Последний снег
— Вот вы где. А я уж надежду потерял.
Глаза у него серые, как небо, когда он берет ее за плечо и награждает таким взглядом, что ей хочется сжаться в клубок. Одинокий Волк ничего не говорит. Только стоит и смотрит.
— Садись в машину, — командует отец. — А я поболтаю с твоим новым приятелем.
Голос у него мягкий как мох, но она не осмеливается возражать. Послушно садится на заднее сиденье и смотрит, как отец подходит к ее любимому. Они стоят совсем близко и о чем-то едва слышно говорят. Точнее, говорит в основном отец. Она видит, как отчаянно он жестикулирует. Одинокий Волк слушает. Лицо его багровеет, но он только кивает в ответ. Когда он поворачивается, чтобы уйти, она опускает стекло и ждет, что он пошлет ей взгляд или бросит слово, хоть что-нибудь, что даст ей надежду. Но он возвращается в машину, переключает передачу и выезжает на шоссе, так и не посмотрев в ее сторону.
Отец открывает заднюю дверцу и сует руку ей за шиворот. Ему нужна цепочка с сердечком. Резко срывает украшение с шеи и убирает себе в карман.
— Ты его больше никогда не увидишь, — говорит он. — По крайней мере, пока я жив.
Всю зиму она приходила на стоянку. Пробиралась через снег, стояла там в свете северного сияния и ждала. Молчаливые ели составляли ей компанию. Мороза она не замечала. Но Одинокий Волк не приходил. Она думала о карте, которую ему отдала, о его словах, что они все исправят. Пустынная дорога лежала перед ней.
Теперь они снова одиноки — каждый в своей берлоге. Но она отказывалась верить, что никогда больше его не увидит.
Ее разбудил голос Видара. Надрывный, он раздавался в обледеневшем дворе. Полуголая, полусонная, она вышла из дому и пошла на этот горестный крик из леса. Шла среди сосен, подсвеченных утренним солнцем, по тропинке, ведущей к озеру. Дымка над водой еще не успела рассеяться. Ей не видно было домов на другой стороне озера, но она знала, что жизнь там уже просыпается. Одинокий собачий лай метался по лесу. Невозможно было определить, откуда он идет. Под ногами хрустела подмерзшая трава. Голос Видара затих. Холод проник сквозь одежду. Ее бросало то в зной, то в холод. Сон как рукой сняло. Но ощущение, что Видар где-то рядом, не уходило. Она чувствовала, что он тут, в лесу.
Внезапно сбоку от тропинки возник дом Серу-дии, и Лив инстинктивно отпрянула назад в лес. На поляне раздавались птичьи трели. Приглядевшись, она заметила скворечники и кормушки, развешанные на деревьях как елочные игрушки. Земля была усыпана семечками и шелухой, и повсюду были птицы — звонкие и голодные. Заслышав ее, они замахали крыльями и вспорхнули на деревья.
Голос раздался из ниоткуда:
— Кто это крадется тут и распугивает моих птиц?
Среди елей стояла Серудия. Солнце светило ей в спину, делая похожей на ангела с картины. Белые волосы вырывались из-под шапки и падали на сморщенное лицо. Светлые глаза сияли.
Лив вышла из-за дерева.
— Это я, Лив. Я не хотела вспугнуть птиц. Я ищу папу. Он мне сегодня приснился.
Старуха завертела головой, пытаясь найти женщину глазами. Ее взгляд замер где-то рядом с Лив. Серудия подняла вверх кулак, медленно разжала пальцы и высыпала семена в мох. Птицы мигом слетелись на угощение.
— Видар вернется, когда захочет, — произнесла она. — Он всегда так делал.
Под пальто у нее была только ночная сорочка. Белый подол волочился по мокрой земле.
Но не это заставило Лив ахнуть, а шапка на несколько размеров больше, болтающаяся на голове. Было в этой красной шерсти что-то знакомое…
— Откуда у вас эта шапка?
Серудия схватилась за шапку. Птицы истошно верещали.
— Я ее нашла. Она валялась на поляне.
— Это папина шапка. Это мама ее связала.
От страха голос стал совсем тонким. Она метнулась к старухе, стянула с нее шапку и прижала к груди. У Серудии челюсть отвисла от удивления. Она несколько раз моргнула, но ничего не сказала. Лив поднесла шапку к лицу и вдохнула запах леса, сырости и мази для рук. Запах был такой сильный, словно отец стоял рядом.
