятно, выглядела вечной соней, но на самом деле в медвежьей берлоге своего мозга я рожала собственное детство и взращивала его тайком от всех.
Как-то раз, когда я сидела за столом и мечтательно посасывала карандаш, мне принесли телеграмму, в которой говорилось, что на следующий день я участвую в заседании на тему «Условия труда деятелей искусства».
Заседания своей плодовитостью напоминают мне кроликов: на большей части заседаний постановляют, что необходимо провести следующее заседание. Заседания быстро размножаются. Если против этого ничего не предпринять, вскоре их станет так много, что мы уже не сможем удовлетворять их потребности, даже если каждый из нас изо дня в день будет жертвовать основную часть своего времени на заседания. Надо что-то придумать, чтобы упразднить их, иначе от слишком долгого сидения наши ягодицы станут плоскими и при этом такими массивными, что все организации и учреждения обрушатся под их весом. Все больше людей используют свои мозги преимущественно для того, чтобы изобретать правдоподобные отговорки, почему они не могут явиться на следующее заседание. Таким образом, вирус отговорки распространяется стремительнее, чем самый заразный грипп. Да и родственникам, реальным и выдуманным, приходится умирать по несколько раз в жизни, чтобы приглашенные на конференции могли якобы ходить на их похороны. У меня нет родни, которую я могла бы отправить на фиктивную смерть. Мое тело устроено так, что не болеет гриппом, тут мне тоже не отвертеться. Чем дольше я разъезжала по всяческим конференциям, тем сильнее черная плесень регистрационных заявок и приглашений поражала страницы моего ежедневника.