Последний снег

Но приходит лето, а деньги по-прежнему лежат в тайнике. На нее напала какая-то хворь. Ее постоянно тошнит, и у нее совсем нет сил. Она чувствует себя бесконечно усталой. Каждую ночь она решает уйти на рассвете, но утром снова оказывается на холодном полу в ванной комнате, склоненной над унитазом. Отец нервничает под дверью.
— Что с тобой?
Работать — это как играть в театре. Лиам весь вспотел в своей униформе. Воротник, застегнутый на все пуговицы, царапает чисто выбритую шею. В зеркале в комнате отдыха он выглядит как обычный работник, но все равно ему с трудом дается эта роль. Стоя за кассой, он не осмеливался посмотреть покупателям в глаза. Монотонным голосом желает им хорошего дня, словно реплика записана на магнитофон. Ему казалось, что они насмехаются над его бритой мордой и рабочей униформой. Тебе нас так легко не провести, говорят их глаза.
Но Ниила был им доволен. Когда в магазине стало поспокойнее, он подошел к Лиаму с чашкой кофе.
— Ты быстро учишься.
Только одна фраза, но Лиам весь покраснел и залпом выпил обжигающий кофе, стараясь не подавать вида, что его тронула похвала. Сама работа была простой. Сложность заключалась в том, что надо было иметь дело с людьми, а к этому Лиам не привык.
Все произошло очень быстро. Первые выходные были пробными, но уже в понедельник Ниила позвонил и спросил, не хочет ли он поработать в будни:
— У одной моей сотрудницы проблема, — сказал он, — отец пропал.
— Конечно, — поспешил ответить Лиам, — я приду.
И вот он стоит весь в поту в ярком свете ламп и изображает из себя обычного человека. После обеда посетителей немного. Большинство только заправиться приезжают. Ниила показал ему, как следить за насосами и попросил фиксировать номера машин. Глаза лучше любой камеры. Спокойствие Ниилы заражало. Его голос был похож на ветер в густом лесу — и не слышен почти. Лиам заметил, что, когда Ниила говорит, у него успокаивается пульс.
— Ты куришь? — спросил хозяин.
— Бывает.
— Можешь брать перекуры, если хочешь. Только скажи.
— Вообще-то я хочу бросить.
Ниила недоверчиво посмотрел на него.
— Не будь так суров с собой. Это хорошим не кончится. Должны же в жизни быть какие-то удовольствия.
Он ушел к себе в кабинет, оставив Лиама одного за кассой. Простой жест, говорящий, что он, Лиам, справляется с задачей. Что ему можно доверять.
Она, должно быть, вошлд через задний вход, потому что Лиам не слышал ее прихода. Стоя спиной к прилавку, он пополнял сигаретную полку, когда она внезапно возникла рядом. Дочь Ви-дара Бьёрнлунда. Она была в старой куртке на несколько размеров больше. На бледном лице просвечивали синие жилки. Больше похожа на фарфоровую куклу с пластиковыми глазами, чем на живого человека.
— Ты кто?
— Я — Лиам, я здесь работаю.
— И с каких пор?
— С недавних.
Она не похожа на отца. Совсем не похожа. Лиам обвел взглядом гладкий лоб, губы, волосы, собранные в хвост. Ничего общего со стариком. Но, может, живых нельзя сравнивать с мертвыми.
Женщина протянула руку. Он отложил в сторону блок сигарет и пожал ее холодные пальцы. От этого пожатия мурашки выступили на коже. Он боялся посмотреть ей в глаза. Боялся, что она прочитает в них всю правду про него.
— Лив Бьёрнлунд, как ты уже знаешь.
— Ниила сказал, что ты эту неделю не работаешь.
— Вот как?
— Сказал, у тебя проблемы в семье, что твой отец пропал.
От этих слов она пошатнулась, но быстро взяла себя в руки и нагнулась к нему.
— Я знаю, кто ты, — прошептала она.
Лиам искал глазами пути отхода. Ее лицо было так близко. Она изучала его. Каждую черточку его враз ставшего пунцовым лица. Подступила паника. Что, если она видела его в Одесмарке в одну из тех ночей?
— Вы с братом тут подворовываете, — сказала она.
— Это было давно.
Уголки губ приподнялись в улыбке.
— Не бери в голову. Я тебя не обвиняю. Ниила имеет слабость ко всему, что нуждается в починке. Включая людей. Думаешь, как я тут оказалась?
