Заходер и все-все-все…

Да, он мог вскружить голову…
Что отличало его от других мужчин, с которыми столкнула меня жизнь? Помимо обаяния, ума, остроумия главной отличительной чертой была Галантность.
Написав это слово, я взяла современный словарь русского языка и удивилась, что «галантность» — это «изысканно вежливый, любезный». Решив, что я неправильно употребляю это слово, на всякий случай посмотрела еще и словарь Даля. А вот в нем «галантность» определялась именно так, как я ее понимала: «Учтивость, вежливость, услужливость относительно дам». Именно галантность в старом понимании была присуща Борису Владимировичу. Не знаю, как другие женщины относятся к галантности, но я от своего первого мужа бежала, перестав ощущать себя женщиной. Надоело равноправие, когда «ты и лошадь, ты и бык, ты и баба, и мужик».
Конечно, период ухаживания не является проверкой на галантность. Когда начинаются будни, вот тогда-то и видно, кто чего стоит. Но об этом подробнее я расскажу потом…
Но как не вспомнить, что все наши подруги, отправляясь к нам в гости, тщательно продумывали туалет, макияж, даже духи: знали, что Борис непременно отметит, как выглядит гостья, всегда найдет слова, которые поднимут настроение. Взглядом даст почувствовать, что рядом с ним Женщина.
Кстати — а может быть, и некстати — вспомнила Борину реплику: «Муж тебе все поднимает, начиная со скандала, кончая настроением».
Чуть позднее Борис признался, что почти сразу понял: Артем мне не муж. (Значит, разница между мужем и возлюбленным, даже с большим стажем, все же заметна.)
Я не отрицала…
 
 
…И в черном небе светит светом черным
 
Он.
 
Треугольник.
 
Четырехугольный.
 
Он в центре мира в этом странном мире.
 
Четыре в нем угла. Увы, — четыре.
 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 
 
 
На ваших окнах — глухие шторы.
 
Я — не ребенок. Нет.
 
Глухие шторы. Замки, затворы.
 
И гаснет свет.
 
 
 
Глухие шторы. Ночь глухая.
 
Не слышишь ты,
 
Как кто-то бродит там, вздыхая
 
До глухоты.
 
 
Цикл стихов о любви, строки которых приведены здесь, написан Борисом Заходером через полгода, в Ялте, как говорится, залпом. Хотела бы я надеяться, что была той «причиной», которая вызвала их к жизни, но меня там не было. «Видно, такое время пришло…»
 
 
Светло и тепло.
 
Светло и тепло.
 
А ведь и солнце
 
Еще не взошло!
 
 
 
Видно, такое
 
Время пришло —
 
Светло и тепло,
 
Светло и тепло…
 
 
Он читал их мне одной из первых.
Впоследствии, когда впервые (увы, лишь в 1996 году) они были изданы полностью, Борис посвятил их мне, написав: Посвящается Г. З. При наборе «З» потеряли, и Боря, когда дарил книгу, всегда от руки дописывал эту букву. А мне добавил: Она же — любимая жена.
Но искру высекла другая женщина.
 
 
Шел — и встретил женщину.
 
Вот и все событие.
 
Подумаешь, событие!
 
А не могу забыть ее.
 
 
 
Не могу забыть ее,
 
А она — забыла.
 
Вот и все событие,
 
Вот и все, что было.
 
 
И однако:
 
 
 
Все так: кручина без причины,
 
Неумолкающая грусть.
 
Не ты причина той кручины,
 
Ты — только повод. Ну и пусть.
 
 
 
Ты — не причина: нет причины.
 
Ты — повод. Может быть — предлог.
 
Не без тебя — без той кручины
 
Я, видно, больше жить не мог…
 
 
…Тем летом я могла изредка, именно изредка, наблюдать семейную жизнь Бориса Владимировича. Длительное отсутствие женской руки сказывалось: он, еще сравнительно молодой, «мужчина в самом расцвете сил», мужских и творческих, человек с поэтическим воображением, эстет, надолго оставался один. Его жена, Кира Петровна Смирнова, известная и очень яркая эстрадная звезда, появлялась на даче крайне редко. Борис радовался ее приезду, расспрашивал об успехах. Она подробно и шумно рассказывала о них.
Ко мне относилась настороженно, явно не испытывая симпатии.
Я, кстати, тоже. И вполне понимаю ее.
Мой незабываемый отпуск закончился.
 
 
Вот мы и простились.
 
Искоса взглянула,
 
Не поцеловала —
 
Руку протянула.
 
 
 
Может, и хотела,
 
Да от всех скрывала,
 
Так или иначе —
 
Не поцеловала.
 
 
 
Даже на прощанье
 
Не поцеловались!
 
Может, мы с тобою
 
И не расставались?
 
 
Подарок
(зима 1963–1964 года)
Казалось, моя жизнь после знакомства с Борисом Заходером не изменилась.
Мой затянувшийся роман становился все более и более бессмысленным. Мы, словно предчувствуя окончание, отметили в ресторане семилетие, где тосты состояли из всевозможных пословиц и поговорок. Например: «Семь без четырех, да три улетело»…
Несмотря на сильное впечатление, которое произвел на меня Борис Владимирович, я не позволяла себе думать о нем, хотя он периодически звонил. Не хватало еще одного женатого поклонника.
Однако — почти незаметно — началось вытеснение одного моего романа другим.
В один из последних дней 1963 года раздался звонок в дверь, и, открыв ее, я увидела Заходера с большой коробкой. Подарок к Новому году:
 
 
У ПОРОГА
 
Ты напрасно глядишь так строго.
 
Ничего от тебя я не жду.
 
Я хочу постоять у порога.
 
Никогда не войду.
 
 
 
…Не войду.
 
 
Он не зашел, не посмотрел, как я живу, — просто поздравил.
Это была новомодная венгерская кофеварка «Эспрессо». Я большая любительница хорошего кофе, и он об этом знал. Как он угодил! Отныне каждое утро, приготавливая кофе, я невольно вспоминала Бориса, как молитву.
Борис Владимирович звонил мне. Но так как он часто уезжал работать в дома творчества, то в эти периоды звонки становились редкими или совсем прекращались, и тогда без них становилось неуютно.