Бросив последний взгляд на старуху, Лив обернулась и побежала.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Лесопильная машина протянула свою железную руку к дереву и любовно обхватила ствол. Снизу приблизилось лезвие пилы. Кора и щепки полетели во все стороны. Сосны дрожали на ветру. Белесое солнце наблюдало за происходящим, карабкаясь вверх по небосклону. Когда оно оказалось в самой высокой точке, машина затихла, сидевший в кабине мужчина снял наушники с головы и потянулся до хруста костей. Спрыгнув на землю, он окинул взглядом поваленные деревья. Потом расстегнул ширинку и помочился в кусты. Закончив, направился к заброшенному дому среди деревьев. В ярком свете солнца дом имел жалкий вид. Открытая входная дверь болталась на петлях, сливная труба поросла мхом.
Мужчина сел на крыльцо, и старые доски заскрипели под его тяжестью. Из сумки на плече достал термос и бутерброды в пленке. Ел и слушал, как ветер свистит в старом доме. Ветром приносило неприятный запах, отчего еда казалась невкусной. Мужчина открутил крышку термоса и вдохнул кофейный пар. Бросив взгляд на кабину лесопильной машины, он пожалел, что не остался перекусить там.
Без всякого аппетита доел бутерброд и поднялся. Шагая обратно по высокой траве, он еще сильнее ощутил неприятный запах, от которого к горлу подступала тошнота. Обернувшись, посмотрел на дом. Что, если там лежит покойник? Ноги сами собой пустились в бег. Но запах не отпускал. Запнувшись о траву, мужчина остановился и заметил чуть поодаль заброшенный колодец. Прижал край рубахи к носу и медленно пошел вперед. Ему было страшно, все его естество вопило вернуться в кабину, но что-то гнало вперед. Пусть и медленно, ноги сами несли его к колодцу. Колодец прикрывала деревянная крышка. Он сдвинул ее, и из колодца вырвалась целая туча мух. Не дыша, он склонился над отверстием. Ржавая цепь свисала вниз, исчезая во мраке. Он дернул за цепь, но она не сдвинулась с места. Чтобы там ни было опущено вниз, он это вытаскивать не будет. Вонь стояла такая, что его стошнило на мох. Согнувшись, он выблевал весь свой обед. А когда выпрямился, заметил кровь. Темные пятна на белом мху и камнях колодца. От ужаса он так резко отпрянул, что шлепнулся спиной на траву. Тут же вскочил и бросился бежать к машине.
Когда он захлопывал дверцу кабины, к небу взлетели сотни черных птиц.
РАННЕЕ ЛЕТО 2002 ГОДА
Аромат новой жизни щекочет ноздри. По вечерам она по-прежнему сидит напротив отца в кухне, но это не имеет никакого значения. Ей нет больше до него дела. Голова полнится мыслями о будущем. Она смотрит на дорогу за окном и считает ночи и дни до того, как обретет свободу. Водянистые глаза отца глядят на ее поверх очков. Он догадывается, что она планирует побег. Что бредит свободой.
Пока она в школе, он обыскивает ее комнату, роется в ящиках, ищет секреты. Она знает, что он просматривает ее одежду, читает ее дневник. Но в дневнике она пишет разные глупости, только то, что ему можно прочитать. Ее настоящие секреты спрятаны в лесу.
Она делает крюк, чтобы убедиться: не следит ли кто, и сворачивает к болоту. Не каждый отважится зайти в эти места. Дойдя до охотничьей вышки, опускается на колени и ползет последние метры. Прислушивается к каждому шороху. У вышки сидит и ждет, пока успокоится дыхание. Потом взбирается по узкой лестнице и подползает к бойнице. Окидывает взглядом отцовские земли и представляет, что он идет спиной к ней. Невидимое ружье лежит у нее в руках. Она поднимает его, прицеливается и нажимает на курок.
Отец падает навзничь. Тело дергается, он похож на рыбу, вытащенную из воды. Зажмурившись, она четко представляет эту картину, но звонкие дрозды возвращают ее в реальность.
Пальцы отыскивают нужную доску в стене, отводят в сторону и достают скрытые за ней сокровища. С бешено бьющимся сердцем она раскрывает один пластиковый пакет за другим. Пакетов три, а внутри — пачки с купюрами. Она взвешивает пачки на ладонях, пересчитывает каждую купюру. Пальцы вибрируют от возбуждения. Кровь бурлит в жилах. Скоро начнется новая жизнь. Скоро.