Лиам робко улыбнулся в ответ. Взгляд упал на ее обувь — мужские ботинки на несколько размеров больше, все перемазанные землей. Джинсы выглядят не лучше — мокрые, грязные. От нее плохо пахло — потом и трухлым сеном. Она была похожа на человека в сложной ситуации, и Лиам почувствовал угрызения совести.
 
Прочитав его взгляд, женщина открыла рот, чтобы что-то сказать, но ей помешал вой полицейских сирен. Мимо заправки на полной скорости пронеслись две машины с включенными синими огнями, взметая брызги воды.
— Что случилось? — спросила она.
— Понятия не имею.
Но женщина уже бежала к дверям, гремя ботинками. Остановившись у заправочного автомата, она смотрела в сторону церкви, держась за грудь. Она выглядела такой маленькой. Казалось, рухнет в любой момент.
Из кабинета высунулся Ниила.
— Ну, началось! — бросил он на ходу, выскочил на улицу и обнял Лив.
У Лиама сердце ушло в пятки. Полиция направлялась на север — в сторону Одесмарка. И у него было чувство, что все кончено. Для него кончено.
Он оперся руками о прилавок. Зажмурил глаза и увидел Видара, как он лежит во мхе — синеватая кожа и открытый рот. Может, там уже побывали звери и оглодали останки до неузнаваемости. Лес по-своему справляется с покойниками.
Ниила с Лив вернулись в магазин. Хозяин, бережно поддерживая, повел ее на склад. По пути она обернулась и послала Лиаму долгий многозначительный взгляд. Словно говорила, что у них есть общий секрет. Что она все знает.
Плечи горели от усилий, но она снова и снова заносила топор. Колола дрова с такой яростью, что слышно было на всю деревню. Она даже не заметила его приближения, пришлось закричать, чтобы прекратила. Холодный дождь она тоже не замечала. Только когда топор выпал из рук, к ней вернулась чувствительность: она ощутила холодную воду на затылке и острую боль в плечах.
Симон накинул ей куртку на плечи и повел к дому, словно она была скотиной, которую загоняют в тепло на ночь. Лив поскользнулась на мокрой траве, но удержалась на ногах.
— Надо же мне было чем-то себя занять.
Хассану она позвонила с заправки. По голосу было слышно, что у него есть новости, но он отказался сообщать их по телефону. «Мы к вам приедем», — сказал он. Но часы шли, а никто так и не приехал.
Они не стали включать свет. Сидели в темной кухне и смотрели на лес. В воздухе висела тревога. Лив вышла в гостиную и налила себе стакан самогона, оставшегося от Видара. Вернулась в кухню, сделала пару глотков и протянула стакан Симону. Он жадно допил остатки. Это ее удивило. Ей хотелось, чтобы он что-то сказал, назвал ее жалкой, выразил сочувствие, что угодно. Но нет. Тишина оглушала. Сводила с ума.
Шлагбаум был поднят, и полицейская машина въехала прямо во двор. Наконец-то. Дождь шел сплошной стеной. Они вышли встретить их в прихожую. Хассан стянул шапку. Вода капала с волос на пол. Коллега помоложе маячил у него за спиной. Выражения лиц у них были такие скорбные, что им не пришлось ничего говорить.
— Он мертв, да? Отец мертв?
— Может, нам лучше войти? — спросил Хассан.
Его слова утонули в шуме дождя. Лив почувствовала, как кровь закипает в жилах. Вот оно. Теперь это происходит наяву. Она сделала шаг в сторону, пропуская полицейских в дом, и колени ее не выдержали. Схватилась за Симона и почувствовала, что его всего трясет. Ей сложно было сфокусировать взгляд. Ноги не держали. Но она отказывалась садиться. Ей хотелось крикнуть, чтобы они убирались, что она не хочет ничего знать. Им нет нужды ничегр; грворить о Видаре, потому что все и так понятно.
— Вы нашли его? — спросил Симон.
— Да, — ответил Хассан; голос его доносился словно издалека. — Мы нашли, но, к сожалению, он скончался. Его нашел рабочий лесопилки в пяти километрах к северу отсюда, в Гротрэске.
Вода все еще капала с его волос, пока он говорил. У Лив пересохло во рту, язык прилип к гортани. Гротрэск. Что там забыл Видар? Этого не может быть. Она посмотрела на Симона. Вся краска сошла с его лица. Подбородок дрожал. Она схватила его руку и сжала. Пальцы у него были просто ледяные. Перед глазами мелькнула картина — Видар лежит в лесу, уставившись незрячими глазами в небо, присыпанный снегом. Она видела, как птицы садятся на его лицо, чтобы выклевать глаза.